Первое полновесное исследование Бодрийяра, «Система вещей», богато и проницательно, известно по многочисленным популяризованным отсылкам и осторожной академически проработанной позицией, отсутствующей в большинстве его более поздних работ. Это ни в коем случае не обычный социологический анализ. Бодрийяр подходит к ежедневным вещам - часам, автомобилям, стульям, зажигалкам – более как художник или фотограф, чем как социолог. Здесь – и сила и слабость исследования. Оно предлагает «густое» или детальное описание, почти каталогизацию «функциональности» современной системы вещей, но оно недостаточно соответствует критической мощи и экспериментальному характеру поздних работ. То как выглядела аргументация «Системы», время от времени, трудно отличить от консервативных инвектив в сторону новых технологий и состояния «современной жизни». Однако близкое ознакомление с текстом демонстрирует более занимательные траектории аргументации, переработанные и использованные множество раз в более поздних исследованиях.

Только в заключительном разделе «Системы…» система вещей рассматривается критическим социологическим способом, что подчеркивает ее идеологическую роль в пределах интегрированной потребительской системы капиталиста. Начальные разделы эмпиричны и описательны, исследуют «грамматику» вещей так же, как еще недавно Р. Барт сконструировал грамматику одежды в «Системе Моды». Второй раздел имеет дело с субъективностью; это – очаровательное, но в действительности не отчетливое, иногда невнятное, психоаналитическое чтение процессов, по которым люди инвестируют время, деньги и, прежде всего, желание в вещи, которыми обладают. По многим пунктам доводы Бодрийяра опознаваемы как фрейдомарксистские. Это – модный интеллектуальный синтез в 1960-70-е, от которого Бодрийяр довольно быстро отошел. Действительно, несмотря на видимую детерминированность фрейдомарксизмом этой ранней работы, Бодрийяр четко показывает неудовлетворенность марксистскими и фрейдистскими положениями, и сквозь критическую социальную теорию Бодрийяр открывает дистанцированность между его точкой зрения и фрейдомарксизмом. Наиболее значительные влияния в этой работе – это социальная антропология Марселя Мосса и семиотика постструктуралиста Ролана Барта. Также заметно влияние американского популярного социологического исследования «Одинокая Толпа» (1961) Дэвида Рисмена. Влиятельное эссе Мосса «Дар» (первое издание в 1924/5) питает, находящееся еще в стадии становления, понятие Бодрийяра – символический обмен. Барт в свою очередь предусмотрел инструментарий, чтобы интерпретировать семиотические ряды (семиозис Моды). Работа Рисмена сыграла важную роль, помогая сосредоточиться рефлексии Бодрийяра на том, как структуры знака перемещают символический порядок «на уровень субъекта и жизненного опыта». Эти влияния сделали возможной серию очаровательных размышлений в суть функционирования вещей посредством потребительской системы, размышлений, двигающихся вне мировоззренческих ограничений фрейдомарксизма.

Чтобы стать объектом потребления, вещь должна сначала стать знаком... Бодрийяр начинает исследование, отмечая, что в то время как «человечество», как историческая категория, относительно устойчивая, существуют скоротечные изменения в мире вещей и технологии. Бодрийяр постулирует у вещей уменьшающуюся продолжительность жизни: некогда пирамиды и соборы видели прохождение многих поколений людей, сегодня человека переживает множество поколений потребительских вещей. Вещи все более и более доступны. Они высоко оценены, имеют стоимость и их по-отечески лелеют – но только в течение короткого времени. Мы больше не ищем смысл бесконечного в наших вещах; вместо этого наше пользование вещей, и использование нашими вещами нас, связывают нас временным характером постоянного возобновления. Если современный человек находит свою душу в его автомобиле, как заявляет Маркузе, тогда это – переходная душа, обязанная перемещаться каждые несколько лет.

«Система…» торжественно открыла предприятие длиной в интеллектуальную карьеру Бодрийяра. Все началось с аналитики вещей как формы, образа и принципа современной цивилизации, инициировав проект Бодрийяра «отмести» проблематику субъекта. Но субъект и вещь, конечно, не рассматриваются как бинарная оппозиция. Теории Бодрийяра не «избегают», а скорее перемещают проблематичность из субъекта к перспективе вещей. Центральная тема «Системы» - то, как вещи охвачены, устроены, потреблены и инвестированы значением, подразумеваемым субъектом, которого они, в свою очередь, конституируют и определяют.

Бодрийяр замечает, что люди все более и более кажутся «иррациональными» в своих желаниях, в сравнении с функциональной «рациональностью» вещей. Для Бодрийяра, под влиянием теории структурализма, у системы сконцентрирована сила подавления людей; действительно, только через систему понятие «индивида» становится значащим. Хотя кое-что есть в нас, что сопротивляется пределам системы. Влечения и эмоциональные инвестиции субъекта «всплывают наверх» через систему вещей, обнаружив экспрессивные значения: субъект децентрирован в работе Бодрийяра – но он все-таки выжил!

Система вещи, организованная кодексом моды и императивом функциональности, работает как принцип «идеологической интеграции». Субъект становится «человеком» через процесс «персонализации», границы которой установлены системой знака-вещи. Конечно, индивидуальный выбор возможен, но всегда между вещами, изображениями или знаками. Процесс персонализации – участок соревновательности и активных инвестиций, а не феномен, превосходящий систему. Персональная и эмоциональная «роскошество» выражено через вещи на непредсказуемых путях, как в случае коллекционера вещей, Независимо от того, что выбору сопротивляются, система вещей переводит влечения и эмоции в форму знака. После перенесения в знаки они управляются и регулируются системой как товары, предметы потребления. Все знаки являются взаимообратимыми и, в некотором смысле, эквивалентными другим знакам: их различия на уровне содержания и комбинации соотносится с возможным подобием на уровне формы. Знаки отделены, абстрактны, упорядочены и отданы «на откуп» комплексу двойственных символических отношений между людьми и вещами. Функциональная вселенная вещей знака - мир, лишенный «секретов» и «таинственности». Социальное само существует в состоянии беспокойства, оно нуждается в соединении посредством технологических средств, чтобы быть рядом с другими, но не слишком близко.

Субъект в анализе Бодрийяра, на данном этапе, - это субъект, изображенный в фрейдомарксистских теориях. «Влечения» («Trieb» по Фрейду), такие как агрессивность и эротическая вожделение, обработаны знаками. Все больше сексуальные и насильственные влечения поощряются потребительской системой; нас подстрекают воплощать наши желания, потворствовать нашим вожделениям. В терминах Маркузе влечения «репрессивно де-сублимированы», или включены в потребительскую систему. Мы укрощены следовать за нашими желаниями, но «наши» желания были закодированы и нанесены на «карту» соответствующих вещей. Например, сексуальное желание, как предполагается, есть нечто, что делается с грудастыми девушками и мускулистыми парнями: сексуальная энергия переведена в знаки.