Ненависть – знатное бремя. Сочленения трясутся от перезрелого гнева. И вот пальцы автоматом выщелкивают грозные инвективы в адрес инсайдеров. Концентрат знаков желчи, но только куда, ежели нет этого эффекта Присутствия? Пинать следами след. Зачем пальцы, «антибактериальная» (?!) клавиатура, пылящийся монитор – выходи на улицу, топчи ногами, требуй в эксцессе сумасшествия. Вот такая штуковина может и сойдет за бесформенную Причину нового следствия. А так люди не услышат, ибо никто не способен услышать текст, его вообще никак не воспринимают. Он же в свободном падении, отлучен от прародительницы, даже если кто-нибудь подберет, то обязательно поименует заново, предав забвению всю прошлую историю «прыжка». Тексты – предательские «тварюги», без вопросов отдаются в лапы новому хозяину. А тот в первертивном духе «текстуального наслаждения» уединяется с чужими знаками, заняв себя актом жлобской автокоммуникации. Эх, поглощает мою «ненависть», зараза, не поперхнувшись. Это я, злобно проклиная победителей, манерно красуюсь, играю в благородство, выстраивая многобашенные осуждения – не забирайте у меня мой гнев.

Раньше еще оставалась скрытая надежда на то, что радикализацией коммуникативных актов можно добиться изменений. Сохранялось презрение к полумерам ноющего обывателя, страшащегося всего чрезмерного. Но отрезвление приходит: все знаковое – одинаково, индифферентно, да равноценно. Знаковость обезоруживающе дебёло, инертно, лениво

Один по-деревенскому наивный дурачок рубил правду-матку, за что поплатился отсутствием постсовременных благ. Со временем я вкатил, что это массовый эффект, универсальное качество, и от конкретных людей здесь мало что зависит. Поэтому гнев, ненависть, отвращение не привязан к реальным лицам из сознания неизменяемости ситуации, он направлен исключительно на идеи, он – литературен (насколько позволяет столь вязкий стиль). К словам нет пощады; они опасны и бесчеловечны.

Вот так типичному представителю молчаливого большинства (сейчас передовое политическое сознание ничего не значит), и выбора никакого не остается, а лишь надежда, что хуже не будет. Массы, индифферентны и пластичны, тянут свою воловью лямку дисциплинарных обязанностей или тяжелого труда. Хорошо бы найти девственные территории, куда не протянули свои алчные ручища современные сюзерены.

Ну, никак не могу заткнуться, все потому что другие много «трандят».