Федор Александрович Голубинский (1797 – 1854) был сыном псаломщика, впоследствии – священника в г. Костроме. Окончил Московскую Духовную академию (1818) магистром и оставлен при академии бакалавром на кафедре философии. С 1920 член Конференции академии. С 1824 ординарный профессор МДА. С 1826 член Комитета цензуры духовных книг; в качестве цензора исправлял ошибки в рецензируемых богословских работах. В 1828 рукоположен в священники (приписан к Вознесенскому монастырю в Кремле; службу исполнял в Сергиевом Посаде). С 1829 протоиерей и член правления академии. В 1854 вышел в отставку.

            Уже в студенческие основательно познакомился с Кантом, Шеллингом, а также Якоби ( в этом отношении он был многим обязан тогдашнему профессору философии в МДА – В. И. Кутневичу). Голубинского часто характеризуют как платоника. Голубинский хорошо знал и неоплатоников, не был чужд духовным течениям 17 – 18 веков, внимательно изучал Баадера, Шуберта и других шеллингианцев.

            Голубинский – создатель первой в России системы православно-христианской философии, основой которой является идея Высочайшего существа. Важнейшее назначение метафизики, по мнению Голубинского, заключалось в том, «чтобы дух, сердце и волю человека мало-помалу отрешить от земного… и возбуждать в нем стремление к неизменному, истинному, вечному, чтобы от конечного возвышать к Бесконечному…». Система христианской метафизики, по Голубинскому, должна состоять из 4 частей: онтологии, подразделявшейся на учение о коренных и всеобщих свойствах бытия конечного и учение о Бесконечном; богословия, содержащего учение о доказательствах бытия Божия, свойствах Божьих, миротворении и мироправлении; умственной психологии, которая рассматривает «богоподобные» свойства души человека; космологии, изучающей отношение идеи Бесконечного к внешней природе. Голубинский создал в МДА философскую школу онтологизма, укореняющего духовные движения человека в Боге (ее последователи: Бухарев, Введенский, Кудрявцев-Платонов, еп. Никанор и др.) Философия Голубинского оказала влияние на славянофилов, Н. И. Надеждина, софиологию В. Соловьева и др.

У Голубинского есть одна центральная идея, которая является для него основной при кристаллизации всех идей, является опорной точкой при построении системы философии. Это – идея Бесконечного Бытия. Она логически предваряет всякое частное познание. Именно потому идея Бесконечного не может быть не из чего выводима, она «прирождена» челловеку; благодаря ее «доопытной» наличности в нашем духе возможно самое познание, как восхождение от конечного к Бесконечному, от условного к Безусловному. Вся деятельность познания движется в нас замыслом познания «безусловного» и всецелой истины – и этот замысел не может быть выведен из чувственности. Мы бы никогда не смогли в составе наших восприятий отделить себя, как «субъекта» восприятий, от объективного их содержания, если бы у нас не было устремленности к Безусловному. В самой чувственности «я» и «вещи» слиты в неотделимой координации – наличность же устремления к Безусловному отделяет условное от того, в чем перед нами предстает Безусловное, как противолежащий нам объективный мир. В функциях разума, который перерабатывает материал чувственности по категориям, тоже не может быть корня для устремленности к Бесконечному, так как сами по себе категории, в приложении к чувственному, не освобождает его от признака случайности и условности. В целом категории лишь в свете идеи Бесконечного  становятся уже проводниками принципа безусловности. В учении о категориях Голубинский исходит от Канта, но критикует его. Искание единства в объективном бытии (составляющее основу категориальных процессов) возможно для нас лишь потому, что вне опыта и до опыта душа имеет сознание о Боге, как о самосущем единстве. Как же можно понять наличность в нас идеи Бесконечного? Она не могла бы ни возникнуть, если бы Бесконечное не предстояло бы нашему уму со всей непосредственностью. В этом пункте Голубинский целиком приближается к Якоби с его учением о «непосредственном» знании, имеющем место в нашем духе. Голубинский категорически высказывается в пользу гносеологического реализма и решительно отвергает гносеологический идеализм. Очень убедительно отстаивает реальность внешнего мира и тщательно анализирует проблему пространства и времени. Что касается проблем онтологии, то Голубинский учил о мире, как живом целом (похоже на витализм стоиков). «Во всей природе всегда есть жизнь, которая проявляется в различных процессах, ибо объятое смертью не могло бы существовать… бытие же и есть действование сил». К этому присоединяется учение Голубинского о том, что в каждом конечном бытии есть свой «центр»: «конечные существа имеют собственное и произвольное действование в силах своих». Здесь он близок к стоической концепции «логои сперматикои». Любопытно отметить одно замечание, брошенное Голубинским вскользь, о всеобщей силе жизни, которая не есть Бесконечное существо. Но она все же есть, как всеобщий факт. Здесь Голубинский приближается к той софиологической концепции мира, которую развивают русские метафизики 20 века. Для Голубинского источник того, что душа сознает себя единым и отличает себя от окружающего, заключен в Богосознании. «Умом» как раз и называют высшую силу в духе человеческом, создающую возможность непосредственного общения со сферой Божества. «Ум в человеке есть высшая сила, в которой все прочие способности находят свое основание; в нас содержится живой образ Существа Бесконечного». В целом для Голубинского, как и для его школы, типичен онтологизм, укоренение всех духовных движений человека в Боге, как «Бесконечном Существе». Второй особенностью построений Федора Голубинского является учение о непосредственном восприятии Божества нашим духом.

            Итак, философское наследие Ф. Голубинского – это результат органичного соединения текстов и цитаций, принадлежащих Канту, Вольфу, Якоби, Зайлеру, Баадеру, Поарету, Клодиусу, Шеллингу, Мейеру, Кернеру, Виндишману, Проклу, Лейбницу и др. Голубинский стал первым из академических философов использовать метод интертекстуальности (или компиляции, т. е. прямого заимствования различных текстов западных авторов) при создании системы христианской философии. Здесь он не был оригинальным первооткрывателем, но именно ему вся академическая философская традиция обязана тенденциозному восприятию западных (а потом и русскоязычных) текстов, ограниченных т. наз. «классическим» направлением. Поэтому ныне мы боимся использовать новейший понятийный аппарат постмодерна и современного естествознания. Соответственно все недостатки, свойственные традиционной философской культуре и вскрытые нынешней социальной действительностью, автоматически переносятся на христианскую метафизику. Итак, несмотря на явный архаизм классической  мысли и традиционных концептов, которые использованы и в системе Голубинского, трудно перенести православное богословие и философию на постмодернистскую понятийную платформу ввиду крайней радикальности и маргинальности последней.