Почему поссорились Антон Павлович с Константином Сергеевичем
[показать]
Станиславский просто «обезумел от пьесы». «Я плакал, как женщина, хотел, но не мог сдержаться… играть буду с восхищением», — признавался он Чехову. Рыдала и Книппер. Чехов был смущён, сбит с толку. Он совершенно не понимал, что случилось. Чехов писал комедию в четырёх действиях, «почти водевиль». Смешную, легкомысленную. Без философских мыслей, без социологических обобщений.

«Одно могу сказать: сгубил мне пьесу Станиславский», — писал Чехов. Странно, ведь постановка «Вишнёвого сада» в Московском художественном театре имела успех не меньший, чем «Дядя Ваня» и «Три сестры». Спектакль шёл при полных сборах. Критики хвалили и пьесу, и постановку. На премьере публика устроила Чехову овацию.
Раневскую играла Книппер, Гаева — Станиславский, Лопахина — Леонидов, Петю Трофимова — Качалов, Епиходова — Москвин.
Позднее первую постановку «Вишнёвого сада» признают классической. Поколения московских интеллигентов будут ходить на этот спектакль. И будут плакать, плакать, плакать.
Первым ещё на читке «Вишнёвого сада» заплакал Станиславский. Он просто «обезумел от пьесы». «Я плакал, как женщина, хотел, но не мог сдержаться… играть буду с восхищением», — признавался он Чехову.
Рыдала и Книппер, особенно над «прощальным», четвёртым актом.
Чехов был смущён, сбит с толку. Он совершенно не понимал, что случилось.
Чехов писал комедию в четырёх действиях, «почти водевиль». Смешную, легкомысленную. Без философских мыслей, без социологических обобщений. А четвёртый акт считал самым весёлым.
Чехов пытался убеждать Станиславского, тщетно:
«Это не комедия, не фарс, как Вы писали, — это трагедия…» — объяснял ему великий режиссёр.
После премьеры Чехов был вне себя. Ему не нравилась постановка, не нравились декорации, не нравились актёры. В чеховских письмах злорадство пополам с отчаянием:
«Как я рад, что Халютина (Дуняша) забеременела, и как жаль, что этого не может случиться с другими исполнителями, например с Александровым (Яша) или Леонидовым. И как жаль, что Муратова (Шарлотта) не замужем».
Несколько месяцев спустя Чехов умер, а критики и литературоведы объявили его «певцом дворянских поместий и вишнёвых садов». Так и закрепилось — навеки.
«Вишнёвый сад» ставили тысячи раз. Известны сотни трактовок, но мало кто решался поставить настоящую комедию, а тем более фарс. Когда кинорежиссёр Сергей Овчаров снял свой «Сад», зрители и критики его обругали: поднял руку на святое! Опошлил дорогой, с детства любимый «Вишнёвый сад»! Хотя «Сад» Овчарова был ближе других к чеховскому оригиналу.
Чеховский миф известен у нас каждому. Деликатный, скромный и благородный человек. Правда, вялый, слабогрудый, в пенсне. Образцовый интеллигент. Скучный, зато порядочный.
Поэтому наш читатель был шокирован, когда узнал, что Антон Павлович посещал публичные дома, спал со своими поклонницами, жил вовсе не аскетично.
Для меня чеховский миф исчез после замечательной, но малоизвестной «Книги о Чехове» Михаила Громова и особенно после чеховских писем. Задолго до перевода скандальной монографии Дональда Рейфилда.
В сущности, почти всё, что «открыл» Рейфилд, можно найти в письмах. Надо только читать внимательно.
Настоящий Чехов гораздо интереснее и привлекательнее, чем мифологический.
Высокий красавец Антон лишь в последние три-четыре года обрёл знакомые нам со школы черты.
Но болезнь, изменившая его внешность, не коснулась души. Чехов оставался человеком весёлым, насмешливым.
Как-то Чехов гулял с Буниным в окрестностях Ялты. Вдруг, заметив нескольких женщин, Антон Павлович очень громко сказал:
— А слышали? Какой ужас! Бунина убили! В Аутке, у одной татарки.
Изумлённый Бунин остановился, а Чехов тут же зашептал ему:
— Молчите! Завтра вся Ялта будет говорить об убийстве Бунина…
Принимаясь за «Вишнёвый сад» летом 1903-го, доктор Чехов понимал, что пишет свою последнюю пьесу. На прощание Чехов хотел сочинить весёленький водевиль, где бы «чёрт ходил коромыслом!».
Но прощание есть прощание, и вместе с весельем, едва ли не балаганным, в пьесе есть и лирика, и печаль.
Чехов создавал нечто невообразимое, лирический фарс. Но сочетание несочетаемого дало и вовсе неожиданный результат: «Вишнёвый сад» приобрёл черты драмы абсурда, жанра ещё неизвестного в мировой драматургии, оттого и непонятого.
Станиславский ни при каких условиях не мог поставить «Вишнёвый сад» по-чеховски. А русский зритель того времени не понял бы настоящую, чеховскую постановку, если она каким-то чудом и могла появиться.
Создатель театра реалистического и психологического, Станиславский искал в пьесе идею и смысл. Зритель искал того же. К тому же образованное общество было политизировано до предела (год спустя грянет революция). Поэтому в комиках из чеховского «водевиля» находили социальные типы.
Станиславский оправдывался, Книппер пыталась убедить Антона, что спектакль становится всё лучше и лучше. Актёры очень старались, несчастная Муратова, вживаясь в образ Шарлотты, добросовестно ходила в цирк, ведь ей надо было показывать на сцене фокусы.
Но ни Муратова, ни Станиславский с Немировичем не могли понять, чем так важна роль Шарлотты. И зачем вообще она нужна? Зачем Лопахин блеет козлом? Зачем Гаев разговаривает со шкафом?
Всё вроде бы понятно: дворяне, хорошие, но, увы, слабые, непрактичные люди, теряют место в жизни. Их имение покупает проворный делец, вроде и не противный человек, но хищник. Печаль по ушедшему девятнадцатому веку, по барским усадьбам и проклятие ненавистным буржуа, кулакам (тогда модное ругательное слово).
А самые наивные зрители обратили взоры к «облезлому барину» — Пете Трофимову и к невыразительной Ане. Дальнейшее известно.
Все как-то позабыли, что Чехов, крестьянский внук и купеческий сын, к дворянству никакого отношения не имел. Он дворян толком и не знал, не понимал, посмеивался над ними.
Раневская и Гаев — персонажи комические. Первую он и вовсе хотел сделать комической старухой, потом передумал. Но особой глубины в этот образ не вкладывал:
«Играть не трудно, надо только с самого начала верный тон взять»,— писал он жене. Он даже предлагал ей более выигрышную роль — роль Шарлотты.
А Комиссаржевскую Чехов просто отговаривал от «Вишнёвого сада». Считал роль Раневской недостойной великой актрисы.
Симеонов-Пищик шутом гороховым выведен, а ведь тоже из дворян.
Яша и Дуняша — пародийные двойники своих хозяев-дворян.
Главным героем пьесы Чехов сделал Лопахина, потому и предложил эту роль Станиславскому, которого считал лучшим актёром в труппе Художественного театра.
Но Станиславскому Лопахин не понравился. Как не нравится читателям «Обломова» Штольц.
К изумлению Чехова, Станиславский взял себе роль Гаева.
В пьесе Чехова Лопахин — единственный нормальный человек, окружённый самыми разнообразными, на любой вкус выписанными комиками, клоунами, шутами.
Он и сам смешон бывает, но лишь в том случае, когда хочет казаться смешным.
У Лопахина много прототипов. Среди них, вероятно, Алексей Суворин (солдатский сын, ставший медиабароном) и, ещё вероятнее, Николай Лейкин, хозяин журнала «Осколки», где печатался Антоша Чехонтé.
Лейкин, крестьянин из Ярославской губернии, разбогател настолько, что приобрёл у графа Строганова дворец. Чехов спросил своего старого работодателя:
— Зачем вам, одинокому человеку, вся эта чепуха?
— Прежде здесь хозяевами были графы, а теперь я, Лейкин, хам.
Да и сам Чехов как будто передал Лопахину часть своей биографии. Антон Павлович был интеллигентом в первом поколении. Его в детстве били, как били Лопахина, он, как и Лопахин, разбогател благодаря энергии и таланту. Как и Лопахин, он приобрёл большое «громоздкое имение, владельцу которого в Германии дали бы титул герцога… Больше ста десятин лесу… фруктовый сад. Парк. Большие деревья, длинные липовые аллеи».
Но важнее биографии близость мироощущений:
«Вишен у нас так много, что не знаем, куда девать. Крыжовник некому собирать. Никогда я ещё не был так богат. Я стою под деревом и ем вишни, и мне странно, что меня никто не гонит по шее».
Это не Лопахин, это из чеховского письма, отправленного за двенадцать лет до постановки «Вишнёвого сада».
http://www.chaskor.ru/article/vishnevyj_sad_14609