Мне так нравится это небо... Махрово-синее, как на картинах Рерихв. Глубокое, с яркими маленькими звёздочками. Такое огромное и чистое... Я бегу домой, подскальзываясь на обледенелых ступеньках. У меня ресницы покрываются инеем, а веки склеиваются от холода, стоит лишь моргнуть. Я останавливаюсь на лестнице и поднимаю голову. Ледяной ветер скользит по моему капюшону, путается в рыжем мехе, пытается проникнуть внутрь меня. А мне так нравится это небо... На улице никого. Кажется, что даже машины замёрзли. Так тихо... И высоко. Ах, если бы у меня были ключи от крыши. Я бы выходила туда по вечерам и напивалась этим небом. Напивалась бы до истерического смеха, посиневших губ,  дрожащих пальцев, неспособных держать ключи. Я бы напивалась до мурашек, до побелевшей кожи, до заиндевелых волос. Напивалась бы вдоволь, а на следующий день опять приходила и пьянела, глядя на необычайно далёкие звёзды, на самолёты, похожие на ёлочные гирлянды, на мой город. Мою Москву... 

Так холодно... У меня леденеют пальцы, я кутаюсь в шарф и капюшон, закрываюсь и ничего вокруг не вижу. Я научилась представлять, что мне тепло, и это почти действует.

А по вечерам такое необычайное небо. Оно такое величественное и свободное, что я хочу прижаться к нему и раствориться в нём.

А на махрово-синем небе висят светло-серые облака, как будто нарисованные, и медленно, картинно, плывёт пар от теплостанции на другой стороне дороги.

А по небу раскидали веера голых ветвей тополя. Наверное, им тоже хочется обнять это ледяное великолепное небо, дышащее двадцатидвухградусным морозом.

Скорее бы завтра. Я хочу опять любоваться этим немыслимым куполом. Хочу опять остановитсья около дома и смотреть вверх, пока не перестану чувствовать ног.

А сейчас мне нужно лечь спать. Завтра опять, опять, бегом до института, в ледяных автобусах, в обдающем жаром метро, по огромному мосту, задыхаясь от обжигающе холодного ветра.

Надо отдохнуть и согреться.