«КОГДА ДЕРЕВЬЯ БЫЛИ БОЛЬШИМИ…»
(ИЛИ, КОГДА Я БЫЛА МАЛЕНЬКАЯ…. )

1. ЗНАК «ЗЕРО»

Отец моей мамы – Ефим Сергеевич Кацман был известный пианист и аккомпаниатор, вот уже много десятков лет у нас бережно хранятся несколько дореволюционных театральных афиш с его именем… Мама ласково называла его «Папуля», и я тоже, вслед за мамой – не дедушка, а - Папуля…, я даже по малолетству сначала думала, что это такое его имя.… Помню его уже далеко немолодым, совершенно седым, но очень подтянутым (мне, ребëнку, он тогда казался очень высоким, лишь спустя несколько десятков лет, я с удивлением узнала, что Папуля был невысокого роста…) с яркими синими очень добрыми глазами. Я часто после школы делать уроки приходила к ним на улицу Жуковского, где он жил с Верой и Нюсей (мамиными старшими сëстрами), он всегда старался незаметно дать мне какие-то деньги – «Купи себе что-нибудь вкусное…». Суставы пальцев на руках Папули были неестественно большими, я их подолгу разглядывала и думала, что это от того, что он много играл на пианино.… Когда мы оставались вдвоëм, он, со мной играя, становился спиной к пианино, говорил – нажми любую клавишу, а я скажу, что это за нота. И говорил. Он ни разу не ошибся. Для меня так угадывать ноты по невероятности граничило с известием о прибытии космических пришельцев. У меня вообще, как я теперь понимаю, был далеко не идеальный слух, в отличие впрочем, от всех других членов моей музыкальной семьи. Но меня всë равно учили играть…
Ну вот, а к учительнице «на музыку» меня одно время водил папа. Я эти занятия, понятно (с моим-то слухом!), не любила. И чтобы как - то скрасить, как я поняла много позже, эти походы, мой папа придумал для меня – знак «Зеро». Обычно мы шли на урок по улице Горького, там ещë на стыке домов была большая водосточная труба (я даже сейчас помню, где это, давно хочу показать своим детям).), здесь всë и происходило.… Подойдя к этому месту (обычно это был уже вечер, людей на улице было мало), папа несколько раз своей палкой (он ходил с палкой-тростью после ранения в 1942 в Керченском десанте в Отечественную войну) ударял по водосточной трубе, при этом что-то таинственно приговаривая. В результате этих, завораживающих меня, действий, откуда-то сверху и сбоку выпадал конвертик с марками (в тот период я их очень увлечëнно собирала) или монета (их я тоже собирала), или что-то, касающееся собак.… Это новое сокровище торжественно передавалось мне и дальше, уже радостно сжимая его в кармане, я шла с папой на нелюбимую мной тогда музыку.
Папа это место так и называл «Знак «Зеро».

2. АКБАР И ЮНТА

Я всегда очень хотела, чтобы у меня была собака. Очень. О собаках я собирала всю литературу, которую только могла достать, различные открытки и картинки с их изображениями, спичечные этикетки, статьи в газетах, и, конечно, книги. В основном это были книги Бориса Рябинина. В них он подробно и интересно описывал появление и жизнь своих собак у него в доме, свои с ними взаимоотношения. По субботам и воскресеньям у меня не было большего удовольствия, чем пойти на Староконный базар, где можно было сколько угодно рассматривать продающихся там щенков самых различных пород. Я день и ночь лепила собак разных цветов и размеров из пластилина, у меня уже был целый питомник на столе…
Мама мне много рассказывала о своей «в детстве» собаке – белом шпице Урсе, который жил у них более 15 лет. И я, опять и опять, говорила маме: «Видишь, у тебя же была собака… Я тоже хочу. Очень ». Но мама оставалась непоколебимой.
Папа же мне сочувствовал и тайно поддерживал… Он вообще старался всегда меня поддерживать. Папа был единственным человеком, который не смеялся и не злился, когда я «опять» просила купить мне куклу. Уезжая в командировку или санаторий, он спрашивал, что мне привезти, я заговорщеским шëпотом ему на ухо говорила «ты же знаешь, куклу…», он понимающе кивал и привозил.… Так у меня появились все мои, в общем-то не такие уж, как я теперь понимаю, и многочисленные, куклы… Мама это не одобряла, она сурово считала, что я «уже большая». (Через много лет эта моя любовь к куклам передалась моей старшей дочери и я с радостью вижу, как она шаг за шагом становится настоящим профессиональным кукольником…)
Так было и с собаками. Но вот, настал день, когда мой папа, привез из Кишинëва в большом портфеле-бауле настоящего живого очень породистого щенка восточно-европейской овчарки. Мы его назвали Акбар. Он был необыкновенно, я бы сказала, именно по-человечески, умным. И сразу же выбрал для себя, в качестве «главного» человека, так сопротивлявшуюся его появлению у нас, но тем не менее очень хорошо к нему относившуюся, добрейшую, мою маму. Наш щенок неуклюже и неотступно ходил за ней по пятам, тосковал, когда она уходила. И неотрывно смотрел в окно, когда мама шла по двору… Он был предан, как, может быть, кто-то сказал бы «по-собачьи». Но мне хочется сказать, что Акбар был предан моей маме, как действительно, большой и умный друг, в самом глубоком, человеческом смысле этого слова… Предан всей мощью своей натуры и абсолютно однозначно.… Так у меня и запечатлелось в памяти – мама и бесконечно любящий, обожающий еë наш необычайно умный и сильный Акбар…
Позднее, через много лет, у нас была еще одна собака, такой же породы – Юнта.
Она была красавица – чëрно-жëлтый черпак, гордая посадка головы, породистые толстые лапы.… Юнта была не такой всепоглощающе-преданной, как Акбар, может быть, и не такой умной.… Но, всë равно, конечно, замечательной, хотя и, как сказали бы о человеке, «себе на уме». Как-то мы шли все вместе по загородной дороге. Юнта нашла какую-то утиную голову, начала еë с удовольствием грызть. Мы испугались, что она подавится, папа начал эту голову у неë выдирать. Юнта огрызнулась. Мы этому удивились, а папа шутит: «Наверное, она думает, что я у неë забираю, потому что сам хочу это съесть…»
С Юнтой мы завоевали немало медалей на выставках.
Но так, как Акбар любил нашу маму.… Нет, так Юнточка любить не могла….

3. КАК МЫ С ПАПОЙ ЕХАЛИ К МАМЕ В КОЛХОЗ

Моя мама работала в университете им. И.И.Мечникова, преподавала химию. Но вот, еë послали со студентами, в сентябре месяце, в колхоз на уборку урожая - это было в те годы обычным мероприятием. Мама не умела и не любила отказываться от работы, и ей пришлось ехать.
Мы с папой без мамы быстро заскучали и решили к нашей общей большой радости поехать к ней. Как добираться мы не знали и легкомысленно подумали, что будем спрашивать по дороге.… И вот, мы едем. Где - на автобусе, где-то на машине. Но на каком-то перевале мы застряли – скопилось много разных машин, автобусов, техники. На пригорках, просто траве стоят, сидят, разговаривают, греясь на солнце, большое количество людей… Мы со многими уже познакомились, рассказали, куда и почему едем. Наши новые знакомые с удовольствием и подробно объяснили нам дорогу. Потом папа говорит мне: «Ты побудь с этими замечательными людьми, а я пойду договорюсь насчëт машины.» И ушëл, а я осталась.… А уже через минуту началась неведомо откуда взявшаяся гроза, ливень. Все начали в панике бежать, кто куда.… Зовут меня с собой. Но я твëрдо знаю, что с этого места мне уходить никуда нельзя…
Мгновенно всë изменилось: возле меня уже никого не было – только что наполненное солнцем и людьми, казалось, самой добротой, пространство, сейчас было безлюдным, мрачным, таящим опасность. И уже не верилось, что только что всë было иначе… Я стояла совершенно одна, насквозь промокшая. Прибежал очень взволнованный папа. Потом мы добрались в село, где были студенты-химики. Нашли нашу маму.
И всю жизнь потом папа вспоминал, как я, маленькая, стояла одна в поле, в своей, когда-то привезенной им откуда-то для меня красной курточке, посередине грозы и ждала его. Не смотря ни на что. Как договорились…

 
4. ВОЗВРАЩЕНИЕ МАМЫ И ПАПЫ ВЕЧЕРОМ

Как-то мои мама с отцом возвращались вечером домой.… По дороге, на улице к маме начал приставать какой-то верзила, очевидно сильно выпивший. Моя мама была очень красивая, а папа – вроде бы, небольшого роста, да ещë с инвалидной палочкой (ходил он с такой после тяжелого ранения на фронте) – видимо, на взгляд пьяного верзилы никакой опасности не представляющий.
Ну вот, этот пьяный всë не хочет отстать, а наоборот, «набирает обороты»… Папе это всë порядком надоело.… После очередной репризы пьяного, обращëнной к маме, он разворачивается и «вмазывает» этого, обалдевшего от такого поворота событий, верзилу прямо в ближайшую стенку.… Поворачивается и, под пьяные «заплетающиеся» крики: «Что ж ты не сказал, что так можешь!.. Я же не знал,… что ж ты не сказал…», спокойно продолжает с «впечатлëнной» мамой путь домой.
Это всë мне рассказала мама, когда они с папой в тот далëкий, невпопад оказавшийся неожиданно романтичным, вечер вернулись домой. Мама была очень горда и довольна, что папа может и так, в самом буквальном смысле, еë защитить и всë радостно повторяла: «Конечно, я же вам говорила, что наш папа «рыжий»!» Действительно, говорила…

 
5. ПРИНЦИП МОНТЕ-КРИСТО

С самого моего детства у нас с моим папой был тайный, известный только нам двоим, уговор: если меня кто-то обижал и это было чем-то достаточно обидным, а я была слишком мала, чтобы защититься, мой папа давал обидчику сдачу за меня. Всегда.
В то же время, если кто-либо был мне хорошим другом, или оказывался ко мне неожиданно добр в ситуациях, когда это вроде бы и «не предусмотрено», папа всегда старался сделать этому человеку что-то очень хорошее. Всë, что мог…
Так оставалось и потом, когда я уже выросла. В нашей с папой жизни принцип Монте-Кристо всë равно всегда продолжал «работать»… Так было всегда.
Мы с ним называли это – принцип Монте-Кристо. В честь легендарного графа Монте - Кристо, сумевшего «свести счета» со всеми своими и друзьями, и врагами, быть со всеми «квиты»… Думаю, понятно почему…
Позже, всю свою жизнь я пытаюсь следовать этому вроде бы не замысловатому, «по-мужицки» простому, но такому ясному и справедливому принципу жизни. Хоть мне это удается и далеко не всегда…

ПАПА, МОСКВА ЛОМОНОСОВ И Я

Эта история случилась со мной в самом начале семидесятых теперь уже прошлого века, в те не очень далëкие времена, когда мы ещë не слышали о мобильной связи, а личный мобильный телефон, скажи о таком кому из нас, показался бы изощрëнной проделкой инопланетян… Я тогда училась где-то на I, может быть II, курсе физического факультета нашего Одесского госуниверситета им. И.И.Мечникова. За научную студенческую работу, занявшую призовое место на Всесоюзном Конкурсе научных студенческих работ, меня наградили поездкой в Москву. Как раз в это время, в Москве, в МГУ им.М.В.Ломоносова, на ФПК был мой папа. Отец - историк, его книга «Морские ворота Украины», написанная почти сразу после войны и опубликованная в 1958 году, была первой об обороне Одессы в Отечественной войне, на которой он и сам воевал. А тогда, в начале семидесятых, в Москве, лекция, подготовленная и прочитанная им, заняла 1 место среди слушателей ФПК Московского университета, где собрались лучшие преподаватели со всей нашей, тогда ещë такой огромной страны. Папа этим очень гордился и через все годы моей жизни, события и переезды, я храню преподнесëнный ему в честь этой победы памятный знак… Мы с ним дружили, я уже скучала и очень обрадовалась, что мы «совпадëм» в Москве, где я, к тому же, ещë никогда и не была.
Когда папа, как обычно вечером, позвонил домой, я радостно рассказала ему о своей победе в конкурсе, о приезде в Москву, спросила, где встретимся. Он сказал, что хорошо бы - возле старого здания МГУ, рядом с памятником Ломоносову, и добавил, что Ломоносов – сидит.
Мы приехали в Москву группой, нас встретили и уже по дороге в гостиницу, из окна автобуса я увидела, и, конечно, сразу узнала, это знаменитое, устремлëнное вверх, на многочисленных картинках с детства виденное, здание МГУ. И рядом - величественный каменный Ломоносов…. Радостно подумала: « Как хорошо. Уже знаю, куда идти и даже спрашивать никого не надо…»
Очень заранее, предвкушая радость, хожу возле памятника. Папы почему-то нет. Темнеет… Холодно… Начал болеть обмороженный когда-то кончик носа. (Много лет назад поезд, в котором должен был приехать отец, сильно запаздывал, мне надо было его тогда обязательно встретить, я ждала. Зима, мороз.… Когда, наконец, объявили прибытие, кто-то пробегающий мимо, на ходу мне бросил: «Потри нос снегом!», «Еще чего…» - тоже, на ходу подумала я. Появился папа, «у тебя совершенно белый нос», бросился растирать его снегом. Потом ещë долго мама заставляла смазывать нос специально приготовленным ею для этого гусиным жиром, но все равно, на морозе его кончик белел и «чувствовался»…)
Папы нет. Чëрт побери!
Я, зная своего отца, начала понимать - что-то не так. Не может быть, чтобы он опоздал, да ещë так сильно, да ещë ко мне, да ещë, он же знает (!) - в совершенно новой для меня Москве…. Только теперь вспомнила его слова про «старое» здание университета и Ломоносов – сидит…? Казалось, такое сочетание – здание МГУ и Ломоносов, может быть лишь в таком, единственном, известном с детства, классическом варианте…. И разве может быть оно не «старым», если я его видела на картинках и в кино с детства…?
Но папы всë же, всë нет….
Начинаю неловко спрашивать у прохожих: «Мне нужно старое здание университета. Это, конечно, оно?» И тут слышу ошеломляющее: «Нет, это – новое здание…» Боже мой….
«Где же старое? И Ломоносов там - сидит? Как же туда сейчас попасть?» Привыкшие к многочисленным приезжим москвичи, мне терпеливо объясняют, что ехать туда надо так-то и так-так (думаю, это, наверное, несколько часов, ведь – Москва!). « Да, Ломоносов там, конечно, сидит», - уже сочувственно говорят мне…
Обалдело, почти с обидой, смотрю на невозмутимо стоящего великого Михаила Васильевича - нет, он определенно не собирается «присаживаться»…
Я – в ужасе. Договорëнное время уже давным-давно всë вышло…
Хватаю такси. В нëм - какие-то приятные ребята, объясняю, куда мне надо. Едем. Постепенно рассказываю всю историю…
Ребята оказались из Одессы, учились в нашем университете, много общих знакомых. Выяснилось, что они не очень-то спешат, охотно предложили подвезти меня первой. И вот мы едем и дорогой, все, уже вместе с водителем, наперебой, гадаем - ждëт ли меня ещë папа, или уже – нет.
Хотя, если честно, гадали они. Я же совершенно точно знала, папа ждëт. И будет ждать столько, сколько надо, не сомневаясь – я приду.… У нас с ним с самого моего детства был такой тайный уговор – если мы договорились встретиться, то ждали друг друга, сколько бы времени или чего бы то иного, это ни стоило. И я бы его ждала. Хоть и всю жизнь…
Ну вот, а пока что – мы ехали, водитель очень старался, ребята спешили передать приветы нашим общим друзьям, а я сильно хотела к папе…
Подъехали, рассказали, я выскочила, побежала через дорогу, потом наискосок, ещë осталось преодолеть распахнутые входные чëрные ворота…
Возле невозмутимо сидящего на морозе Ломоносова, стоял мой, совершенно заиндевевший и такой живой папа…
Потом ещë несколько этих, подаренных мне победой на конкурсе, дней в Москве, мы уже не расставались. Мне очень понравилось у папы в общежитии, в его, как он говорил, «кельи». Совершенно малюсенькая комнатка, кроме кровати, там ещë был письменный стол, верхний ящик которого у папы был полон разными «ирисками», стул, и как-то мы умудрились втиснуть туда ещë и раскладушку. Как же там было хорошо! Папа старался показать мне «побольше Москвы», но времени у нас было совсем мало – ему нужно было работать, а мне уже возвращаться в Одессу…. Запомнилось, как как-то, уже к вечеру, мы спросили у случайных приятных людей – военный с женщиной, как нам добраться к месту, они нам путано что-то посоветовали, мы потом поехали иначе. На следующий день рано утром выходим на остановку, там стоят – тот же военный с этой же женщиной. Папа смеется: «Давай подойдем, скажем, что мы это только сейчас добрались, как они нам говорили, всю ночь ходили, искали, замерзли…»
Много позже я много раз и по самым разным поводам была в Москве, но тот, самый первый, с папой, остался одним из самых прекрасных сокровищ моей жизни…

НЕДОВОЛЬНЫЕ СТУДЕНТЫ

Мой папа всю жизнь, лишь, как он говорил, «с перерывом на две войны», работал в Одесском государственном (теперь – национальном) университете им.И.И.Мечникова.
Он любил университет, любил свою работу, любил читать лекции, и очень любил студентов. И эта любовь, как, наверное, каждая по-настоящему глубокая любовь, была взаимной.
На его лекциях раздавались бурные аплодисменты несдержавшихся восторженных студентов, приводивших на эти занятия по истории и философии (!) родителей и возлюбленных. Обычно, после таких лекций лектору преподносились букеты цветов. Понимаю, трудно поверить, но я это видела своими глазами и не один раз.… «Наш Карлуша», - любовно называли его студенты… (Имея в виду удивительное внешнее сходство Я.М. с Карлом Марксом)
Но, видимо, ничто не идеально и без каких-либо сбоев ничего не бывает…
Отец очень не любил, когда студенты опаздывали и, особенно, когда на занятиях разговаривали. Не любил неуважение, грубость и разгильдяйство.… И хотя у него получить неудовлетворительную, даже просто низкую, оценку было чертовски трудно, это всë же иногда случалось.… В этих редчайших случаях он очень переживал и не любил, когда не мог поступить иначе. Так шла жизнь…
Но вот что произошло однажды.… Был канун Нового Года, как всегда много праздничных новогодних поздравительных открыток. Я прихожу домой, на площадке возле нашей двери стоит обычная почтовая посылочная фанерная коробка с нашим адресом, адресована моему папе. Обратный адрес – одна наша очень хорошая знакомая. Я заношу коробку домой и думая, что это новогоднее поздравление, не дожидаясь прихода папы, открываю.… В коробке - сверху новогодняя открытка с поздравлениями и пожеланиями новогодних чудес от этой нашей хорошей знакомой, а под открыткой – прозрачный целлофановый пакет с …фекалиями.… Пришел домой папа. Посмотрел, побагровел…
«Поехали. Поговорим, узнаем, в чем дело…» Едем к этой нашей чудесной знакомой. Она, конечно, ничего не понимает… Бедная, просто хотела нас поздравить.… И случайно именно еë открытка в нашем почтовом ящике подвернулась этим … под руку.
Это было начало. … Как-то приходим домой, ключи в замок не вставляются. Оказывается, вся скважина для ключей заполнена поломанными, затолканными в неë, спичками.… А ещë через какое-то время – на обшивке нашей входной двери ножом, крупными «печатными» буквами, вырезали это банальное заурядное и общеизвестное ругательство из 3-х букв… Я переживала – ко мне приходили друзья, удивленно смотрели на дверь, на это слово… Папа обратился в милицию. Сказали это слово не убирать, дверь не ремонтировать. Пока.… Потом я все-таки взяла и заклеила эту обезображенную обшивку двери.
Странно, но у нас даже не было идей, кто бы это всë мог делать…
А ещë через несколько дней – приходит папа в университет, идет его коридорами. Чувствует - что-то не так.… На него все как-то совершенно странно смотрят, застывают, норовя потом скорей «проскользнуть» мимо, оглядываясь… Таким образом доходит папа до конца коридора, где доска объявлений.… Упирается прямо в большое новое объявление… о собственной смерти – указана дата смерти, число и время похорон.… И вот уже бежит раскрасневшаяся секретарь из деканата снять это, мягко говоря, нелепое, объявление…
Стало ясно, что это все делает кто-то из университета… Позднее выяснилось, что «это» - два студента физического факультета – скажем, Скалков и Скаварский. Оказалось, они были недовольны своей, достаточно низкой оценкой по папиному предмету, решили отомстить….
Потом были комсомольские собрания курса и факультета с разбирательством «недопустимого поведения двух студентов», стоял вопрос об исключении их из комсомола и отчислении из университета. Были плачущие родители, умоляющие папу вмешаться и помочь им, и, в завершение, «Ходатайство о прощении студентов Скалкова и Скаварского»… моего папы.
Эти двое благополучно окончили университет, и даже, как мне говорили, потом устроились на хорошую работу.