10. ГОРОД ДВУХ ЛУН

Кумран, или как его называли бедуины Город двух Лун, стоял у развилки дорог. Место было тихим и пустынным, не считая крепости, где нёс службу Иерусалимский гарнизон.
Вода здесь была чудом. Она собиралась в период зимних дождей, и мутные потоки воды из русла вади попадали в хитроумную систему водоёмов. Отстоянная вода по акведуку направлялась в город.
О жителях Пустоши поговаривали как о племени магов, вызвавших своим колдовством разрушительное землетрясение и сильный пожар.  
Солнце всходило со стороны Моря соли. Оно коснулось лучами массивных ворот крепости, отразилось в оконце высокой башни форпоста и заглянуло в пристройку. В гончарной мастерской, у бассейна с глиной, несколько человек сгружали тяжёлые мешки. В печах пылал огонь, обжигавший горшки и кувшины, а из вечного тумана прачечной доносились визгливые женские голоса. Утро в городе началось.
Наёмные работники покидали свои шатры, спеша на работу в крепость, а на базарной площади уже шла бойкая торговля. В два потока шли по каменистой дороге навьюченные ослы и верблюды. Один конец дороги упирался в горную гряду, а дугой - сливался с Иерусалимским большаком.
Пробуждалась и сама крепость. Её ворота отворялись, выпуская дозорный отряд и пропуская возы с зерном к закромам и мельницам. Первый бесплатный лоток с лепёшками прямо из пекарни. Народ кинулся к лотку, и вмиг всё расхватал.
Из трубы кузницы вырывался едкий дым плавильной печи. Ветер уносил его, забивая запахом свежего навоза.
Человек в грязном халате стремительно бежал через базарную площадь, едва успевая переставлять ноги, чтобы не попасться в лапы двух стражников, бегущих за ним по пятам. Он расталкивал людей, и те сильно усложняли стражам преследование.
Покинув базарную площадь, он оглянулся, и сменил бег на семенящий шаг, направляясь в сторону коновязи. Тяжело дыша, он провозился с узлом на вожжах, и, запрыгнув на осла, так наподдал, что бедная скотина понесла его поскорее прочь.
- Кто это? – спросила черноокая красавица у цыганки, которая возлежала в зуле.
Под навесом, на коврах и подушках, шитых золотом, она была дивой с берегов Инда, с настежь распахнутыми душой, лицом и телом. От цветных платков рябило в глазах. Среди кристаллов, самоцветов, хрустальных шаров и колокольчиков лежали серебряные и золотые подносы, на которых красовались запрещённые гадальные карты. И то, что они у иудеев были в опале, делало их несказанно популярными у жён тех самых иудеев. Женщины прибегали в зулу к цыганке и гадали по любому поводу. Любимым развлечением женской половины города было пересказывать гадания, и выяснять: что сбылось, а что ещё нет. Цыганку любили, но её и побаивались. Благо дело – гадает на добро, а не приведи Господь, что в голову возьмёт? Так ведь и со свету сжить сможет.
На подносах стояли кувшины с благовониями и маслами, корзинки со снадобьями, амулеты от сглаза, порчи и приворота. С ковра, служившего потолком, прямо у входа свисали глиняные колокольчики, и когда кто-то входил в зулу, они щебетали так, словно отсекали своим звоном все заботы человека, его суету и страх. В зуле у цыганки и впрямь был другой мир. Он походил на мир волшебной сказки, и этим манил к себе, но был основан на обмане, и не скрывал этого. Обман был самым ходовым товаром. Люди не могли и дня прожить без обмана, а здесь, в зуле цыганки, был тот самый обман, так необходимый каждому человеку. Обман, от которого люди почему-то становились счастливей.
Цыганка-оракул могла легко нагадать счастье. Любовь на сегодня. Удачу в делах. И, даже смерть врага – всё, чего ни пожелает клиент.
- Это, милая, был мэрагель. – Сказала цыганка, приглашая девушку удобней устраиваться на подушках. Она взяла карты с серебряного подноса и вопросительно подняла бровь, перетасовывая колоду. Девушка, молча, кивнула и оглянулась, как заговорщик. Мягко приземлившись на подушки, она охнула от удовольствия. Было видно, что в зуле цыганки она была впервые, и ей здесь всё очень нравилось. Её рука касалась нежного шёлка цветных платков, от которых в душе просыпалась нежность. Она трогала длинные павлиньи перья, и у неё менялась осанка. Теперь она с опаской гладила шкуру уссурийского тигра.
- Ну что? – Встрепенулась цыганка, - тебе нравится здесь?
- Очень! – искренне ответила девушка, и облизала сладкие после финика пальцы. Она робко взглянула в глаза цыганки, и решительно сказала:
- Мне бы поворожить.
Цыганка понимающе кивнула, снова перетасовала карты, и даже дала притронуться к ним, но не разложила, а сказала:
– Ручку бы надо позолотить. Девушка вынула из уха серьгу, и протянула цыганке:
- Вот, - сказала она.
Цыганка осмотрела мастерскую работу, и залюбовалась.
- Не жалко? – спросила. - Вещь красивая, дорогая.
- Бери! – с решимостью, полной воли, сказала девушка. - А верно всё скажешь, вторую отдам.
- Откуда серьги, милая? – бровь цыганки снова вопросительно взлетела.
- Серьги мои! – сказала девушка, вскакивая с подушек, и покрываясь пунцовыми пятнами. – Мне их дед смастерил!
- Ну, конечно! – Рассмеялась цыганка, возвращая серьгу. - Ты – Ребекка. Внучка мастера Давида.
- Да…
- Твой дед святой человек, драгоценная моя, и с его внучки я золота не возьму. И не спорь со мной, красавица, давай я тебе серьгу в ушко вдену. Вот так…
- И дед твой – не просто кузнец, и мастер, - теперь цыганка любовалась ребёнком, - он настоящий маг и чародей. Вся семья твоя – великие люди и большие праведники, дай им ваш бог до ста двадцати лет, и детям их и внукам.
Цыганка смущённо суетилась вокруг Ребекки, не зная как сказать. Наконец, она налила в серебряный кубок вина и сделала большой глоток.
- Вот, так, бесценная моя. Я хочу, чтобы ты знала это, прежде чем я разложу карты. Твой дед не одобрил бы твою затею.
- А мы об этом никому не скажем, – твёрдо произнесла Ребекка.
Колокольчики зазвенели, и в зулу заглянул немой бедуин. В руках он держал кувшин, покрытый испариной. Улыбнувшись беззубым ртом Ребекке, он поспешно поставил кувшин у ног девушки и, поклонившись, что-то промычал, жестами показывая в сторону Пустоши.
- Благослови тебя Всевышний, - произнесла девушка, прощаясь с убогим. Она подняла с циновки кувшин и протянула его Цыганке.
- Вот, козье молоко. - Сказала она. - Возьми. Оно холодное. Бедуин его хранит в пещерах.
- Но ведь к пещерам приближаться запрещено, - удивилась цыганка. – Там опасно.
- Так он же этого не знает. – Звонко рассмеялась девушка. – Он ведь добрый.
- Как же, добрый! – послышался перезвон колокольчиков, и в зуле показалась голова торговки пряностями.
- Откуда знаешь, что он не шпионит тут?
- Что ты такое говоришь?
- Помолчи! Мала ещё. Если в Пустоши терпят его вонючих козлов, это ещё не значит, что мы готовы терпеть его на нашем базаре.
- Как такое можно произнести? - Возмущалась Ребекка. - Это «лашон ра»! Сам Ашшур говорит твоими устами.
- Говорю то, что все кругом говорят. – Парировала торговка. –
- Женщина! – Вскричала цыганка. - Тебе лучше покинуть зулу! - И проводила торговку длинным взглядом, обещавшим неприятности.
- А что я? – говорила та. - Я лишь повторяю то, что люди болтают.
- Тебе лучше попридержать свой длинный язык, а то, не ровен час, люди будут говорить, что пропала Хава, и что нет в городе больше пряностей. – Твёрдо сказала цыганка, и Хава с криком ужаса скрылась из виду.
Цыганка, чтобы успокоиться, принялась распрямлять огромные юбки.
- Я была в пещерах. – Сказала Ребекка. - Там нет ничего такого. В пещерах мы и познакомилась с бедуином. – Ребекка тряхнула головой, и смоляная волна густых волос пробежалась над ней.
- Мы разговаривали на языке жестов.
- Ты умеешь говорить на языке жестов?
- Да, умею, - рассмеялась Ребекка. - А над нами было прекрасное небо и звёзды. Их было так много, что небо не выдерживало тяжести, и роняло их на землю. Быстрее стрижа проносились они, и стремительно гасли. И сердце останавливалось и ныло беспокойством. Иногда казалось, что звезда может упасть прямо на нас, как сказано в писании.
- Ты знаешь писания?
- Дедушка иногда занимается со мной, давая учить наизусть большие отрывки. Иногда я помогаю ему в зале писцов.
- Да? И что ты там делаешь?
Ребекка поняла, что проговорилась.
- Прошу тебя, - взмолилась она, - об этом никто не должен знать.
- Обещаю, я никому не скажу.
- Я диктую писцам заученные отрывки писаний. Дедушка уже старый, приходится его подменять.
****
Саван скрывал лицо девочки-подростка, и никто не видел её щёк, покрывшихся пунцовыми пятнами от стыда и страха разоблачения. Но никто ничего не заподозрил, и она читала слова пророка так, как учил её дед: ровно и внятно. И скрипели перья, и писцы, чьи головы были покрыты такими же саванами, не обронили ни слова.
Тогда-то, среди писцов, учеников её деда, она увидела юношу по имени Йешуа. Ему было лет тринадцать. Одного его взгляда было довольно, чтобы пронзить девичье сердце…
****
Сегодня Йешуа уезжал. И она не знала, куда себя девать, и как совладать с чувствами, нахлынувшими на неё. Она направилась к сёстрам, но у тех были свои переживания. Она зашла в классы, в поисках наставника, но тот был в отъезде. И тогда она решилась прийти сюда, чтобы узнать у знаменитой гадалки: свидятся ли они когда снова?
- Тебя благословил сам твой Бог, красавица, - цыганка поцеловала девочку в лоб. - Твой дедушка может гордиться своим ангелом.
- Я хотела бы, - со слезами в глазах произнесла Ребекка, но цыганка не дала ей договорить.
- Гадать я тебе не буду, - сказала она тоном, не терпящим возражений. - Ты под присмотром и защитой своего Бога. Приходи как-нибудь, поболтаем. Ты мне почитаешь ваши писания. Ладно? – И женщина улыбнулась женщине, проснувшейся в ребёнке. И та вздохнула, мысленно простилась с первой любовью, и, грустно глянув в глаза цыганки, ушла. А цыганка долго глядела ей вслед. Она видела, как девушка пересекала площадь, как заговорила со стражей, и как те громко засмеялись, проводив её до самых ворот Пустоши.
Когда Ребекка была уже по ту сторону ворот и внешнего мира, цыганка тихо и печально произнесла:
- Твоему Богу, милая девочка, потребуется много сил, чтобы суметь защитить себя, тебя и всех вас.

(c)  АНАТОЛИЙ ЛЕРНЕР