«Париж открыт, но нам туда не надо... Нам – в Армению!»

Переводчика и критика Елену  МОВЧАН  неспроста стараются приписать к армянскому роду – слишком уж тесно она связана с Арменией да фамилия почти на «ян».  Родившись в Ленинграде  накануне Великой Отечественной войны в семье профессора, филолога, критика  Александра Дымшица, она пережила блокаду – в эвакуацию ее вывезли по льду Ладожского озера. Она закончила историко-филологический факультет Ленинградского педагогического института и по распределению в качестве преподавателя русского языка и литературы вместе с  40 сокурсниками в 1959 году попала... в Армению.  Такого массового распределения в одну из союзных республик ни до, ни после в истории института не было. 

Елена оказалсь в школе села Геташен (ныне – Гетазат) в Араратской долине. Проработала там чуть больше года, и это время  оказалось  одним из самых ярких, радостных и запоминающихся в ее жизни. В том же году в Армению впервые приехал папа Елены – в гости к дочери. Незадолго до ее распределения он вступил в переписку со студентом ереванского университета Левоном Мкртчяном по поводу публикации его материала о Есенине и Шаганэ. К Левону он и обратился с просьбой познакомить свою дочь со страной и ее культурой. Приехав в Ереван, Александр Львович вместе с дочерью побывал у Маритироса Сарьяна, который в 1910 году написал портрет его тети – художницы Софьи Дымшиц-Толстой. Варпет тепло принял гостей. Впоследствии Дымшиц дружил со многими армянскими писателями и художниками, а Арутюн Галенц написал его портрет, так что предки Елены остались в истории искусства Армении.

             Елена проехала и прошла Армению вдоль и поперек. Ее интересовало все – история, традиции, культура, люди... Гуляя по городу с Левоном Мкртчяном, она спрашивала его о попадавшихся на пути памятниках, и Левон неизменно отвечал: «Одному рэволюционэру!» И все-таки Елена говорит, что постигала Армению именно глазами Левона, потому что он сумел ввести ее во внутренний мир незнакомой ей страны.  С его слов она запомнила многие стихи армянских поэтов - с его интонациями и акцентом. Вообще Армению для нее олицетворяют, с одной стороны, ее любимые геташенцы, семья, в которой она жила: Карапет Тигранович Казарян – директор школы, его жена Ольга Даниловна Даниелян – учительница, символ армянской женщины по красоте, остроумию и строгости. У них было четыре дочери, Елена стала пятой. Сейчас этой чудесной пары нет в живых, и в каждый свой приезд Елена едет на кладбище в Геташен, чтобы возложить на их могилу цветы. И с другой стороны - Левон Мкртчян и его ереванские друзья. Тогда, в молодости, да и потом, уже живя в Москве,  Елена не осознавала значимости Мкртчяна, видела и понимала, что он много делает для пропаганды в России армянской культуры, но как-то отстраненно, он был для нее просто Лёва. Осознание пришло лишь тогда, когда Елена Мовчан переступила порог созданного им университета. Сейчас она и другие московские друзья Левона Мкртчяна возмущаются, что до сих пор университету не присвоено имя этого великого деятеля, причем тогда, когда всему без разбора присваиваются имена, зачастую незаслуженно, а тут уж нет сомнений, что РАУ должен носить имя Левона Мкртчяна...

            Когда-то из Арташата Елена пешком прошла до Гарни и Гегарда. «Этот поход по горам, ущельям мне запомнился на всю жизнь. Когда едешь на транспорте столько впечатлений не получаешь. А когда ступаешь собственными ногами – это нечто иное. Ты чувствуешь пульсирующую энергию древней, святой земли... Мы отправились в поход с учениками, ночевали в школах...  Я, наверно, была сумасшедшей учительницей. Мне так хотелось взобраться на ослика, и по дороге ученики то и дело отлавливали для меня осликов. Наконец, мне удалось взобраться на одного из них, но он так рванул вперед, что меня с этим осликом еле поймали. И вот... перед нами открылся Гарни... Тогда он еще не был воссоздан, но его развалины были не менее прекрасны. Я люблю Араратскую долину, - говорит Елена. –Будучи в Израиле, я ехала из Телль-Авива в Иерусалим и вдруг почувствовала ту же энергетику, что и в Араратской долине. Это было удивительное ощущение».

 Через год работы в Геташене Елена уехала в Москву, но связи с Арменией не потеряла. Наоборот! Она была принята в журнал «Дружба народов», где в редактируемом ею приложении были опубликованы книги Гранта Матевосяна, Агасси Айвазяна, Вардкеса Петросяна, Мушега Галшояна, Серо Ханзадяна и многих других. Армянская проза явно преобладала. В то время в Москве вышла книга Маро Маркарян «Горная дорога», и Елена написала рецензию на нее, в которой сравнила оригиналы с переводами. На книгу Геворга Эмина «Семь песен», которую Елена прочла на армянском, она откликнулась рецензией «Семь песен об Армении». Впоследствии сборник поэта в русском переводе вышел именно под таким названием. Как-то раз ее командировали на «историческую родину», как шутили сотрудники. Одной из целей командировки было взять у Гранта Матевосяна новую повесть для «Дружбы народов», а Грант Игнатьевич всегда медленно писал и тяжело расставался с написанным. Уговорить его тогда так и не удалось, хотя Елена даже употребила свои знания в армянском, но это обстоятельство поспособствовало лишь тому, что они подружились. И все-таки все свои новые произведения Матевосян всегда отдавал именно «Дружбе народов» - он был верен журналу, открывшему его русскому читателю. «После распада СССР, - вспоминает Елена, -  Матевосян во всеуслышание (в российской прессе) заявил, что ему грустно от утраты ощущения себя представителем великой страны. Это было смелое заявление и единственное — многие представители многонациональной советской литературы очень быстро ушли в свои национальные миры. Грант оказался шире, недаром его традиционный тост всегда был — «за русскую литературу». Елена часто бывала в доме Матевосяна, рассказывает, как он запрещал своим гостям переходить при ней на русский язык. Она все понимает, говорил он, и ей приходилось сильно напрягаться, чтобы понять, о чем говорили замечательные люди, собравшиеся в доме писателя, поскольку армянский язык ее без практики пропадал. Бывала она и у Агаси Айвазяна, чью книгу редактировала с большим удовольствием. Вспоминает о том, как он возил ее по Армении и показывал храмы удивительной красоты – те, что не входят в «экскурсионный набор». У Агаси она была незадолго до смерти писателя. Они заговорили о новостройках Еревана. Елена посетовала на то, что разрушается старый город, столь много говорящий ее сердцу. И вдруг – совершенно неожиданно для нее – Агаси, совсем слабый и бывший уже наполовину «по ту сторону», стал темпераментно возражать, сказал, что это будет новый прекрасный город, такой, как другие большие города, и в него потянутся армяне, уехавшие в другие страны, и он соберет армян. Это было неожиданно для нее, но на самом деле совсем не неожиданно для этого всегда молодого и готового принять все новое человека. Обо всем этом хочется писать, говорит Елена, и, может быть, у нее это получится…

Елена вспоминает много историй из своей армянской жизни. Вот, к примеру, 1961 год в Ереване должна состояться выставка Галенца, но  местные власти, относившиеся к художнику-репатрианту с особым недоверием, запретили его выставку из-за того, что на пригласительном билете он нарисовал ослика. Выставку в университете организовывал Левон Мкртчян. Цензор сразу же запретил билет с осликом: «Кто видел, чтобы на пригласительном билете был нарисован осел?» Левон схитрил и под цензорское разрешение текста подложил другой экземпляр билета. Билет с осликом был тиражирован и роздан приглашенным. Через некоторое время Мкртчяна вызвали в ЦК компартии Армении. «Ты совершил подлог, — грозно сказал заведующий отделом агитации и пропаганды Айрян. — Человек, который в отцы тебе годится, предупредил, что не может быть такого пригласительного билета, на котором изображен осел. А ты что, сам не понимаешь, что осел на пригласительном билете — это же позор? Лет десять назад за такие проделки и тебя бы расстреляли, и твоих родителей, и нас вместе с тобой». Осел на рисунке Галенца стал предметом особого разбирательства еще и потому, что кто-то донес в ЦК, будто сам Галенц говорил, что нарисованный им осел (осел на рисунке как бы косился на розу, которую держал в руках юноша) — это власти Армении и обласканные властями искусствоведы, ничего не понимающие в искусстве. Выставку Галенца, конечно же, запретили, а Мкртчяну дали понять, что «такие лаборанты университету не нужны». Самым замечательным в этой истории был финал. Когда Мкртчян зашел к Галенцу и пожурил его за разговоры про осла, розу и искусствоведов, художник возмутился. «Сейчас же идем в ЦК. В один миг, как ножом, я отсеку все эти разговоры. Разве ты не видишь, что это не осел, а лань, разве ты не видишь, что я рисовал ослика с любовью. Да если бы я писал власти Армении и искусствоведов, разве я такого бы ослика нарисовал? Что я, рисовать не умею?»

Елена пользуется «блокадными льготами» - каждый год в мае ветераны войны (в число которых входят и блокадники) имеют возможность полететь в любую из стран, сражавшихся в Великой Отечественной войне, включая Германию, Францию, Англию, страны Восточной Европы и, естественно, в любую точку бывшего СССР. Но она неизменно выбирает Армению и повторяет: «Париж открыт, но нам туда не надо... Нам – в Армению! Такой доброжелательности, гостеприимства, готовности помочь я нигде не встречала. Это подкупает! Я уже не говорю о высокой культуре, богатой истории и красоте». Впрочем, был период двенадцатилетней разлуки с Арменией с 1988 по 2000 год. Свою последнюю поездку перед разлукой Елена вспоминает так: «...жизнь нашей страны, как известно, коренным образом изменилась, и все связи с бывшими республиками, кроме сердечных, оказались разорваны. Осень 1988 года. Жизнь в Армении кипела, бурлила и буквально взрывалась ежедневными митингами. Самое сильное мое впечатление от этой поездки — митинг на площади Оперы. Я стою на возвышении у Оперного театра, где выступают ораторы, рядом с моими друзьями, которые активно участвуют в политической жизни страны. Внизу море людей. У всех на устах слова: Карабах-Арцах. Их скандируют, встречая и провожая оратора, а иногда и прерывая его речь. Я улавливаю суть высказываний и ощущаю во всем поведении людей, тех, что внизу, на площади, и тех, что наверху, у Оперы, такую степень свободы, что мне становится страшно, потому что площадь оцеплена военными и на улицах, спускающихся к ней, плотными рядами стоят бэтээры и грузовики с вооруженными людьми, а они не потерпят свободомыслия — это уже не раз доказывало наше государство. Но митинг, несмотря на вольные речи, проходит мирно, никаких столкновений, люди расходятся, чтобы завтра снова прийти сюда. Мы все знаем, чем это кончилось: теперь Армения — независимое государство, член СНГ, но, чтобы попасть в нее, надо выложить за билет туда и обратно почти 300 долларов. Так что с внешними связями плохо — остаются только сердечные. Вот и получается, что часто не наездишься в Армению, а душа просит». Кстати, в этом году Елена отмечает «золотой юбилей», как она говорит, - 50 лет  назад в ее жизнь вошла Армения, подарившая ей стольких друзей, вдохновение и много радости. Армения вошла в жизнь и ее близких: отец много писал об Армении,  бывший муж – известный украинский поэт Павло Мовчан – перевел на украинский книгу Гранта Матевосяна, сын Богдан окончил армянское отделение Литинститута, переводил Сиаманто, Бакунца. Потом получил второе образование, дипломатическое, и работал в посольстве Армении. Сейчас он вместе с женой-армянкой живет в Америке.

Улетая, Елена неизменно смотрит в иллюминатор самолета на Арарат, к которому когда-то причалил Ноев ковчег. Именно здесь началась новая жизнь после Всемирного потопа — может быть, здесь она возродится еще раз…»

Елена ШУВАВЕВА-ПЕТРОСЯН