Дмитрий вышел из подъезда. Холодный ветер хлестнул по лицу. Подняв узкий воротник пальто и натянув кепку чуть не на глаза, зашагал к остановке, по дороге наборматывая:

Сыростью резко пахнуло.

Листья летят, прижимаясь к земле

Ещё не остывшей…

Дмитрий понимал, что стихи не так уж хороши, но его захватила музыка. И эта музыка шла от свободы, жажды перемены в жизни. Но что было ему делать с этой свободой, он не знал и, как всегда в последнее время, шёл в библиотеку. Такое бывает, и очень часто. Свобода свободой, а жизнь проходит. И до боли быстро… На самом деле он будто скрывался от жизни в библиотеке, и поэтому свобода была для него какой-то ненастоящей, выдуманной! И опять библиотека. Каждый день библиотека! Он эстетствовал как Оскар Уайльд, наслаждаясь шедеврами человеческого гения, точно драгоценными камнями. Вот и сейчас он, даже идя к остановке, не просто курил, а эстетствовал – сделал несколько затяжек дорогой сигареты и выбросил её.

А ведь денег у Дмитрия оставалось до смешного мало. Дома он упорно скрывал своё положение – и правильно делал. Начнутся расспросы жены, родителей, истерика. Зачем их травмировать? Хотелось закричать на весь белый свет: "Надоело!" А что надоело? Надоели каждодневные оскорбления и издевательства, а за что? За что это мучение? И этот начальник вроде как прав. Эксплуататор чёртов! "Но и на новом месте будет то же самое", – с горечью подумал он.

Дмитрий вскочил на подножку автобуса и, протискиваясь вперёд, увидел девушку, чем-то до боли ему знакомую. Но он никак не мог вспомнить, где же он её видел. А девушка смотрела в окно. Дмитрию стало вдруг легко и он забыл своё одиночество.

Девушка заметила, что на неё смотрят, и, улыбнувшись, взглянула на него…

А потом началась давка, и она пропала из виду.

Два проигрывателя у небольшого столика в музыкальном отделе библиотеки ещё были не заняты.

На этот раз Дмитрий почему-то никак не мог найти в картотеке нужную пластинку. Его интересовали увертюры Вагнера, а всё попадались или оперы целиком или только с ариями из них. Когда же нужная пластинка нашлась, Дмитрий увидел, что одно место у столика уже занято. Спиной к нему сидела девушка с трогательными завитками светлых волос на шее. Он узнал её! Это была та самая девушка из автобуса. Дмитрий сел за этот же столик и надел наушники. Она рассматривала конверт от пластинки Даргомыжского и не заметила Дмитрия. А когда глаза их встретились, внутри него уже звучал почему-то трагический, так ему казалось, "Лоэнгрин". Девушка, узнав Дмитрия, улыбнулась и вдруг покраснела. Боль опять спряталась где-то внутри.

"При помощи музыки страсти наслаждаются сами собой", – написал Ницше. Это так. Но если нет боли, то и нет этого острого наслаждения. И он понял, что именно музыка Вагнера ему была нужна, чтобы покончить с собой. Но он не бросится в речку с моста, и не кинется под дребезжалку-трамвай, – всё это глупо. Он поступит умнее… (На пластинке уже звучала другая увертюра).

Дмитрий украдкой всматривался в лицо девушки. Ему нравилась её какая-то детская сосредоточенность, и ему вдруг захотелось написать ей что-нибудь на клочке бумаги. Первое, что пришло ему в голову, было: "Мне тоже нравится Даргомыжский", но, во-первых, это было враньё, а, во-вторых… А что во-вторых? И вдруг – глаза в глаза – и он стремглав сорвался птицей со скалы… Он нёсся вместе с валькириями над бездной смерти…