Рано или поздно это должно было случиться. Лучше бы раньше. Может быть, тогда остаток жизни сложился бы по-другому.

Геннадий Иванович молча рассматривал наручники, сковавшие его мозолистые руки, и совсем не слушал следователя. Тот бубнил что-то своё про порядок и протокол, но в этом не было для Геннадия Ивановича никакого смысла. Этот молокосос всё равно ничего не поймёт.

И ничего не изменят никакие показания.

 

- 1 -

Сашка с детства, лет с пяти, имел шальные глаза, а у Генки они были настороженные и грустные.

К двенадцати стало ясно, что будет Сашка высоким и стройным, а Генка - тщедушным недоростком.

В шестнадцать Сашка нарастил сталоновские бицепсы, и у него наметилась шварценегевская квадратная челюсть, а Генкин подбородок оставался узким и слегка скошенным. И, сколько он не таскал штангу, мускулы не обретали заветной выпуклости.

Ночами Генка уговаривал себя принимать всё, как есть. Ведь никто не выбирает родителей! Сашке достались ловкие, удачливые и красивые. А ему, Генке  - обыкновенные.

Мать - нянечка в детсаду, полная, неуклюжая, никогда не умевшая прилично уложить бесцветные волосы. Отец - столяр-краснодеревщик, мастер-золотые руки, добродушный горький пьяница...

Когда Сашке покупали новые джинсы, Генке мать перешивала старые отцовы штаны. Когда Сашке дарили новый велосипед, Генка сам мастерил себе самокат из ворованных подшипников и старых досок.

Он вовсе не страдал самым страшным, как считала почему-то мать, грехом - завистливостью. Он до конца жизни был бы покорен судьбе, если бы не Сашка.

Первый раз они сцепились в детсаду. Сашка приволок огромный новый самосвал и на робкую Генкину просьбу дать поиграть неожиданно ответил:

- Не дам. Таким как ты бутылка нужна, а не новые игрушки.

Генка ничего не понял тогда насчёт бутылки, да и сам Сашка, наверняка, тоже, но оскорбление почувствовал и, в отчаянии, стукнул обидчика ногой.

Шуму было на неделю.

- Ваш ребёнок склонен к правонарушениям! Это, естественно, следствие неправильного образа жизни вашего супруга! - сказала матери воспитательница.

Мать тихонько плакала, а отец смущёно молчал.

В мае, на детсадовский выпускной утренник пришла школьная учительница. Генка слышал, как она долго беседовала с воспитательницей, выспрашивая всё об «индивидуальных особенностях» своих будущих учеников.

- А у этого - воспитательница указала на мрачного Генку - характер ужасный! Трудный ребёнок. И семья неблагополучная!

- А я хороший, правда? - подлез Сашка под её локоть, ехидно поглядывая при том в сторону Генки.

Так он и остался трудным, а Сашка всегда был любимчиком.

И пусть бы был. Кому-то надо быть и подхалимом. Но, чем старше становился Сашка, тем чаще заявлял небрежно, дождавшись, когда вокруг соберётся побольше народу:

- Такие как ты - всегда неудачники. Ты никогда не достигнешь моего уровня! И интеллект не тот, и рожей не вышел! И не рыпайся, знай своё место!

Генка знал. В классе он сидел за последней партой, хотя был мал ростом. В походе ему доставался последний кусок. На дискотеке на его долю оставались самые некрасивые девочки.

И пусть бы доставались, если бы Сашка, проходя мимо, не напоминал:

Вот-вот, лучшей тебе не видать! Держись за эту покрепче старик!

А когда Генка бледнел от ненависти и сжимал тощие кулаки, Сашка хохотал, демонстрируя ослепительные зубы:

- Слабо! даже замахнуться на меня тебе слабо! Ты же трус.

Генка не был трусом. К семнадцати годам он уже владел в тайне от всех многими приёмами  восточных единоборств.

Но драться при всех ему казалось унизительным. Он встретил Сашку как-то вечером, стукнул всего один раз и ушёл, чтобы не глядеть на его унижение.

Следующей осенью Сашка уезжал в Харьков учиться в юридическом, а Генка - служить в армию.

Ему наизнанку вывернул душу Афган. Чудом оставшись в живых, он вернулся и стал возить КАМАЗом породу из ртутного карьера. Тяжёлая баранка украсила его руки мозолями.

Оксана была их одноклассницей. Делая ей предложение, Генка вспомнил, что Сашка вносил её в реестр «не его» девочек, тех, которые ему, Генке, по «рангу» не полагаются. Фигуристая, длинноногая, глазастая, с пышной копной тёмных волос, что она нашла в Генке - непонятно было и ему самому.

Два года жили они как люди.

Но тут вернулся из Харькова Сашка.

Теперь он стал умнее и ничего такого не говорил при встречах. Просто однажды Оксана собрала вещи и ушла жить к нему.

Боль и ненависть не стали меньше даже тогда, когда Оксана, раскусив гнилую Сашкину натуру, уехала в Россию к родственникам.

Генка купил кооперативную квартиру в другом конце города и к родителям ездил только по большим праздникам.

Сашка стал Александром Николаевичем и, опираясь на папин авторитет, сделал карьеру в торговле. Там, несмотря на отсутствие разумных законов, оказались очень кстати лица с юридическим образованием.

 

- 2 -

Озверев от молчания задержанного, следователь завернул пятиэтажный мат и грохнул по столу пудовым кулаком.

Геннадий Иванович вздрогнул, поднял на него глаза и спросил устало:

- Вы можете оставить меня в покое?

Следователь опешил.

- Ты хоть понимаешь, что произошло? Понимаешь, что говоришь.

- Понимаю. Ты делай поскорее своё дело и отведи меня куда надо. Спать хочу.

Было вовсе не страшно. Чувство раскаяния мучило только по отношению к старой матери, рыдающей в коридоре.

Где-то там сидела и его вторая жена.

«Глупая! - думал Геннадий Иванович, не осуждая, а жалея её. - Если б знала, что не она, а я был ему нужен! Если б знала, умерла бы. Она, глупая, всё ещё верит в любовь, несмотря на свои тридцать семь, на пятидесятый размер при росте в метр шестьдесят и отсутствие диплома о высшем образовании... Она думала, что встретила принца. А он потешался над её глупостью и над моей забывчивостью. И зачем я не рассказал ей обо всём? Она бы поняла.»

Геннадию Ивановичу было нисколько не жаль Сашку, а тем более себя. Он жалел мать и жену.

А следователь заставлял его вспомнить и описать происшедшее.

... Это был мамин день рождения, и Гена не мог не прийти. Она попросила отремонтировать электрический звонок.  Толстая отвёртка не брала шуруп и он взял новую - длинную и тонкую. Так и вышел с ней на лестничную площадку.

Сашка поднимался по лестнице с компанией бизнесменов, яркостью одежд походивших на цыган. И пели они  что-то цыганское, разгулявшись не на шутку.

- Вот! - указал на него широким жестом Сашка. - Трудящийся народ в действии! Отвертка вполне заменяет серп и молот! Они создают материальные блага, а мы... - он противно захихикал, - мы потихоньку трахаем их жён!

- Ты что! - остерёг Сашку кто-то из приятелей. - Он же тебя сейчас убьёт!

- Кто, он? - Сашка, хохоча, согнулся почти пополам. - Слабо ему, ребята, слабо! Он меня за первую жёнку не убил, а уж какая королева была! А за эту мышь серую и подавно простит! А, однокашник? Простишь?

Рубаха на  Сашкиной груди была белая и тонкая. И расстёгнута была так, что левый сосок темнел на груди мишенью.

Услыхав шум, на площадку выглянула мама Геннадия.

- Иди себе, Сашок, куда шёл! - махнула она рукой, измазанной в муке. - Хватит Генку-то цеплять! Вон уже и лоб лысеет, а ты всё как в школе!

Александр Николаевич остановился, поглядел на старую свою нянечку сверху вниз:

- Что, за ублюдка своего заступаешься? Да кому он нужен, сынок твой? Ты погляди на своё произведение!

-Эх ты! Я-то думала раньше, что это Гена тебе завидует, а потом дошло, что это ты ненавистью да завистью маешься.

- Чему же это я завидую?

- Да тому, что у Гены - характер, а ты - слизняк. Тому, что сломить его не сумел ни разу, сколько ни измывался. Вот что тебя гложет!

Сашка вдруг озверел, он сделал шаг вперёд, протянул к женщине дрожащие руки, Генка, как во сне, двинулся ему навстречу.

Из квартиры на площадку выскочила Алёна:

- Не трогай его! Он не виноват! Это я его люблю! - кричала она Геннадию Ивановичу, прикрывая Сашку своим располневшим телом.

« Вот дура-баба!», с тоской подумал Геннадий Иванович, легонько отодвигая жену в сторону.

А она вцепилась в Сашку мёртвой хваткой и рыдала отчаянно, взахлёб.

Сашка тоже силился стряхнуть с себя Алёну:

- Да на кой... ты мне сдалась, корова толстозадая! Я ж на тебя этого урода как на живца ловил, а ты и раскисла!

Алёна замерла, широко открыв глаза.

Она глядела на всех этих странных людей - на свекровь, на преданного ею мужа, на слегка отяжелевшего принца своего, на икающих от смеха дружков его.

Смеялись над ней, Алёной.

А Геннадий Иванович, наконец, дотянулся до своего однокашника.

Отвёртка вошла в красивое Сашкино тело почти без сопротивления, с лёгким хрустом. Лишь несколько капель тёмной крови брызнули Геннадию Ивановичу на руку, прежде чем он отнял её, оставив отвёртку ТАМ.

Сашка в недоумении глядел на неё, как-то очень медленно поднимая руку для запоздалой защиты. Потом поднял свои шальные глаза на Генку, сказал с лёгким присвистом:

- Ну, ты даё...

И стал падать.

А жена, его, Геннадия Иваныча жена, опустилась перед мёртвым уже вражиной на колени и тихонько причитала:

- И на кого же ты меня оставил...

 

- 3 -

Александра Николаевича похоронили. Геннадий Иванович отсидел половину срока и вернулся к матери. Ранней весной стоял он на высоком крыльце своей  девятиэтажки, завидуя купающимся в лужах и галдящим под стрехами воробьям. У него самого сил на новое гнездо не было.

Из-за   угла появилась женщина с чемоданом в руках. Высокая, стройная, тёмноволосая, она шла к нему, смущённо улыбаясь. Он в смятении отёр широкой ладонью лицо и воровато глянул в сторону - не видит ли кто.

И опешил.

С другой стороны по тротуару прямо к нему шла другая женщина: невысокая, чуть полноватая, с добрым, залитым слезами лицом...

 

(Горловка, 2001 год)