Ве́ра Никола́евна Полозко́ва (5 марта 1986, Москва) — русская поэтесса, актриса.

[700x487]

Положительные отзывы

• «Дело даже не в том, что она пишет прекрасные стихи и столь же прекрасно их читает. Дело в ее общем и необыкновенном артистизме. Если ее в ближайшее время не заметит и не заключит в рамки фильма режиссер кино, это будет свидетельствовать лишь об упадке режиссерской профессии. Для нее надо писать сценарии (а может, именно ей их и надо писать), снимать фильмы с нею в главной роли — и мы получим новую героиню. Героиню нового типа, как говорили раньше» — Александр Житинский, 2008.
• [510x698]
• «На наших глазах Полозкова проживает необходимый опыт — ей будет потом стыдно многих нынешних интервью и особенно записей, в которых она неумело и пылко защищается. Ей еще предстоит нарастить слоновью шкуру, без которой, как учил Бродский Лимонова, литература не делается. Но этот опыт ей поможет, и, если у нее хватит сил, мы получим поэта первоклассного, составляющего гордость отечественной литературы. От нас сейчас зависит этого поэта не засиропить и не заулюлюкать, честно и прямо говоря ему, где он прав, а где заигрывается в давно наскучившие игры»^[5] — Дмитрий Быков, 2009.
• [350x233]
• «Вера Полозкова — одна из немногих московских поэтов, на выступления которых имеет смысл продавать билеты: публика все равно пойдет. Не только послушать сами стихи, но и посмотреть, как она читает, буквально разыгрывая каждый текст по ролям, благо они у нее почти все о неразделенной любви женщин к мужчинам, бога к человеку — в общем, есть кого сыграть. Тут и девушка Тара Дьюли, которая любит египетского плейбоя Шикинью, и вдова миссис Корстон, которая надеется встретиться после смерти с мужем и боится, что тот попадет не в рай, а в ад, и отец и сын Кноллы, из которых младший — тоскующий бабник, а старший — утешитель женщин, отвергнутых младшим, и т. д.» ^[1] — Идлис Ю., Денисова С., 2009.
• [380x571]

• Отрицательные отзывы

• «О чём пишет Полозкова? Это поэзия телесериалов. Стихочтиво для продвинутых нимфеток и одиноких, мечтающих о встрече с „положительным“ иностранцем студенток платных вузов — тех, что, разумеется, не смотрят „Рабыню Изауру“ („фи, какой примитив!“), но фанатеют от „Секса в большом городе“. Не стоит искать тут каких-то глубоких мыслей или выстраданных откровений. Ведь всё это было, есть и будет в мыльных операх, которые, надо думать, Верочка смотрит чаще, чем читает книги»^[6] — Игорь Панин, 2009.
• [525x700]
• «Так вот: Полозкову очень есть за что ругать. Тут вам и самолюбование (полюбоваться есть чем, но не круглые же сутки и не с таким же девичьим захлебом), и вечная избыточность, неумение вовремя остановиться, и многословие, и однообразие, и пристрастие к броским эстрадным приемам, и явная вторичность (с удовольствием отмечаю, что она побывала и под моим влиянием, — это всегда льстит, — а уж Бродским попросту объелась)»^[5] — Дмитрий Быков, 2009.
• [604x441]
• «Лишь в одном Вера Полозкова как «продолжательница живой литературной традиции» не совпадает с её зачинателями. Те преодолевали «притяжение формы» – переваривали и растворяли её в личном либо этнографическом опыте. Прелесть формы забывается, не считывается потомками, «содержание» побеждает. У Веры же приоритет за формой: модные сравнения и глянцево-журнальные коллизии – главный манок для актуальной интернет-аудитории, а Вера <...> поэтесса публикозависимая, от публики её надо спасать»^[7] — Лев Пирогов, 2009.

[559x560]

http://vero4ka.livejournal.com/ - ЖЖ В. Полозковой.

[590x393]

Счастье

На страдание мне не осталось времени никакого.
Надо говорить толково, писать толково
Про Турецкого, Гороховского, Кабакова
И учиться, фотографируя и глазея.
Различать пестроту и цветность, песок и охру.
Где-то хохотну, где-то выдохну или охну,
Вероятно, когда я вдруг коротну и сдохну,
Меня втиснут в зеленый зал моего музея.

Пусть мне нечего сообщить этим стенам – им есть
Что поведать через меня; и, пожалуй, минус
Этой страстной любви к работе в том, что взаимность
Съест меня целиком, поскольку тоталитарна.
Да, сдавай ей и норму, и все избытки, и все излишки,
А мне надо давать концерты и делать книжки,
И на каждой улице по мальчишке,
Пропадающему бездарно.

Что до стихов – дело пахнет чем-то алкоголическим.
Я себя угроблю таким количеством,
То-то праздник будет отдельным личностям,
Возмущенным моим расшатываньем основ.
— Что ж вам слышно там, на такой-то кошмарной громкости?
Где ж в вас место для этой хрупкости, этой ломкости?
И куда вы сдаете пустые емкости
Из-под всех этих крепких слов?

То, что это зависимость – вряд ли большая новость.
Ни отсутствие интернета, ни труд, ни совесть
Не излечат от жажды – до всякой рифмы, то есть
Ты жадна, как бешеная волчица.
Тот, кто вмазался раз, приходит за новой дозой.
Первый ряд глядит на меня с угрозой.
Что до прозы – я не умею прозой,
Правда, скоро думаю научиться.

Предостереженья «ты плохо кончишь» — сплошь клоунада.
Я умею жить что в торнадо, что без торнадо.
Не насильственной смерти бояться надо,
А насильственной жизни – оно страшнее.
Потому что счастья не заработаешь, как ни майся,
Потому что счастье – тамтам ямайца,
Счастье, не ломайся во мне,
Вздымайся,
Не унимайся,
Разве выживу в этой дьявольской тишине я; 

Потому что счастье не интервал – кварта, квинта, секста,
Не зависит от места бегства, состава теста,
Счастье – это когда запнулся в начале текста,
А тебе подсказывают из зала.

Это про дочь подруги сказать «одна из моих племянниц»,
Это «пойду домой», а все вдруг нахмурились и замялись,
Приобнимешь мальчика – а у него румянец,
Скажешь «проводи до лифта» — а провожают аж до вокзала.
И не хочется спорить, поскольку все уже
Доказала.

[373x560]