...Василий Николаевич спросил меня: - Вы, Соседов, в Бога верите? - Нет, - отвечал я, -а вы, Василий Николаевич? - Я очень верующий человек.  Кто  может  до  конца веровать, тот счастлив.

     Вообще слова, которые он употреблял чаще  всего, были "счастливый" и "несчастный". Он принадлежал к числу тех непримиримых русских людей,которые видят смысл жизни в искании истины, даже если убеждаются,что истины  в  том смысле, в котором они  ее  понимают,  нет и  быть  не  может. 

Преподавание русского языка всегда было связано у него  с  замечаниями  о  других  вещах, нередко  не  имевших непосредственного  отношения   к   его   предмету,   с рассуждениями  о  современности,  религии,  истории;  и  во  всем  этом  он обнаруживал удивительные познания.

Вдруг выяснялось, что он был за границей,долго жил в Швейцарии, Англии, Франции, хорошо знал иностранные языки, и  ко всему, что он видел там, он отнесся со вниманием: он все искал свою истину - везде, где только ни был.

Я часто потом думал: найдет ли он ее, хватит ли  у него мужества обмануть себя - и умрет ли он спокойно? И  мне  казалось,  что даже если бы ему почудилось, что он ее  нашел,  он,  наверное,  поспешил  бы отречься от нее - и снова искать: и, может быть, его истина не носила в себе наивной мысли о возможности обретения того, чем мы никогда не  обладали;  и, уж наверное, она не заключалась в мечте о спокойствии и тишине,  потому  что умственное бездействие, на которое это обрекло бы  его,  было  бы  для него позором и мучением. 

Василий Николаевич  был  одним  из  тех  преподавателей,которых я любил за все время моего пребывания в разных  учебных  заведениях.Все остальные были людьми ограниченными, заботились только о своей карьере и на преподавание смотрели как на службу...

....Этот учитель казался нам странным человеком  -  потому,  что  на  своих уроках говорил не о тех вещах, к которым мы привыкли и которым я учился пять лет в гимназии, до тех пор, пока не перевелся в другую - именно  в  ту,  где преподавал Василий Николаевич; его звали Василий Николаевич.

- Вот я  назвал вам имя Льва Толстого, - говорил  он.  -  А  ведь  в  народе  о  нем  совсем особенное было  представление.  Моя  мать,  например,  которая  была  совсем простой женщиной, швеей, как-то хотела идти к Толстому  после  смерти  моего отца, советоваться с ним: что ей делать дальше; положение было  плохое,  она была очень бедная.  А  к  Толстому  хотела  идти  потому,  что  считала  его последним угодником и мудрецом на земле.

У нас с вами другие взгляды, а мать моя была проще и, наверное, психологии Анны Карениной и князя  Андрея  и  уж особенно графини Безуховой, Элен, не поняла бы; мысли у нее были  несложные, зато более сильные и искренние; а это, господа, большое счастье...