Я заходил на выставку. На венскую всемирную выставку отправляется довольно много картин наших русских художников.
Это уже не в первый раз, и русских современных художников начинают знать в Европе. Но все-таки приходит на мысль: возможно ли там понять наших художников и с какой точки зрения их там будут ценить?
По-моему, переведите комедию г-на Островского — ну, «Свои люди, сочтемся», или даже любую, и переведите по возможности лучше, на немецкий или французский язык, и поставьте где-нибудь на европейской сцене, — и я, право, не знаю, что выйдет. Что-нибудь, конечно, поймут и, кто знает, может быть, даже найдут некоторое удовольствие, но по крайней мере три четверти комедии останутся совершенно недоступны еропейскому пониманию...
Между тем мы на русском языке понимаем Диккенса, я уверен, почти так же, как и англичане, даже, может быть, со всеми оттенками; даже, может быть, любим его не меньше его соотечественников. А, однако, как типичен, своеобразен и национален Диккенс!
Что же из этого заключить?
Есть ли такое понимание чужих национальностей особый дар русских пред европейцами?
Дар особенный, может быть, и есть, и если есть этот дар (равно как и дар говорить на чужих языках, действительно сильнейший, чем у всех европейцев), то дар этот чрезвычайно значителен и сулит много в будущем, на многое русских предназначает, хотя и не знаю: вполне ли это хороший дар, или есть тут что-нибудь и дурное...
...Но все-таки кажется несомненным, что европейцу, какой бы он ни был национальности, всегда легче выучиться другому европейскому языку и вникнуть в душу всякой другой европейской национальности, чем научиться русскому языку и понять нашу русскую суть.
Даже нарочно изучавшие нас европейцы, для каких-нибудь целей (а таковые были), и положившие на это большой труд, несомненно уезжали от нас, хотя и много изучив, но все-таки до конца не понимая иных фактов и даже, можно сказать, долго еще не будут понимать, в современных и ближайших поколениях по крайней мере.
Всё это намекает на долгую еще, может быть, и печальную нашу уединенность в европейской семье народов; на долгие еще в будущем ошибки европейцев в суждениях о России; на их видимую наклонность судить нас всегда к худшему и, может быть, объясняет и ту постоянную, всеобщую, основанную на каком-то сильнейшем непосредственном и гадливом ощущении враждебность к нам Европы; отвращение ее от нас как от чего-то противного, отчасти даже некоторый суеверный страх ее перед нами и — вечный, известный, давнишний приговор ее о нас: что мы вовсе не европейцы... Мы, разумеется, обижаемся и изо всех сил таращимся доказать, что мы европейцы...
Я, конечно, не говорю, что в Европе не поймут наших, например, пейзажистов: виды Крыма, Кавказа, даже наших степей будут, конечно, и там любопытны.
Но зато наш русский, по преимуществу национальный, пейзаж, то есть северной и средней полосы нашей Европейской России, я думаю, тоже не произведет в Вене большого эффекта.
«Эта скудная природа», вся характерность которой состоит, так сказать, в ее бесхарактерности, нам мила, однако, и дорога.
Ну а немцам что до чувств наших? Вот, например, эти две березки в пейзаже г-на Куинджи («Вид на Валааме»): на первом плане болото и болотная поросль, на заднем — лес; оттуда — туча не туча, но мгла, сырость; сыростью вас как будто проницает всего, вы почти ее чувствуете, и на средине, между лесом и вами, две белые березки, яркие, твердые,— самая сильная точка в картине. Ну что тут особенного? Что тут характерного, а между тем как это хорошо!.. Может быть, я ошибаюсь, но немцу это не может так понравиться...
Куинджи.Вид на Валааме
Источник:
Ф.М.Достоевский. Собр. соч. в 15 т. т.12. Дневник писателя. 1873. IX. По поводу выставки
------------------------------------
...на средине, между лесом и вами, две белые березки, яркие, твердые,— самая сильная точка в картине....
Но я вижу на картине не две березки, а березку и молоденькую сосну. И рядом сломанную умирающую березу.
Неужели, Достоевский ошибся? А может быть на выставке была другая картина? А потом Куинджи переписал картину? И заменил одну березку на сосенку, которую и вправду с первого взгляда можно принять за березку. Думаю, что это неслучайно.
Действительно, это самая сильная точка в картине. Покорная ветрам береза и стремящаяся наперекор всем стихиям всегда к небу - гордая сосна. Вот только нет в этой сосне этой непоколебимой уверенности противостояния ветрам, непогоде. Вроде и сосна, а напоминает березу! Вот она - самая сильная точка в картине.
Ах, эта вечная двойственность характера русского интеллегента, проживающего в "самом умышленном городе" ...
И над печальной участью одной березы, той что сломана, стоит поразмышлять в иные дни, когда родной лес - позади, и корням не за что зацепиться - всюду камень, а впереди - мгла, сырость и непроходимое болото...