Яцек Дукай – “Иные песни”
Иероним Бербелек слыл некогда великим полководцем. Однако во время осады города был сломлен и едва не лишился собственной личности и воли к жизни. Может быть, теперь, снова встретившись со своими взрослеющими детьми, которых он не видел многие годы, он сможет обрести себя прежнего – в походе в Африку, страну золотых городов и бесформенных тварей, в сердце Чёрного Континента, где по воле чуждого сознания рождаются отвратительные чудеса и ужасающая красота…
“Иные песни” – сложный роман, но его сложность не в изощрённых стилистических изысках, а в количестве и качестве заложенных в нём идей. Пролистать книжку наскоро не получится – даже если вы хорошо знакомы с историей античной мысли, несколько сюрпризов наверняка найдётся и по вашу душу. Простые смертные будут пробиваться с боем – но заодно и с пылом конкистадора, открывающего новые земли.
Jacek Dukaj – “Inne piesni”
Бог в цирке
Аберрато зарабатывал, и Аберрато тратил: платил немалые суммы воденбургскому текнитесу погоды, старому Ремигию из Плачущей Башни, чтобы тот хотя бы попытался обеспечить несколько сухих дней. В портовых городах такое никогда нельзя гарантировать, особенно в портах со столь серьёзным движением, с кораблями, что непрестанно вплывали и выплывали из залива. И всё же в первый день выступлений небо оставалось безоблачным, тёплый ветер веял с востока, и господин Бербелек позволил вытянуть себя из дому даже особо не сопротивляясь.
Как Чернокнижник
Огнива перестали высекать искры, спички перестали гореть, из кераунетов и пиросидер не удавалось выстрелить – по этому мы узнали, что прибыл Чернокнижник.
Потом огнива перестали высекать искры, спички перестали гореть, пирос не взрывался. Стражники на ночных дежурствах принялись спрыгивать со стен, прямо в лапы хихикающим гулям и выродам. Солнышко, то есть Карлик, отвёл свои войска к самой границе пущи, теперь осада превратилась во что то совершенно иное. В сумерках перед воротами встал герольд. “Сложите оружие и откройте ворота – и он дарует вам жизнь. Так или иначе, но вы падёте к его стопам, живыми или мёртвыми. Он прибыл. Он ждёт. Отворите ворота. Один лишь порядок в мире, один владыка. Се – его тень. Отворите ворота. В Коленицу прибыл кратистос Максим Рог!” Я приказал арбалетчику застрелить герольда и расстреливать всех следующих, под какими бы цветами они ни пришли.
Под солнцем Навуходоносора
– Эмпедокл из Акраганта! – выкрикнул таксидермист, будто священник, начинающий инвокацию. – Не Александр, но он был первым истинным кратистосом! Воскрешал мертвых, управлял ветрами, его аура выжигала болезни из целых стран, никто не мог не поддаться убеждению, когда внимал его словам.
* * *
Она морфирует дочь у меня на глазах, злился про себя господин Бербелек. Сейчас, когда Алитэ наиболее податлива, Амитаче формирует её будущее. И как я могу это предотвратить? Не могу; пришлось бы сломать Форму собственной дочери, пришлось бы связать её волю. Когда это началось, на “Аль Хавидже”? Или уже во время встречи в цирке? Воистину, родители никогда не становятся ближайшими друзьями своих детей; роль эту всегда играют чужаки: дети ищут способ вырваться из под формы отца, матери – и вслепую попадают под формы противоположные. Только вот в случае Авеля тот чужак – это я. Алитэ же – Алитэ нашла для себя Старшую Сестру.
Кинжал
Инстинкт стратегоса, впрочем, подсказывал ему не усложнять планы.
– Я там была, сидела с ним рядом. Каким образом кратистосы договариваются между собой, каким образом ведут переговоры, заключают перемирия, устанавливают границы влияний, делят керос? Царя, владыку, вождя могут позвать к себе, проведать его в его дому, тот принесёт клятву или нет, склонится или сбежит – но вот встреча лицом к лицу двух кратистосов означает войну, столкновение Форм столь сильных, что керос крошится и ломается: всякое слово – вызов, всякий жест – принуждение, само присутствие – нападение. Они не могут встретиться. Поэтому высылают посредников. Людей, о которых обе стороны знают, что те не согнутся, что их Форма достаточно сильна; если не будут сломлены, то доставят слова правды. Они не должны зависеть от кого бы то ни было. Не приносят клятв. Не оседают надолго ни в чьей ауре. Приходят извне. Сами являются гарантией истинности своих слов: суть те, кто есть. Никогда не лгут, не могут солгать.
Король крыс
Морская битва пылала большую часть ночи. Всего на борту кораблей находилось двенадцатеро нимродов и семеро аресов – ну и один стратегос – а значит, результат был предсказуем. В наложении стольких смертоносных аур керос сделался острым, будто пуриническая бритва,– говорили, что матрос с “Эвзулемы” до смерти истёк кровью, в воодушевлении битвы прикусив себе щеку. Ихмет Зайдар обращался со спичками с предельной осторожностью. Мягкое тепло гашиша втекло в него голубым дымом, успокаивая нервы.
Державородство
Пифагорейцы Посталександрийской Эры использовали кости для тренировки разума детей, обучения их ментальным правилам секты. В вульгаризированной версии, лишённая символических значений, игральная кость использовалась на Земле именно как детская игрушка, популярная головоломка. Но даже в этом виде, если с ней систематически упражняться, она влияла на морфу разума. Аурелия знала, что некоторые земные софистесы, особенно из восточных школ, полагают, что благодаря многолетней гимнастике разума с костью Пифагора можно достичь Формы, позволяющей увидеть глубиннейшую структуру реальности, узреть Число Бога.
О человеческой природе и цветах Гиакинфа
Голая равнина, окружавшая город, и отвесная гора, вокруг которой его выстроили, становились подмостками стольких битв, столько аресов и стратегосов впечатывали здесь свои ауры, что керос её навсегда, вероятно, сохранил память смертоносных форм. Никто на Равнине Крови не обитал, никто не выпасал здесь скот и не сеял зерна. Люди умирали молодыми, подхватывая все возможные и невозможные болезни, даже случайные путники ломали здесь руки ноги на ровнейших тропках, разбивали черепа, наступив на ремень собственных сандалий, животные яростно нападали на всё, что двигалось, а растения всходили колючими и ядовитыми, если вообще всходили.
Наместник Пергама платил по высочайшим ставкам текнитесам калокагатии, лишь бы те соглашались поселиться в стенах города; благодаря этому удавалось там жить. В последнее время Пергам даже снова начал возвращать себе славу как центр софии и медицины.
Кратистобоец
– Мы – прагматики и не собираемся бунтовать против естественного порядка вещей. Правление народа – тоже оказалось бы разновидностью правления аристократов, только более грязной и менее успешной, поскольку требовало бы на одну ложь больше. Ведь аристократ по определению – тот, чья Форма сильнее, кто сумеет навязать свою волю. Демократия же – противоречие по сути своей: чтобы вообще править, нужно явить иерархию, а если явить иерархию, тогда уже не все будут равны. Мир, жизнь, человек – всё существует благодаря установившейся иерархии; равенство – окончательная какоморфия, где неминуемо плавится всякая Форма.