Встречаются такие мамаши, которые так любят своих дочерей, что всю жизнь правдами и неправдами держат их при себе.
Именно такая как-то жила жила в одном турецком городке. Ей было 90 лет, а ее дочке - старой деве - 70. И был у них сад, огражденный, как это принято у них на Востоке, высоким глухим забором.
Как-то раз местный шахзаде проезжал мимо того забора и вдруг услышал: " О моя доченька, которую может поранить даже лепесток фиалки, не гуляй долго под солнцем, почернеешь!"
Принц был юноша романтичный, и, как это принято у них на Востоке, заочно в ту барышню влюбился. Приехал он домой и потребовал от батюшки-падишаха немедля засылать сватов в тот дом. "А то, - говорит, - как это принято у нас на Востоке, помру, - говорит, - с тоски!" - говорит.
Падишах по неведенью обрадовался, наконец, думает, преемник остепениться решил, и сватов немедля засылает.
А мамаша та, карга старая, сватов принимая, не знает, куда со страху деваться, попала, блин, на свою голову, ведь ежели падишаху отказать, он, как это принято у них на Востоке, и башку оттяпать может, а ежели не отказать, так потом еще хуже будет. Кроче, ставит она сватам условие, что невесту до самой брачной ночи никто, включая жениха, видеть не должен, а палец для колечка мы и в скважину замочную высунем.
И вот настает день свадьбы, кортеж прибыл, а старушенция тем временем палец доченьке вымочила в молоке да разными снадобьями натерла, и стал он как у пятнадцатилетней, чего не скажешь о прочих частях тела. А гости дивятся: "Ах, какой нежный пальчик, какова ж тогда она сама!"
Невесте меж тем мамаша за щеки сахару напихала, чтоб фата ввалившиеся щеки не обтягивала, загрузила дочурку в карету и на время расслабилась.
И вот отгремел пир, молодые в опочивальню пошли, и тут у невесты выпал сахар изо рта. Она ползает, ищет, жених недоумевает, что, мол, случилось, а она ему: "Шахар, - говорит, - выпал".
"Какой сахар?!", - смертельный номер, - принц срывает фату, и.... . .  .  .   .    .     .
Короче, осерчал бедолага, да и выбросил невесту в окно. За окном росло дерево, карга за него уцепилась, висит, а ни спрыгнуть не может, ибо высоко, ни на ветку залезть, силенок маловато. А руки старческие слабеют, тут бы и сказочке конец, ан нет.
Прямо над дворцом в волшебной небесной стране пери, местный шахзаде курочку кушать изволил и костью подавился. И вот он уже хрипит, извивается да с миром божьим прощается, потому что от дурацких случайностей даже волшебники не застрахованы. И вот окидывает он прощальным взглядом небо и землю, и видит как наша бабуся в подвенечном платье на дереве корячится. Такой смех его разобрал, что и слезы градом, и живот свело, и косточка та зловредная сама из горла выскочила.
Девушки-пери про то как прознали, так побежали падишаху своему радостную весть принести, что сынок его, значит, исцелился. А тот от радости повелел исполнить любое желание спасительницы. Пери подумали, и решили, мол, чего еще старухе может быть надо кроме молодости и красоты. И каждая дала ей то, что у нее было прекраснейшим: одна дала волосы, другая - лицо, третья - стан осиный, четвертая - голос и т. д.
А на утро горе-жених, пропив горькую всю ночь, преисполнился раскаяния, что пожилую женщину обидел, и решил попросить прощения, если жива еще, одарить чем-нибудь, и отправить домой с миром. А как увидел - бухнулся на колени, ступни облобызал и на руках домой занес.

И жили они долго и счастливо, и детей нарожали, как это принято у них на Востоке, кучу, а мамашу в дом престарелых определили, в элитный.