" Довольно часто в различных книгах и воспоминаниях можно встретить заявления лиц, осужденных в ходе Великой Отечественной войны, о том, что их на фронте следователь заставил оклеветать себя и признаться в шпионаже, хотя они были невинны, как новорожденные дети. И вот эти «невинные» отсидели свои 10 лет в лагерях «ни за что».
Вспомните хотя бы (если вы читали) бестселлер А. Солженицына «Один день Ивана Денисовича», с которого Солженицын, подключившись к антисталинской кампании Хрущева, начал свою карьеру клеветника. В повести главный герой Иван Денисович, якобы, бежал из плена и его, «глупого крестьянина», следователь заставил оговорить себя в шпионаже. Вот Иван Денисович и заявил трибуналу, что он «шел с заданием» от немцев, а какое это задание, дескать, ни он, ни следователь придумать не смогли. Остается ужасаться тому, какой был произвол при Сталине. Та же песня звучит и из уст главного героя фильма «Холодное лето 53‑го», да и во многих других произведениях. Причем, исходное положение для этого вроде бы имеется: в ходе войны с фронта в лагеря попадали в основном осужденные за шпионаж. И таких было много.
В литературе существует расхожая версия, что этакая перестраховка советских органов безопасности была вызвана принципами ведения разведки немцами. Дескать, они засылали к нам в тыл шпионов массово, надеясь, что от кого‑нибудь да будет толк. Эта версия вызывает недоверие: скорее наоборот – огромное количество осужденных за шпионаж могло и вызвать эту версию.
Во‑первых, такая массовость требует огромного труда по подготовке разведчиков и больших затрат материальных средств на эту подготовку, что очень рациональные немцы вряд ли бы себе позволили.
Во‑вторых, информационные документы НКВД тех времен предупреждают наших контрразведчиков не о массовости, а об исключительной изобретательности немецких разведчиков. К примеру, зная, что мы считаем, что немцев не любят евреи и цыгане, немцы к нам в тыл в качестве разведчиков забрасывали именно евреев и цыган. В качестве шпионов активно использовали коммунистов и политруков.
Такой сильный противник делал честь нашим контрразведчикам и они, конечно, пытались немецких шпионов разоблачить, а если их не было, то негодяи в органах контрразведки, прокуратуре и трибунале наверняка не гнушались дела о шпионах сфальсифицировать. Но это никак не объясняет, почему масса солдат и офицеров, т.е. людей мужественных по определению, соглашалась признать себя шпионами.
Чтобы понять, откуда взялись эти «невинные жертвы сталинизма», надо повнимательней присмотреться к тогдашнему Уголовному кодексу. Дело в том, что в мирное время такое преступление как шпионаж по своему наказанию намного превосходило такое преступление как дезертирство. За шпионаж могли расстрелять и расстреливали и в мирное время, а вот за дезертирство (уклонение от призыва) в худшем случае давали 5 лет. Но с началом войны ситуация изменилась. Шпионов по‑прежнему никто не жаловал, но с дезертирами разговор стал очень коротким. Статья 193 «Воинские преступления» упоминает дезертиров два раза. Пункт «г» статьи 193 гласит:

«Самовольная отлучка свыше суток является дезертирством и влечет за собой – лишение свободы на срок от пяти до десяти лет, а в военное время – высшую меру наказания с конфискацией имущества».

А статья 196‑22 гласила:

«Самовольное оставление поля сражения во время боя… и равно переход на сторону неприятеля, влекут за собой – высшую меру социальной защиты с конфискацией имущества».

Судьям трибунала и думать не приходилось: дезертир? – к стенке!
Однако дезертиров было очень много и если всех расстреливать, то кто воевать будет? Ведь в тылу уже не только женщины, но и дети стали к станкам, на немцев не всегда патронов хватало. Поэтому дезертиров расстреливали редко и только показательно, только публично и только тогда, когда обстановка на фронте требовала расстрелами остановить панику. Во всех остальных случаях дезертирства, а их было за войну около 376 тыс., командующий армией (если речь шла о солдатах и сержантах), либо командующий фронтом или Верховный главнокомандующий (если речь шла об офицерах), отменяли расстрел и заменяли его отправкой на фронт, а с 1942 г. – в штрафные роты (солдат и сержантов) или штрафные батальоны (офицеров). В штрафных подразделениях можно было отличиться в бою, получить ранение или принять смерть. Во всех этих случаях судимость снималась.
В штрафные роты и батальоны попадали почти за все преступления – убийства, грабежи, воровство и т.д., какой бы приговор не был вынесен: дураков не было давать мерзавцам отсидеть войну в лагере в тылу. Но дезертиры в штрафных подразделениях считались самым поганым боевым материалом – ведь это трусы. Поэтому их часто собирали в отдельные штрафные роты с особо строгим контролем. (Кстати, в эти роты попадали и специфические дезертиры, которые сами себе нанесли ранение, чтобы сбежать с фронта. Таких называли «самострелы», а в кодированной переписке сокращенно – «с.с.». Поэтому штрафные роты дезертиров на фронте презрительно называли «эсэсовцами»).
Как видите, в любом случае пойманному дезертиру грозила смерть либо сразу перед строем, либо вероятная в штрафной роте. А ведь этот дезертир очень себя любил, очень‑очень. Что делать? И эти мерзавцы нашли выход благодаря знанию Уголовного Кодекса. Дело в том, что среди воинских преступлений был и шпионаж.
Статья 193‑24 гласила:

«Передача иностранным правительствам, неприятельским армиям и контрреволюционным организациям, а равно похищение или собирание с целью передачи сведений о вооруженных силах и об обороноспособности Союза ССР, влекут за собой – лишение свободы на срок не ниже пяти лет с конфискацией имущества или без таковой, а в тех случаях, когда шпионаж вызвал или мог вызвать особо тяжкие последствия для интересов Союза ССР – высшую меру социальной защиты с конфискацией имущества».

И в этой статье Уголовного Кодекса никаких особенностей для условий военного времени не было, ведь иначе воспрепятствуешь признанию реального шпиона и его добровольной явке с повинной. Вот ушлые дезертиры статьей 193‑24 и пользовались, чтобы спасти свои вонючие жизни. Они заявляли, что за те дни, что они отсутствовали, они попали к немцам и согласились стать шпионами, а теперь идут в тыл, чтобы шпионить. Поскольку они еще никаких сведений не сумели собрать, то никакого ущерба Союзу ССР не нанесли и трибунал хоть на голове может стоять, а по статье 193‑24 к расстрелу их приговаривать не за что. Наверняка все видели, что это просто дезертиры, но как их отправить в штрафную роту и выдать им оружие? Ведь они признались и утверждают, что служат немцам! И вот эта категория мерзавцев таким способом уклонялась от войны. Конечно, им давали максимум, что могли дать по тем законам – 10 лет. Но эти подлецы иваны денисовичи ехали в тыл, а честные люди – в окопы. Порядочные люди гибли, а дрянь выживала в тылу.
Оправдывать армейские и фронтовые трибуналы не за что. Их члены наверняка радовались, что могут приписать себе и раскрытие шпионажа, т.е. более квалифицированного преступления. А ведь по уму у нас в лагеря с фронта не должно было попадать ни одного человека, поскольку судить «шпионов» надо было по двум статьям – и за шпионаж, и за дезертирство. Ведь они прежде, чем стать шпионами дезертировали и сдались в плен. Но трибуналы либо из карьеристских соображений, либо, чтобы не отпугнуть от явки с повинной настоящих шпионов, либо, чтобы хоть как‑то использовать этих мерзавцев, либо по всем причинам вместе эту категорию хитрых дезертиров фактически покрывали, осуждая их только по одной статье – за шпионаж.
Между прочим, и Солженицын чуть ли не демонстративно создав антисоветскую группу, тоже дезертировал с фронта перед готовящимся наступлением наших войск. Правда, он полагал, что очень хитрый и сумеет уйти от наказания. От войны сбежал, а от 10 лет – не получилось.
Заканчивая, хочу обратить внимание, что преступники – это народ очень ушлый, поэтому было бы опрометчиво верить каждому осужденному в том, что он отсидел «невинно».
За шпионаж может быть и «невинно», а за дезертирство его надо было бы расстрелять."