Мы не нужны самим себе, мы будем жить и старить­ся одни приспособятся, другие покорятся судьбе, а многие не найдут себе места. Протекут годы, и мы сой­дем со сцены.
А может, все, о чем я сейчас думаю, просто навеяно тоской и смятением, которые разлетятся во прах, лишь только я вновь приду под тополя, чтобы послушать ше­лест их листвы. Не может быть, чтобы все это ушло на­всегда - теплое, нежное дыхание жизни, волновавшее нам кровь, неведомое, томящее, надвигающееся, тыся­чи новых лиц в будущем, мелодии слов и книг, упои­тельное предчувствие сближения с женщиной. Не мо­жет быть, чтобы все это сгинуло под ураганным огнем, в муках отчаяния .
Деревья здесь сверкают всеми красками и отливают золотом, в листве рдеют алые кисти рябины, белые проселки бегут к горизонту, а в солдатских столовых шумно, как в улье, от разговоров о мире.
Я встаю. Я очень спокоен. Пусть приходят месяцы и годы - они уже ничего у меня не отнимут, они уже ни­чего не смогут у меня отнять. Я так одинок и так разу­чилcя ожидать чего-либо от жизни, что могу без бояз­ни смотреть им навстречу. Жизнь, пронесшая меня сквозь эти годы, еще живет в моих руках и глазах. Я не знаю, преодолел ли я то, что мне довелось пережить. Но, пока я жив, жизнь проложит себе путь, хочет того или не хочет это нечто, живущее во мне и называемое «я».