Раз.

Он стоит, сжимая в руках оружие.

Звучит сигнал «В атаку!». Путаясь в неудобной камуфляжной форме и поскальзываясь в осенней грязи, он бестолково бежит вперед. Все инструкции, которыми его снабдили командир и опытные товарищи, остаются в голове в виде  смутных и бесполезных сейчас фраз. Он не помнит, что нужно делать; он не помнит, зачем он здесь.

Впереди звучат хлопки вражеских выстрелов; что-то свистит у его уха. Тело падает в укрытие. Некий рефлекс, явно забыв посоветоваться с умом, заставляет его свернуться в позе зародыша за каким-то кустом. Он едва пробежал метров двадцать, однако его дыхание сейчас словно живет самостоятельной жизнью: кажется, от судорожных движений грудной клетки трясутся деревья в радиусе полукилометра вокруг.

Проходит тысяча лет, что, по-видимому, соответствует десятку земных секунд. Ум робко возвращается к администрированию тела. Его охватывает жуткий стыд: выстрелы звучат где-то там, впереди, его товарищи сражаются, а он корчится от страха в укрытии. Он стреляет куда-то вперед, в сторону врага, неловко поднимается на ноги и пытается хоть что-то разглядеть за кустами…

Конец. Он убит выстрелом в голову.

Два.

Он стоит, сжимая оружие. Сигнал «В атаку!». Двадцать метров бегом до звука выстрелов и укрытия за кустом. Спазм страха. Судорога стыда. Он высовывает голову и погибает.

Три.

Всё повторяется. Словно бы где-то там, наверху, некто ответственный за музыкальное оформление поставил заезженную пластинку и полтора такта скрипучей мелодии проигрываются и проигрываются вновь.

В этот раз, правда, он пробегает на пять метров дальше; в этот раз он видит силуэт одного из врагов за сосной впереди. В этот раз он успевает выстрелить! Мимо, но успевает!

В этот раз его настигает удар чуть ниже ключицы.

Четыре.

Хоть что-то удается.

Нет, он не узнаёт, чем закончилась перестрелка. Он снова не прожил и двух минут с момента начала атаки. Он не подстрелил ни одного врага.

Но он сумел отвлечь внимание одного из них. В тот момент, когда тот заходил за спину его товарища. И, когда очередь врага раскрашивает его грудь ярко-красным цветом, краем глаза он видит, как его товарищ успевает развернуться и выстрелить в его убийцу.

Пять, Шесть, Семь.

Это удивительно: предыдущие воплощения не проходят зря. Он учится. В этом нет ничего общего с набиванием головы  академическими знаниями, как это было (неужели было?!) когда-то в школе и вузе.

Эта наука откладывается где-то гораздо ниже головы; где-то в животе. Его дыхание по-прежнему частое, но не настолько; сердце бьётся быстро, но уже не выпрыгивает из груди; взгляд мечется из стороны в сторону, но при этом успевает замечать всё больше. Он залегает в укрытии уже не только из ужаса, но и для того, чтобы успеть выстрелить. Он стреляет мимо, но иногда попадает. Он успевает заметить, куда двигаются его товарищи. Кого-то из них он прикрывает огнем во время броска по флангу. Кому-то из них он вовремя кричит «Берегись, слева!» (и в это время выстрел откуда-то справа прерывает его дыхание). В Седьмой раз он почти хладнокровно дожидается, когда один из врагов, вбежавший в облако дыма, выбегает с другой стороны, и расстреливает его в упор.

И в миг, когда его убивают – а убивают его каждый раз! – он чувствует облегчение.

Восемь.

Он лежит за упавшим деревом и держит под прицелом узкий проход на левом фланге. Держит в одиночку – его товарищи пробиваются вперед по центру. В него стреляют как минимум с трех точек, но не попадают. Двое врагов рванулись по проходу ему в тыл: обоих он убивает. Остальные залегли.

Он справляется с заданием. Почти справляется. Прижимая к земле очередного противника огнем, он слишком далеко высовывается из-за дерева.

И в этот раз в момент смерти облегчения уже нет.

Вместо облегчения приходит злость. Не на врагов - на самого себя.

Девять.

Это прекрасно: его наполняет ледяное спокойствие. Он видит, где залегли враги; чувствует,  когда нужно прикрыть товарища, бегущего вперед к очередному укрытию; в нужный момент он сам несется к «мёртвой зоне», лежащей вне поля зрения троих противников, засевших за стеной какого-то здания. Что-то свистит над головой, но злость словно делает его неуязвимым.

Задержав дыхание, он крадётся, заходя врагам за спину.

Кубарем выкатывается из-за угла и расстреливает весь боезапас по скорчившимся от неожиданности противникам.

Все стихает. И только спустя несколько бесконечных секунд он понимает, что сражение выиграно.

Эпилог

Он разглядывает желтые и красные листья на земле. Тишина звенит в ушах. Наступает чувство, что смысла в достигнутой победе нисколько не больше, чем в его предыдущих смертях. Нет никакого смысла ни в чём, кроме вот этой самой тишины.

Хотя, нет: смысл есть кое в чём ещё.

В злости. Он внезапно понимает,  что разучился радоваться поражению.

Он изменился. Теперь всё в его жизни будет сложнее.

Теперь всё будет намного правильнее.

Звучит команда «сдать обмундирование и снаряжение». Оплаченные девять боёв закончились.

Он машинально проверяет магазин своей винтовки: не осталось ли патронов? И сам себя мысленно поправляет: не магазин, а «feeder». Именно так называется ёмкость для желатиновых шариков с краской. Да и винтовкой это оружие называть не стоит – засмеют.

Маркер. Оружие в пейнтболе называется «маркер».