За два года, которые Марина Цветаева прожила в СССР после возвращения из эмиграции в 1939, она формально не подвергалась преследованиям за литературную деятельность. Ее, величайшего поэта и жену и мать арестованных по обвинению в шпионаже Сергея и Ариадны Эфрон, просто не стали печатать. Единственная попытка Цветаевой издать сборник стихов была пресечена внутренней рецензией Гослитиздата. Не позволили быть даже литературным поденщиком: предоставленная вначале возможность делать переводы была отнята. Безработица и изоляция довели ее до отчаяния, нищеты, а в конечном итоге — до самоубийства.
"...Смерть – это так:
Недостроенный дом,
Недовзращенный сын,
Недовязанный сноп,
Недодышанный вздох,
Недокрикнутый крик..."
1920
«Ни с кем, одна, всю жизнь, без книг, без читателей, без друзей, — без круга, без среды, без всякой защиты, причастности, хуже, чем собака, а зато… А зато — все», — писала о себе Марина Ивановна Цветаева в частном письме.
Прогудела — как осенний прибой —
И проплакала сама над собой.
Июнь 1934
М. Цветаева. Портрет работы М. Нахмана.
Рябину
Рубили
Зорькою.
Рябина —
Судьбина
Горькая.
Рябина —
Седыми
Спусками…
Рябина!
Судьбина
Русская.
1934
Когда я гляжу на летящие листья,
Слетающие на булыжный торец,
Сметаемые — как художника кистью,
Картину кончающего наконец,
Я думаю (уж никому не по нраву
Ни стан мой, ни весь мой задумчивый вид),
Что явственно жёлтый, решительно ржавый
Один такой лист на вершине — забыт.
20-е числа октября 1936
О себе. Меня все считают мужественной. Я не знаю человека робче себя. Боюсь — всего. Глаз, черноты, шага, а больше всего — себя, своей головы — если это голова — так преданно мне служившая в тетради и так убивающая меня — в жизни. Никто не видит — не знает,— что я год уже (приблизительно) ищу глазами — крюк, но его нет, п. ч. везде электричество. Никаких "люстр"... Я год примеряю — смерть. Все — уродливо и — страшно. Проглотить — мерзость, прыгнуть — враждебность, исконная отвратительность воды. Я не хочу пугать (посмертно), мне кажется, что я себя уже — посмертно — боюсь. Я не хочу — умереть, я хочу — не быть. Вздор. Пока я нужна... Но, Господи, как я мало, как я ничего не могу!
Доживать — дожевывать
Горькую полынь —
Сколько строк, миновавших!
Ничего не записываю. С этим — кончено.
Вчера ночью Федин сказал мне, будто с собой покончила Марина. Я не хочу верить этому. Она где-то поблизости от вас, в Чистополе или Елабуге. Узнай, пожалуйста, и напиши мне (телеграммы идут дольше писем). Если это правда, то какой же это ужас! Позаботься тогда о ее мальчике, узнай, где он и что с ним. Какая вина на мне, если это так! Вот и говори после этого о "посторонних" заботах! Это никогда не простится мне. Последний год я перестал интересоваться ей. Она была на очень высоком счету в интеллигентном обществе и среди понимающих, входила в моду <…>. Так как стало очень лестно числиться ее лучшим другом, и по многим другим причинам, я отошел от нее и не навязывался ей, а в последний год как бы и совсем забыл. И вот тебе! Как это страшно.
http://www.kommersant.ru/doc/2792469
Гриша Газизулин (1947-1972) г. Магнитогорск
МАРИHА.
(31 августа 1941 г.)
Континентальная Елабуга,
Сквозь твой засиженный уют,
Так целомудpенные яблоки
Hа ветках сентябpем встают.
Эх, Елабуга, Ела-буга,
Опоздают твои снега.
Ты тепеpь, гоpодок, помедли,
Hам еще не пели пpо петли.
Губы в соль, неласковый пpивкус, -
Задыхается в петле август.
Ты его пpиголубь, пpикаpмань,
Глухомания - глухомань.
("Я-то знаю - настанет чеpед,
Тоpоплюсь опоздать напеpед.
Опоздать заслужить почет.
Опоздать смолчать, что почем.
И в такой-то, такой-то зной
Колесить в боpьбе с саpанчой.
Ты пpости - устаю участьем,
Кpохой славной больших столов.
Да поэты в сумятице слов
Сами пpавят свой жесткий ластик.")
Hикого собой не наpушив.
Без записок великодушных.
Так умеют поэты
Уходить незаметно.
Hезаметно, пеpедpассветно.
И в холодных суставах пpокушенных папиpос
Долгожданно остывает вопpос.
Гоpоду четыpе чеpствых года бpести,
Hекогда pуками всплеснуть, pазвести.
Гоpод глохнет.
- Контужен, pанен ты?
Ты пpости мою обиду, ты пpочти мою,
Ты запамятуй...
16 апpеля 1972