В ожидании очередного кусочка статьи про альбомы от World_Violator =)
Перевод - я (с)
2003
Rock & Folk Magazine (Франция)
Роберт Смит и его книги
Автор неизвестен
Довольно часто на страницах нашего журнала писатели говорят о своих любимых пластинках. В этом месяце музыкант расскажет о своих любимых книгах: Роберт Смит из the Cure, любитель литературы (с самого первого сингла)…
The Cure возвращаются, снова и снова. В свои 44 Роберт Смит не готов убить свою юношескую тоску. Некоторые уже ничего от the Cure не ждали. Тем не менее, вышедший в 2000 году “Bloodflowers” – это осенняя сказка, изысканная и захватывающая. Довольные, эти все еще дети рока, вновь принялись за старое: несколько летних фестивалей, мини-тур в ноябре. Четыре концерта, два из которых (в Берлине) запечатлены на пленку. Цель: «Трилогия» DVD, на котором полностью отражены три альбома – “Pornography”, “Disintegration” и упомянутый выше “Bloodflowers”. Странно? Отнюдь. Это триумф группы, которая больше ничего никому не должна доказывать.
Вот она, темная сторона the Cure, прямо перед вами, гнетущая, интроспективная, романтичная, the Cure Кафки, Бодлера и Камю, авторов, которые все время всплывают, если речь заходит о текстах Роберта Смита. Невозможно устоять перед соблазном, особенно перед суровым романтизмом «Трилогии», поэтому поговорим с композитором/вокалистом the Cure о его любимых писателях.
Итак, на поезде в Брюссель, где мы встречаем Смита, его шевелюру и помаду, его книги и DVD, а также басиста и неизменного друга Саймона Гэллапа.
R&F: Первая важная книга….
Роберт: «Хроники Нарнии» Льюиса, серия из 7 книг для детей, очень известная в Англии. Мой папа читал их вслух, когда мне было 4 года, чтобы я побыстрее заснул. Льюис – SF автор, несмотря на то, что он очень религиозен. В то время отношения моего брата с отцом были весьма натянутыми, поэтому я с головой уходил в эти рассказы, это было мое единственное утешение: я открывал для себя невероятную власть литературы…
R&F: А в подростковом возрасте? Ключевой автор…?
Роберт: Кафка. Впервые голос рассказчика был моим. Я растворялся в его словах, постоянно перечитывал его книги – «Процесс», «Превращения», «Замок»… Он оказал огромное влияние на мои тексты, например, на “A Letter to Elise” повлияла его “A Letter to Felice”.
R&F: Потом в школе вы учили французский, открыли для себя писателей, оставивших неизгладимый след в вашем творчестве, например, Камю…
Роберт: Тема абсурда всегда меня привлекала, но об этом треке [“Killing An Arab” – прим. пер.] столько чуши наговорили… Мы не перестаем оправдываться даже сегодня из-за войны в Ираке и конфликта на Ближнем Востоке. В самом начале, в Англии я пел “Killing An Englishman”, но пресса этого не поняла. В Америке после первой войны в Заливе это было “Killing an American”, и американские СМИ смешали нас с грязью. Если бы я знал, что так будет, назвал бы песню “Standing on the Beach” и избежал многих проблем.
R&F: На втором альбоме, “Seventeen Seconds”, вы задались целью объединить Ника Дрейка и Дэвида Боуи периода “Low”. В плане литературы, что повлияло на вас в тот момент?
Роберт: Опять Кафка, “At Night” я написал по мотивам его одноименного рассказа. Но запись в целом была задумана как саундтрек. Писать для кино – это похоже на наваждение. Я получил множество предложений, например, от создателей фильма “Rules of Attraction”, но они меня не заинтересовали (Хотя “Six Different Ways” всё же появилась на саундтреке к этому фильму – прим. автора статьи).
R&F: Эта картина – экранизация романа Брэта Истона Эллиса.
Роберт (сердито): Ну не знаю я, что сказать об Эллисе. Я принял достаточно наркоты, чтобы не читать его произведений…
R&F: Кстати, о новых группах… The Strokes могли сойти со страниц романа Эллиса…
Роберт: Их первый альбом – просто фантастика. Второй будет решающим.
R&F: The White Stripes…?
Саймон: С группой без басиста следует быть осторожным!
Роберт (улыбается): Не хочу рассуждать о группах, в которых я не разбираюсь, но “Elephant” мне нравится.
R&F: Давайте поговорим о ключевом для the Cure персонаже – Шарлотте, героине книги Пенелопы Фармер…
Роберт: Я был одержим Шарлоттой, этой идеей провала во времени, дуализмом, проблемой самоидентификации и следующей за этим пыткой. Шарлотта, после первой ночи в школе-интернате просыпается и понимает, что перенеслась на 40 лет назад, и все принимают ее за другую девочку. Сюжет коррелирует с темой близнецов, Пенелопа Фармер написала об этом замечательную книгу («Двое, или книга о близнецах и двойниках», 1996). Я всегда мечтал о брате-близнеце, ком-то, перед кем я не смогу притворяться, который всегда будет рядом, как зеркало. По «Шарлотте» вроде кино снимать будут в следующем году… Я бы с удовольствием написал к нему саундтрек…
R&F: В вашей музыке часто появляется еще один образ – Фуксия из трилогии «Замок Горменгаст» Мервина Пика, песня “The Drowning Man” посвящена ей…
Роберт: Фуксия была моей мечтой. Эта идея бесконечности, фантазии, умирающей невинности… (пауза). В то время я отождествлял себя с ней, я тоже чувствовал себя жертвой. Теперь мое поклонение превратилось в ярость. Я хочу встряхнуть ее, избавить от созерцательной пассивности. Все дело в возрасте. Для подростка нормально воспринимать себя как жертву и этим наслаждаться – «весь мир против меня, никто меня не понимает, кроме моих книг». Большинство читаемых мной произведений был связано с этой темой. Именно после “Pornography” я изменился, другого пути не было. Перемены радикальные, но жизненно необходимые.
R&F: Вы выросли в очень религиозной семье – как насчет Библии?
Роберт: Я всегда беру её с собой в тур - она больше подходит для того, чтобы вдарить кому-нибудь по голове, гораздо лучше, чем телефонный справочник! На протяжении Faith-тура я читал отрывки из Библии каждый вечер. Но в детстве родители никогда меня не заставляли это делать. С меня хватило «Тошноты» Сартра!
R&F: Какие литературные произведения повлияли на “Pornography”?
Роберт: Их очень много, тогда я интересовался психоанализом. Но также нужно назвать «Потерянный рай» Джона Мильтона (1667), это чистая поэзия, она ошеломляет – должна быть в обязательной программе в школе, эта поэма оказала огромное влияние на поэтов-романтиков, и на “Pornography” тоже. Идея жертвы все еще присутствовала там, но это становилось невыносимо. Я решил бороться против мира, который ненавидел, так сказать Дьявол против Бога (смеется). Битва была проиграна заранее, но я действовал, уходил от меланхолии: это был последний шаг в пропасть, побег, переломный момент.
R&F: Вы спасли себя записью серии поп-синглов, среди которых – “The Lovecats”, на него недавно Трики сделал кавер. Он утверждает, что вы – гений…
Роберт: Я знаю…, но чем распинаться, лучше бы копию диска прислал – я этот кавер ещё не слышал. В любом случае, “The Lovecats” – отнюдь не моя любимая песня: сочинена по пьяни, клип снят по пьяни… Это была шутка.
R&F: Вернемся к “Pornography”. У вас выходит DVD, на котором этот альбом сыгран полностью, как и “Disintegration” c “Bloodflowers”. Как идея трилогии пришла к вам в голову?
Роберт: Она родилась из раскаяния: мы не снимали “Dream Tour” на видео, а он был одним из лучших наших туров. Впервые за долгое время у меня не возникало желания распустить the Cure. Мы играли много мрачных песен, это было настоящим удовольствием, и мне захотелось увековечить эти мгновения. Мысль об этом появилась в 2001 году: когда Боуи исполнял “Low” целиком.
R&F: Но почему именно эти три альбома, ведь концепции трилогии больше соответствуют “17 Seconds”, “Faith”, “Pornography”…?
Саймон: Записи «ледяной трилогии» слишком близки, они не отражают нашей эволюции как группы. Из текущего состава, за исключением нас двоих, на этих пластинках никто не играл.
Роберт: Во время “Dream Tour” мы сыграли их почти полностью…
R&F: На бис были исполнены две песни с “Kiss Me” – “If Only Tonight We Could Sleep” и “The Kiss”. В 1988, после записи этого альбома, вы говорили, что работаете над сборником новелл. Что из этого получилось?
Роберт: Да ничего. Я писал рассказы для своих племянников и племянниц. Некоторые из них потом превратились в песни – “To Wish Impossible Things”, “The Last Day of Summer”, “Lovesong”… Тогда я хотел доказать себе, что могу быть писателем. Просто петь в the Cure мне было мало; я сравнивал свои тексты с произведениями своих любимых авторов и приходил в ужас. Я успокаивал себя, что они не пишут песни, но это довольно горькое разочарование – понять, что ты никогда не поднимешься до их уровня, что я никогда не смогу достичь высот Хорхе Луиса Борхеса…
R&F: Вы мечтали стать писателем?
Роберт: Этого хотел мой папа. С трех лет он просил меня читать вслух газеты, и был очень строг на это счет, поэтому было бы неудивительно, если бы мы с братом занялись литературой. Но я грезил о футболе. Мысль о литературе пришла ко мне позже, с the Cure, и оставалась очень абстрактной: когда-нибудь я напишу книгу. С другой стороны, написание стихов обернулось одержимостью, особенно во время записи “Wish” – я тратил недели на один текст, зачеркивал и начинал сначала. Позже я оглянулся на свою жизнь и пришел к выводу, что быть вокалистом the Cure не так уж плохо. Прежде я ощущал постоянное недовольство, отвергал то, делал и жалел о том, чего не сделаю никогда. Но, вероятно, это заложено в моём характере: если бы я был писателем, я бы раскаивался, что не пою…
R&F: Иногда ваши песни напоминают адаптацию литературного произведения, например, текст “How Beautiful You Are” – это практически «Глаза бедняков» Шарля Бодлера.
Роберт: В некоторой степени, да. Некоторые стихотворения, например, поэма Бодлера, настолько меня впечатлили, что захотелось сделать из этого песню. Там уже изначально был музыкальный ритм. “How Beautiful You Are” – это как устная традиция литературного текста. Петь ее мне нравится намного больше, чем “Friday I’m in Love”!
R&F: Еще один автор, важный для вас – это Сэлинджер, чей рассказ («Хорошо ловится рыбка-бананка» - прим. пер.) вдохновил вас на написание “Bananafishbones”.
Роберт: Я им восхищаюсь, он меня интригует – изолироваться от мира, жить в монастыре затворником, перестать писать и отказаться от контактов с миром, это удивительно. Иногда я вспоминаю, как в детстве зачитывался Сэлинджером, Рембо или Эдгаром Алланом По, о котором мы не говорили и который написал «Ворона» - шедевр современной поэзии, и это вызывает у меня желание рассмеяться. Но это была бы патетическая реакция, как если бы отец стал высмеивать первые эмоции своего ребенка. Они настолько чисты, что смеяться над ними грех. Авторов, которых читают подростки, считают карикатурами. Но возьмем Жана-Поля Сартра: его описание состояния человека остается непревзойденным, сомневаюсь, что кто-нибудь сможет написать лучше.
R&F: Был ли юный Роберт Смита фанатом рок-критиков? Лестера Бэнгса, например?
Роберт: Нет, только не Лестера Бэнгса. Я предпочитал… да никого на самом деле. Кроме Ника Кента, он классно писал. Но суперзвезды журналистики 70-х, это нет. Их вкусы уже были для нас несколько старомодными. Я их ненавижу, и эта ненависть была взаимной – the Cure для них были недостаточно монументальны, некий «середняк».
R&F: А что вы думаете по поводу «Высокой точности» Ника Хорнби?
Роберт: Это классика для музыкальных маньяков. У меня есть все упомянутые там пластинки! (смеется)
R&F: Сейчас вы записываете новый альбом the Cure, продюсировать его будет Росс Робинсон; можете объяснить свой выбор?
Роберт: Два года назад я где-то вычитал, что он большой поклонник the Cure; его работа с Korn At the Drive In мне очень понравилась, поэтому мысль о совместной работе была логичной. Наш контракт с Fiction закончился, вопрос «продлевать или нет» даже не стоял, по причинам, о которых я не буду здесь распространяться…, и мы решили перейти на его лейбл I Am Recording. Что касается новой пластинки, я намерен передать Россу контроль над процессом – провести такой необычный для меня эксперимент.
Саймон: Не верьте Роберту, он ни за что не выпустит контроль из своих рук!
Роберт: Нет, я это сделаю!
Саймон: (со смехом) И это говоришь ты, маньяк-перфекционист! Помню, я зашел в студию, когда ты занимался сведением “Bloodflowers”, и вокруг лежали CD с разными миксами – реально пачками, это тянулось полгода и было просто невозможно!
(Интервью прерывает американский турист, подошедший выразить группе свое восхищение).
Роберт: Видите, какие мы несчастные – платим этому бедняге, чтобы он делал вид, что нас знает! (смеется)
R&F: Не меняйте тему разговора! Каким будет ваш новый альбом?
Роберт: Он будет сильно отличаться от “Bloodflowers”, хотя окончательного разрыва с прошлым не будет. Вероятно, он будет тяжелым…
R&F: И в завершение нашей беседы – последняя книга, которая произвела на вас неизгладимое впечатление…
Роберт: «Взгляд из ниоткуда» Томаса Нагеля (американского философа) о субъективности, теме, которая стоит рядом с моей одержимосью близнецами – возможности выйти из тела и посмотреть на себя со стороны…
Саймон: Меня бы спросил – чем я уже 25 лет занимаюсь!? (смеется)