Настоящее.

   Эрик, конечно, не поверил мне. Но в силу той же прагматичности кукол он был вынужден пользоваться моим присутствием, чтобы хоть немного поспать. Да и я постепенно привык находиться с ним рядом, мы начали разговаривать по вечерам, мне очень хотелось узнать, как протекала его жизнь после нашего отлета на Эсперансу, но он всегда глухо замолкал, как только дело касалось периода его жизни от семи до четырнадцати лет, времени обучения в Звездной школе, про Академию он всегда вспоминал с удовольствием, но Звездная школа оставалась для нас закрытой темой. Что же происходило там с моим красивым сыном? Чувство вины и боли усиливалось с каждым днем, мы слишком долго находились одни в каюте, целыми днями. И ему, и мне не хотелось выходить к людям, слушать лживые соболезнования, ловить неискренние взгляды. Да, Свена любили в подразделении, но он был слишком близок ко мне, и это не могло не сопровождаться завистью, попытками его оговорить. И все десять лет я был вынужден это выслушивать, иногда обрывая говорившего, иногда просто подавляя своим молчанием. Мир – великое благо для людей. Но для военных это повод вывалить на всеобщее обозрение все мерзостные черты своего характера, зависть, ненависть к чужим успехам, попытки занять тепленькое местечко возле начальника. Нет настоящего дела, выжигающего гадость в людских душах, и вся ленная мерзость начинает проявляться даже в отличных, надежных на первый взгляд ребятах. А теперь Свена рядом со мной не было. С чем сравнить это ощущение? Да, пожалуй, с состоянием пустоты и темноты вокруг, где нет даже проблеска света впереди. Мир – великое счастье, в том числе и для меня, и Эри, но я разучился терять. И теперь вновь приходило ощущение немоты, невысказанных слов, пустых речей и поступков, зря нанесенных напрасных обид и полной невозможности исправить что-либо. Просто потому, что не было того, перед которым можно было повиниться и сказать, что рыжий мой старый лейтенант все-таки был прав! Седо-рыжего придурка уже не будет никогда, он просто подарил свою жизнь другому, моему сыну, просто так подарил, потому что не мог по-другому. И сумел переиграть судьбу в третий раз, расплатившись своей жизнью и сорвав джек-пот, потеряв двух партнеров и сумев сохранить жизнь моему сыну, сыну Эри! Мне страшно становилось от одной мысли, как я буду обьяснять все Эри, Соледад. Мира Эсперансы никогда не касалось зло, он его не знал, а теперь черная тень скользнула очень близко от всех нас.

     Эрик переживал потерю немного по-другому, мы не говорили о Свене совсем, слишком было больно, но мой сын все время излучал растерянность и недоумение, он не понимал, не мог понять еще, не мог принять. А потом будет еще сложнее, ему придется обьяснять Солнышку, а она домыслит все, что произошло в этом мерзком темном лазе и испугается по-настоящему, теперь уже за Эрика. Впервые познает страх от возможной потери. И как я должен буду заглянуть в глаза Эри? Исключив из нашего мира еще одного друга?

       И все же мы возвращались вместе в наш дом. Эрик был слишком растерян, чтобы противостоять мне, а я просто сразу после приземления погрузил наши вещевые мешки на железного коняшку, честно дожидавшегося хозяина в лесу возле космопорта, и рванул в джунгли вместе с сыном. Домой!.. Пробираясь с руганью через буреломы, распугивая живность кругом грохотом мотора. Завтра, все остальное будет завтра! Рапорт начальству о награждении ( посмертно), связь с Тэмом, они со Свеном знали друг друга много лет, обьяснения с Эри. Сейчас больше всего мне хотелось забиться подальше от людей и просто уткнуться лбом в теплый ствол дерева там, в нашем саду, и посидеть так, успокаивая бешеное течение нашей жизни, пытаясь осознать всю глубину потери. Прижаться к жесткому ледяному плечу Эри и понять, что мы живы! Оба живы. И жив наш дурной, безрассудно смелый сын!

    Я рванул рычаг управления так, что едва не вырвал его с корнем. Эрик внимательно посмотрел на меня, тихо предложил:

- Давай я пересяду за рычаги…

- Не поможет…

   Мой дом никогда меня не предавал, но сейчас на нашем пути к дому вставали непреодолимые препятствия в виде взбугрившихся из-под земли корней, злых колючих ветвей деревьев, больно бивших по лицу, хищных взглядов обитателей леса, направленных нам в спину. Что это: наказание за то, что не сумел уберечь Свена, или попытка  ослабить боль душевную физической болью и страхом?

- Ну-ка, давай, все-таки я поведу.

   Я внимательно всмотрелся в напряженное лицо сына, между тонких бровей пролегла тонкая морщина тревоги и раздражения.

- Хорошо, останавливаемся, меняемся местами.

    Я пересел на место штурмана или пассажира, как угодно. Эрик вряд ли долго смог бы справляться с коняшкой, но пусть попробует. Коняшка тихо, довольно заурчал и пополз чуть быстрее, преодолевая преграды из завалов старых деревьев, сгнивших корней, гниющей листвы.

   Дельвез держал направление верно, наш железный коняшка честно тянул нас через сумрачные чащи джунглей Эсперансы, иногда проваливаясь в низинки, и тогда ясный свет яростного нашего светила совсем исчезал, и мы погружались в полную тьму, полную угрозы, и снова выбирались на солнечный припек. Было еще раннее утро, хорал восхода отзвучал недавно, и жгучие лучи солнца не  окончательно изгнали  ночной мрак из леса. Нам не помогали, проходы между деревьев не открывались, облегая путь к дому, но это было благом, я никак не мог сосредоточиться и заставить себя найти слова, которыми сумел бы обьяснить Эри произошедшее полторы недели назад на проклятой всеми богами планетке!..

   Но сказать об этом все равно пришлось. Эри вышел встречать нас к самым воротам, едва услышав шум вездехода. И надменно поднял брови, увидев за рычагами Эрика. Правда, промолчал.

- Эри… - Мне было тяжело это говорить, но, похоже, честная жестокая кукла уже поняла, что случилось, и смотрела на меня безумными синими глазами, словно умоляя не продолжать, дать еще немного побыть Свену живым в нашем мире. «Мысль изреченная есть ложь!..» - Эри, Свен погиб…

    Гордая светловолосая голова качнулась, словно от удара в лицо. Покривилось тонкое лицо, становясь безобразным от гнева.

- Из-за него? Спасал его, так?..

   Эрик молча стоял перед ним, опустив голову. Потом с отчаянием выговорил:

- Да, из-за меня! Мне теперь что, пойти повеситься или застрелиться из-за этого?..

- Нет, конечно. Зачем ты привез его к нам?

- Он кричит во сне, как я когда-то. Это сразу не пройдет, нужно время. А Санни… Ты сам понимаешь, не хватало еще и ее сюда впутать.

   Эри молча поворачивается и медленно идет к дому, тихо похрустывают под легкими его шагами раковины с побережья, которыми выложены наши дорожки. Ясный свет нашего солнца дробится на белоснежной поверхности хрупкой красоты и окружает дорожки и тело Эри радужным сиянием, таким праздничным, таким радостным! Когда я строил дом, мне хотелось, чтобы в нем всегда жила любовь и радость, а высокие стены защищали нас от ненависти и зла, привнесенных извне. И вот это все закончилось в одном мгновение, к нам снова прикоснулась беда, прикоснулась война, забрав так болезненно и неотвратимо часть нашей жизни и общей памяти.

- Идем, поживешь немного у нас. Сейчас поедим, отоспимся, вечером придется ехать в городок.

- Мне надо связаться с Санни. Она узнает и испугается.

- Сейчас попробуем. Она в любом случае узнает. Но пока тебе ехать к ней не надо, Эстебан вряд ли обрадуется такому визиту. Поедем вместе позже.

- Ты тоже считаешь, что я виноват в смерти Свена?

   Я даже останавливаюсь посреди дорожки.

- Нет. Свен потерял двух партнеров при схожих обстоятельствах, а потом остался навсегда одиноким. То, что ему тебя удалось защитить, пожалуй, было его удачей и последней гордостью. Все мы можем так… Сам знаешь, кто мы и где служим.

   И мы тихо бредем к дому. Эри молча смотрит на нас с крыльца, потом медленно поворачивается и уходит в дом. И словно растворяется в белом облаке света, пробивающегося сквозь ставни, исчезает. У него свои воспоминания и свой счет прошедшим годам нашей дружбы со Свеном. И делиться с нами подобным  он не будет и не хочет, а, значит, исчезнет на некоторое время, не желая, чтобы мы увидели его эмоции, его слабость. Я давно уже понял это, не в первый раз беда коснулась нас. Я бы и сам сейчас забился куда-нибудь подальше, чтобы не видеть и не вспоминать, не прокручивать раз за разом произошедшее, решая неразрешимую задачу, возможно ли хоть что-то было исправить в том бою? Как много лет назад, когда потерял Эда. Безумно много лет назад.

   Но рядом Эрик, ему еще больнее, чем мне. Ему подарили жизнь, ничего не требуя взамен. И навсегда оставили в должниках. И долг ему придется отдавать, надеюсь, все-таки не своей жизнью.

- Вот что, давай-ка иди в душ и спать, еще очень рано, скоро начнется жара, не дело пробиваться через джунгли в самый полдень, жара спадет, к вечеру поедем в городок. Свою комнату ты сам найдешь, без меня, а с Санни можешь связаться по коммуникатору, сказать, что вернулся живым.

   Сын, мне просто нужно побыть одному! Я сдохну сейчас, если еще буду лицемерить и скрывать свои чувства от посторонних, мне просто надо найти убежище, чтобы повыть в одиночестве. Тебе не надо этого видеть, ты еще слишком юн, чтобы утешать в подобном. Да и нет слов утешения, ты их не знаешь, мне они неизвестны. Форму ложного сочувствия, которую я вынужден излагать внезапно ставшим молодыми вдовами женам моих подчиненных, я знаю. Не раз слышал внутренний крик ставших вдовцами партнеров погибших. Это только для женщин позволены слезы, для мужчины позволена лишь ненависть и месть, лживый пафос воинственных речей. Кому мстить за Свена? Кому лгать о том, что он умер героем?

   Я молча бросаю свой мешок у входа и ухожу на полигон. Без защиты и оружия, в надежде на милосердие моей  живой планеты, могущей дать мне место для того, чтобы просто проораться среди глухого леса, просто сказать себе всё, что я думаю о себе, допустившем смерть друга. И Эри здесь мне не защитник. От собственной совести и горького чувства вины никто защитить не сможет. От чувства  немоты и обреченного понимания необратимости произошедшего.

    Мотает меня здорово, я прохожу полигон раз за разом, прорываясь сквозь когтистые заросли кустарника, вступая в бой со взрослыми драконами, внезапно появившимся у меня на пути, нападаю на псевдольва. И внезапно понимаю, что звери уступают мне дорогу, отступают и  уходят, что меня цепко и болезненно держат острые пальчики лиан, низко склоняющиеся ветви деревьев не дают прорываться на поляны, чтобы преследовать своих псевдоврагов. Меня не жалеют, мне всего лишь не дают погрязнуть в бессмысленной жестокости, попытках убить ни в чем не повинных существ. Светлый мир Эсперансы помертвел в одно мгновение, когда я выплеснул в него свою боль и ненависть к обстоятельствам. И я просто сажусь в темноте низко склоненных ветвей псевдосеквойи, не пропускающих и крошечных крупинок света на почти черный мох подножия, и прижимаюсь лбом к влажной коре, покрытой глубокими трещинами, как плохо затянувшимися ранами. На губы медленно падают капли сока дерева, и они почему-то соленые. Мне нужно время, немного времени и много сил, чтобы подняться и вернуться в свой дом. К Эри, к сыну. В светлый мир не знающей зла Эсперансы. Хранимой тем, что за гранью Вселенной, и нами всеми. По мере наших сил и возможностей.

   И я возвращаюсь. Солнце уже клонится к закату, я практически весь день провел в лесу. Надеюсь, Эри и Эрик не поубивали друг друга в период моего отсутствия, не случилась внеочередная тревога, не произошло еще чего-либо экстраординарного. Ладно, еще немного, еще визит к Эстебану и этот полный безумного отчаяния день будет закончен.

   Уже около самого дома я слышу отчаянный захлебывающийся крик Эрика, дьяволово семя, я не сообразил, что во время сна к нему опять придут кошмары, ушел зализывать собственные раны, а Эри даже близко к нему не подойдет, даже если наш сын задохнется от собственного крика.

     Врываюсь в жаркое нутро комнаты сына, он бьется в повторяющемся кошмаре, Эри рядом нет, возможно, он тоже ушел из дома. Рывком открываю окно, впуская слабую прохладу вечера, трясу Эрика за плечи, даю жесткую пощечину, пытаясь разбудить его, но он продолжает рваться во сне и выть, как раненый зверь. Тогда я просто обнимаю его за плечи, приподнимаю над кроватью, шепчу торопливо:

- Ну что ты, это же сон, сон, сонный морок, проснись!...

   И слышу слабый стон в ответ, мой сын, не просыпаясь, обнимает меня за плечи, прижимается мокрым от слез лицом к груди. Отчаянно, болезненными частыми рывками колотится его сердце, он с трудом дышит, успокаиваясь. И я лишь прижимаю его покрепче к груди, пытаясь забрать его боль.

- Ты ни в чем не виноват, ни в чем, ни в чем. Все будет хорошо. Всегда все будет только хорошо…

   Слабый шорох у меня за спиной, я оглядываюсь. Никого. Алый отраженный свет заката. Скоро осень. Дни становятся короче. Я забыл за дивными годами жаркого лета, что за ними неминуемо приходит осень, пора увядания. Очень-очень долгая осень…

   Эрик спокойно заснул в моих обьятиях. Я просидел всю ночь, обнимая его, чувствуя спокойное тепло его тела. Эри так и не появился, видимо, бродил всю ночь по одним ему ведомым местам. Эсперанса всегда любила его, холодное гордое создание, умеющее оценить всю красоту нашего дивного мира.

[/more}