Иннар

         Алекс не понимал, что играет с огнем. Да я и сам этого не понимал, пока он не попросил раздеться, чтобы осмотреть мои раны. И то, какими глазами он смотрел на мою спину и обожженную ногу, меня испугало и порадовало одновременно. Ему было больнее, чем мне. Мне-то давно было наплевать на боль, немного полегче  стало и ладно, все равно бесконечно это продолжаться не будет. А он… Мама так смотрела, когда я врывался к ней с охапкой цветов, сорванных на самой вершине горы, гордый до невозможности, ободранный, с разбитыми коленками и в разорванной одежде. И лечила так же, и ругала, серьезно ругала. И гордилась моим подарком. А он… Я для него соболюшка и горностаюшка, а мне хоть в узел завяжись от этих слов. Ведь он  мне, действительно, не отец, не мать, но вот привязался же как-то, целует, сказки на ночь рассказывать начал. Сегодня мне показалось, что про себя рассказывал, хотя речь шла о другом человеке. И про Орленка этого  почему-то история очень задела. Не дали править…    Разве я могу сказать ему, что отец ведь тоже занял королевский трон только девять лет назад, и я совсем не королевской крови, так, дальний родственник настоящего короля. И поддержали отца только потому, что после долгой бездетности у него и у мамы я родился, хотя сколько грязи вылили тогда на них, я ведь не похож ни на отца, ни на маму. Единственный наследник на десять семей с королевской кровью. Это потом уже у Лоры Тан родился. Прокляты были короли Зои, бездетностью прокляты. Не один лекарь жизнью поплатился за то, что брался проклятие снять. Много веков так. Прерывались династии, как только на трон садились короли. Бароны рвались к власти, но оставить ее своим детям не могли. Королевское проклятие...

     А я с ума сходил, когда он мне спину начал лечить, думал, все, кончусь тут же, либо просто извернусь и его заставлю меня взять. Хоть на жалости сыграю, хоть насильно, но невозможно это все уже терпеть. А тут еще он мне велел раздеться, чтобы бедро осмотреть, а у меня просто уже скулы сводит от желания, внизу все напряжено, невозможно же скрыть такое, и как я перед ним позориться буду? Начал грубить, он тихо озверел, как-то удалось скрыть напряжение, а потом, когда он со мной возился, все от боли сошло на нет, удалось не опозориться.

      А нам ведь еще девять ночей вместе в палатке спать, да и в замке тоже, впрочем, я теперь его все равно не отпущу, даже если буду потом бегать по темным углам, чтобы хоть как-то разрядку получить. И в постель, кроме него, никого не возьму. Просто потому, что не захочу. Никого не хочу рядом, только его, чувствовать его сильные руки, нежные бережные прикосновения, еще невинные поцелуи. А ведь он должен уметь целоваться по-настоящему!

    У меня снова сладко дрогнуло  в животе. Вечно Сущий, зачем это все мне? Вот такое? За что?

Алекс

    Иннар давно уснул, тихо посапывает во сне, бормочет что-то, не кричит и не плачет, и то ладно. А я уснуть так и не смог. Начал рассказывать ему о Боящемся свинца и сильно увлекся. В какой-то момент показалось, что о своей жизни рассказываю, впрочем, сына у меня никогда не было, как и братьев-сестер. Да и не в этом было дело.

    Когда я  прикасался к его израненному телу, представив только на мгновение, что он испытывает каждую минуту, как садится в седло с израненной спиной, как больно, когда ожог схватывается уродливым комком, как ужасно несправедливо он сам к себе относится, меня бережет, трясется надо мной, как над женщиной или ребенком, а сам даже вылечить себя не желает, бросает все на потом, понял, что еще немного и сорвусь, начну целовать его больные плечи, спину, что хочу его приласкать, забрать себе, держать в теплом замке с толстыми стенами, чтобы никуда не мог выбраться и не смог влезть в очередную авантюру и… Что ж, надо быть честным хотя бы с собой. Прикосновения к обнаженному телу  Иннара  породили отчаянное желание, не было у меня никогда  такого, привык всегда справляться со своей физиологией достаточно безжалостно и спокойно. Слишком долго был один, знал, что делать, чтобы не срываться потом на подчиненных и не заваливать дела из-за сексуального напряжения. Да, были окаянные дни и ночи, когда не удавалось себя оглушить делами, заботами, людьми до полного отупения, когда  два-три часа оставшейся от дел ночи нужны только для того, чтобы уткнуться в подушку лицом и забыться, чтобы завтра вновь поднять себя, как в бой,  чтобы снова ворваться в круговерть забот, дел, бесконечных встреч, жизней чужих людей… Обычно одиночество больно жгло после возвращения из Поиска или боевой операции, все, свалил с себя очередную невмочную ношу, и казалось, что больше нечего делать, не с чем бороться. Но в эти дни и ночи было проще, я решал свои проблемы использованием порно, и не всегда с женщинами. Здесь же было все по-другому. Я не смел что-либо пытаться навязать Иннару еще и потому, что просто не понимал, что делать в этой ситуации, да и он явно был опытнее меня в подобных делах, не хотелось еще и выглядеть невинным мальчиком  по сравнению с ним.  Да и… Я ведь ровесник его отца… Ладно, только девять ночевок в лесу, в замке, надеюсь, ему станет не до меня, похоже, там тоже не все так благополучно, там тоже какая-то война…

     Утро началось неожиданно с криков за стенами палатки, бешеного ржания лошадей. Иннар вскочил за мгновения до того, как в палатку ворвался Фалько, вырвался из обьятий Алекса, выкрикнул:

- Все-таки нашли!

     Фалько кивнул головой, Иннар уже схватил оружие, рванулся из палатки в том, в чем только что спал, даже куртку не накинул. Фалько на минуту задержался, торопливо сунул растерянному человеку в руки кинжал:

- Если что, примените к себе, от этих пощады не будет!

  Страшнее всего находиться в закрытой палатке, не иметь возможности даже встать на ноги, чтобы понять, что происходит снаружи. Даже помочь невозможно. Мальчишки из отряда погибают без него. И Иннар…

     Полог внезапно отлетел в сторону, в палатку сунулась странная меховая белая голова, Алекс только потом понял, что это глубокая шапка с длинным мехом, скрывающая лицо, с отверстиями для глаз. Человек только крепче сжал оружие, так просто свою жизнь он кончать не собирался, судя по крикам  вокруг, сопротивление еще было кому оказывать. Белая морда мгновенно влезла в палатку и уже с удовольствием разглядывала беспомощно лежащего перед ней человека, было понятно, если не выскочил наружу, значит, не смог сделать это. А Алекс молча прикидывал расстояние до врага. Бросать нож было бесполезно, мог и промахнуться, остался бы тогда безоружным, что ж, придется ждать, когда подойдет. А беломордый явно наслаждался ситуацией, тянул время. Ну да, это снаружи его подельники погибают, от Алекса никакой опасности ждать не приходилось. И парень весело так шагнул вперед, щегольски  перебросив меч из руки в руку, чтобы сразу перерезать горло чужаку. Ну вот это-то вряд ли! Одним броском Алекс поднял себя на ноги, боль привычно плеснула в лицо огненной волной, но он даже не обратил на это внимание, беломордый захрипел и повалился на землю с перерезанным горлом. Алекс молча осел на  подстеленный под спину мех, сжимаясь от очередного приступа болей в ногах. Если так будет и дальше, они просто никогда не срастутся. В палатку влетел кто-то из братьев, мельком глянул на Алекса, из-под повязки на лице только блеснули ярко-карие глаза, отшвырнул пинком  в сторону тело беломордого, кивнул головой, выдернул из-под мертвеца его меч, швырнул к ногам Алекса и вырвался обратно в горячку боя.

   Крики стихали, потом раздался раздраженный ор Иннара, хорошо, значит, живой. Потом и он сам ввалился в палатку, окровавленный, волосы забрызганы кровью, мокрые от пота, висят патлами, лицо в копоти и грязи. Со всей силы пнул ногой начавшее остывать тело беломордого:

- Падаль! Алекс, ты как?

- Все хорошо. Я его сумел достать раньше.

- Ладно, уходим. На коня сесть сможешь?

   Алекс пожал плечами, деваться, видимо, все равно некуда. И тут же взлетел на руки принца:

- Все, пошли, брат, спасибо, что уцелел…

   Человек вгляделся в лицо Иннара: тот никогда его так называл. Принц тише сказал:

- Все, пошли.

- Тебе одеться надо, ты же в одной рубашке, куда?

- Ага. Еще круассаны на завтрак вели подать…

- Много полегло?

- Этих всех положили, у нас раненых много, но все живы. Если будем тянуть, повиснут на хвосте, не отобьемся…

- Иннар, это Охота?

   Принц лишь печально головой покачал:

- Нет, брат, это всего лишь падаль голодная за нашим обозом. Охота пострашнее.

    Вынес его из палатки, тут же передал в руки одному из слуг, тоже перепачканному в крови, видимо, и он сражался, кто-то накинул на плечи принца меховой плащ, часть братьев с ором поднимали возниц и сани с поклажей из снега, кого-то торопливо перевязывали. Еще было раннее утро, снег был темным от теней от горящих  факелов и саней, в крови, в трупах напавших. В возок Алекса перегружали поклажу из разрушенных саней, подпрягали коней, мимо пробежал Фалько, что-то гаркнул слуге, тот быстро скинул плащ со своих плеч, накрыл сверху полуголого Алекса, тот даже холода не чувствовал.

    Отряд очень торопился, в конце концов удалось перегрузить все на оставшиеся сани, подпрячь коней, перевязать раненых, поднять всех на коней, Алекса кое-как замотали в плащи и меховые куртки, видимо, боялись, что замерзнет, взял его к себе в седло Фалько, было очень неудобно, Алекс понимал, что связывает собой брата по рукам и ногам, случись что, не отобьется. Даже попытался что-то сказать подобное, на что Брайан вполне вежливо и спокойно ответил:

- Милорд Алекс, мы не можем связать руки нашему принцу, он ведет отряд. Если что-то и произойдет, меня и вас будут защищать братья, поскольку никто не хочет, чтобы вы оказались в снегу под копытами наших коней во время боя.

   Алексу пришлось замолчать. Во время движения отряда пришлось понять и другое: это только на картинках красавица-принцесса льнула к груди принца, сидя перед ним боком на коне. При сильной тряске, а отряд шел быстрой рысью, приходилось прижиматься к груди наездника просто по той причине, что можно было потерять равновесие и действительно скатиться на ходу прямо под копыта коней. Уж что испытывал милорд Фалько, когда Алексу пришлось обнять его руками за талию, трудно сказать, но рыцаря  человек связывал серьезно, благо конь был выученный ходить в строю, шел вровень с другими и не нуждался в понукании. Иннар несколько раз подъезжал ближе, вопросительно смотрел в лицо Фалько, Алекс уже после часа такой езды просто молил всех богов, чтобы это кончилось побыстрее, хоть как. Хоть и смертью. Кусал губы до крови, чтобы не орать от боли. Это было еще хуже, чем вчера. Но жаловаться было некому, почти все братья были ранены, солдаты тоже, перегруженные возки  кони едва тянули, на подъемах  подпихивали спешившиеся солдаты, а иногда  и рыцари брались. Отряд торопился изо всех сил уйти подальше от места боя.

  Иннар обьявил привал уже ближе к концу дня, Фалько осторожно спустил человека на руки слуг, Алекс просто уже практически ушел в транс, так можно было хоть как-то пережить безумие верховой езды по заснеженной дороге. Принц только молча посмотрел в серое от боли лицо человека и устало приказал сделать что-то вроде мехового логова  с пологом возле костра для Алекса, палатку никто ставить не собирался. Костры надежно согревали  озябших, какая-то еда варилась в котелках. Рыцари сидели кружком, угрюмо смотрели на Иннара. Сани сбили в круг, внутри которого находились люди и кони, снаружи выставили охранение. К вечеру еще заметно похолодало, снег прекратился. Полная луна освещала верхушки елей, тихо серебрился лунный свет на заиндевевших боках коней, волосах людей, выбивавшихся из-под меховых капюшонов и повязок на лицах. Принц тихо сказал:

- Сегодня Самхейн, день встречи живых с мертвыми, не думал, что так все будет в этом году…

  Алекс переспросил:

- Самхейн? Какой же месяц на Зои сейчас?

- У нас другой Круг Жизни, если ты об этом, год  Зои длиннее, чем земной, в месяцах больше тридцати дней. Сейчас начало  ноября. Ладно, все равно придется говорить с ними. Как бы то ни было…

- Иннар, с кем?

- С ними… Умершими. Или у вас как-то по-другому?

   Алекс с испугом вгляделся в лицо принца, от натуги свихнулся, что ли?

- Понятно, а у вас во внешнем мире как?

- Просто помним. Есть дни, когда война закончилась, если в рейдах кто-то погибал, дни их гибели.

- Ладно, тогда ничего не пугайся, мы с ума не сошли.

  Тяжело поднялся, подошел к своим братьям, тихо что-то сказал. Юноши мгновенно поднялись, разошлись в стороны. Потом откуда-то взялись небольшие толстые свечи, которые поставили внутри круга из саней,  в углубления возле свечей положили немного еды, кусочки сыра, просо, какие-то лепешки. Было очень тихо, почти бесшумно передвигались рыцари и бойцы, возницы, было слышно, как хрупают сеном распряженные рыцарские и ездовые кони, принц что-то снова приказал, Фалько пожал плечами, но по его приказу животным подбросили в кормушки немного каких-то зерен, кони захрупали живее и с явным удовольствием. Гончие Иннара сбились в большую кучу возле костра, тут уже сам принц поднес им угощение, небольшие кусочки сушеного мяса.

    Потом просто раздали похлебку в мисках, Алекс впервые рад был хоть что-то поесть за последние двенадцать часов, капризничать не приходилось, Иннар торопливо сунул ему в руку кусочек хорошо просушенного мяса, сухарь. Сам сидел тихо, тоже жевал кусочек мяса, словно ждал кого-то. Внезапно псы поднялись волной, повернули голову в одну сторону, словно увидели кого-то знакомого, заржали кони. Люди продолжали сидеть неподвижно, продолжая есть. Колыхнулся слитно огонь зажженных свечей, Алексу стало жутко. Он никогда не верил в подобные вещи, хотя, да, к Вечно Сущему обращался, но это был тот, кто стоял за гранью Вселенной, мало касаясь людской жизни. А тут…

     Люди повернули головы вслед за колышущимся светом, послышались негромкие голоса, словно к кострам подсели новые люди. Потом только Алекс понял, что это люди отряда  заговорили, рассказывая какие-то новости из своей жизни кому-то, кого давно не видели.

- Его Алекс зовут… - Иннар спокойно говорил, глядя куда-то в огонь костра. Потом пошевелился, словно давая кому-то сесть рядом. – Нашел два месяца назад. Его корабль разбился. Друг? Наверное, да. Не знаю. Что ты думаешь?.. Отец? Да как всегда, правит и властвует… Нет, не помирились… Нет, и не помирюсь… Мам, не надо, я все равно с ним не примирюсь никогда…

    Человек вздрогнул от ужаса, это более всего походило на массовое помешательство при каком-то отравлении. Но Алекс ел то же самое, что и все, и ни с кем разговоров вести не хотел.

- Почему ты считаешь, что я за ним уйду в другой мир? Любовь? Мам, какая любовь, о чем ты?.. – Иннар на мгновение замолчал. – Я не верю, хотя тебе виднее. Я оставил Лейси. Так, как ты говорила в прошлом году. Лора… Здорова… - Тяжелая ненависть прорвалась в словах принца. – Не хочу  говорить о ней… Да, Тан растет. И будет королем, видимо… Я не смогу править. Да ты все и так понимаешь… Я скучаю. Очень… Да я не тороплюсь за грань сущего, просто очень скучаю…

    По грязным  щекам  принца королевской крови внезапно потекли отчаянные слезы. Алекс осторожно прикоснулся к его плечу. Он боялся спугнуть ту тень, с которой говорил принц, и отчаянно не хотел, чтобы Иннару было больно. Принц сильно вздрогнул, словно просыпаясь. Зашевелились другие рыцари, псы снова поднялись волной, провожая кого-то. Свечи почти догорели, снег глубоко протаял возле огня.

   Иннар торопливо вытирал мокрые щеки. Алекс оглянулся, еще несколько братьев возили по мокрым щекам ладонями, пытаясь вытереть  слезы.

- Они сироты, мои братья почти все либо сироты, либо из бедных родов, никто не хотел отдавать под мою руку своих сыновей. -  Иннар говорил очень спокойно, словно и не было отчаянных слез несколько мгновений назад. – И это единственный день в году, когда мы можем увидеть своих близких и поговорить с ними.

- Иннар, это просто массовое помешательство, это невозможно…

- В вашем мире – да. Мы своих умерших хороним, а не сжигаем, их души остаются в нашем мире.

- Мои родители похоронены, а не сожжены. – Алекс даже вздрогнул, сказав это.

- И ты никого не увидел. Возможно, надо было и тебе принести им угощение, позвать. Я как-то не подумал об этом. Все, давай ложиться… Не могу уже больше, все…

Алекс

     Мы опять спали вместе, под примитивным пологом из меха, согревая друг друга, ночь была морозной, лунной, звезды светили с высоты как большие злые серебряные снежинки. Иннар несколько раз начинал плакать во сне, видимо, вновь и вновь снился разговор с иной сущностью, потревожившей его душу. И я снова и снова осторожно обцеловывал  лицо принца, пряча его слезы под поцелуями. Замученная моя химера спал очень крепко, не просыпаясь во время ласк. Он ведь еще совсем ребенок, по маме скучает, как маленький, на отца обижается. Водит отряд под сотню человек, отбивается от нападений, бьется насмерть с какими-то Охотами и пока побеждает. Встает против воли своего Короля и тоже побеждает. И плачет во сне при воспоминаниях о матери. Маленький мой, за что же тебе такая судьба-то несчастливая, да я еще на твою голову свалился… Какая уж тут любовь-то…  Какой тут серебряный, золотой, снежно-ледяной замок, все самые крепкие стены разлетятся в один миг от напора того зла, что в вашем мире скопилось! Забрал бы в свой мир, отправил бы учиться в Звездную школу, потом в Академию, там таким отчаянным и место, забыл бы ты, как убивать людей из-за голода и ненависти, искал бы новые миры для человечества. Только ошиблась та сущность, с которой ты говорил, нет у нас хода в мой мир, не сумею я тебя увезти никуда, даже охранять пока не могу, меня охраняют по твоему приказу твои и мои братья.

Иннар

        Я проснулся очень рано, попытался подняться и понял, что не смогу, крепкие руки обнимали меня настолько жестко, что я не мог пошевелиться. Алекс глубоко спал, держа меня за плечи и талию, словно поймав в ловушку, да еще прижал к себе так крепко, что наши бедра соприкасались. Я попытался выскользнуть из его каменно-жестоких обьятий, не получилось, Алекс еще сильнее прижал меня к себе. Что ж, пришлось покориться и полежать в сладком плену до его пробуждения. Было тепло из-за пламени костра и нескольких меховых одеял, наброшенных сверху, похоже, кто-то из братьев о нас позаботился ночью. А я лежал  и смотрел в полное сонной неги лицо человека. За два дня пути он сильно загорел, кожа лица потемнела, на скулах горел румянец из-за легкого обморожения, искусанные распухшие губы были сухими от мороза, на мех одеяла расплескались отросшие темно-русые волосы, начавшие завиваться на концах. Лицо было измученным, ему дорого доставалось наше путешествие. Ничего, уже завтра на нашем пути будет деревня, можно будет согреться, поесть горячего, отлежаться до утра на нормальной кровати. Мне очень хотелось прижаться к его губам по-настоящему и ощутить ответный поцелуй, забраться руками под его рубашку, приласкать жесткую спину, коснуться широкой груди и по-прежнему сильных мышц рук, ощутить его руки на своем теле, беззаботно бродящие, где им только вздумается, изогнуться под ним, покорно принять его в свое тело. И дать радость ему и себе. Уничтожить безумное напряжение последних дней, когда я каждый вечер был готов волком выть, несмотря на усталость и боль от ран. Но я просто не посмею что-либо сделать, потому что он обижается, что я обращаюсь с ним, как с женщиной или ребенком, не понимая, что я берегу его как лучик солнца в нашем мрачном мире, как мою надежду на счастье, такое обычное для всех, кроме меня. Я смотрел и смотрел на исхудалое и замученное лицо, и, наконец, меня осенило, почему я с первого мгновения, как увидел придавленного стальной плитой к камням пустоши человека, вцепился в него изо всех сил, не давая у меня забрать его  ничему и никому, ни болезни, ни яду, ни отцу. Он был… Он был похож… Он был похож на того, о ком я начал мечтать с пятнадцати лет…

     Мой первый раз был мучением и позором. Я никогда не смогу забыть его, как бы Лейси не старался своими ласками и своей ненужной любовью вытравить воспоминания из моей памяти. Мой разум мог забыть, тело помнило о перенесенной боли каждый раз, не давая расслабиться, не давая просто принять любовь другого человека.

    Это были последние месяцы учебы в Звездной школе, отец уже отказал мне в праве поступать в Звездную Академию и потребовал возвращения домой. Мама умерла три месяца назад, я остался совсем один. Возможно, мне нужно было бы попытаться сбежать, но за мной достаточно внимательно следили и охраняли. А я ненавидел себя за то, что не смог вмешаться, когда маму убили, что даже попрощаться не сумел вовремя, опоздал на похороны. Ненавидел всех вокруг, отца, своих однокурсников… В груди поднималась беспредметная ненависть и ярость каждый раз, как я поднимался утром с постели и понимал, что еще один день приближает меня к возвращению в ад королевского дворца, к аду нашей жизни там, на Зои. И мне хотелось сделать что-то такое, что бы унизило и оскорбило отца, чтобы ему тоже стало так же больно, как и мне…

    Он был старшим братом моего соседа по комнате, прилетел на выпускной вечер, в их семье так было принято. Меня немного смутил откровенный интерес взрослого парня ко мне, мне в тот год исполнилось всего пятнадцать, я был на год моложе своих однокурсников, хотя отец уже напрямую сообщил мне, что по возвращении на Зои меня ждет невеста. Даже портрет прислал. Я не хотел для себя такой судьбы, из глубины души поднималась мутная злоба на свою жизнь, на отца, перемешиваясь с отчаянием и тоской после ухода мамы.

    Мы вернулись после вручения дипломов в нашу комнату, мой сосед как-то странно потерялся по пути, и мы вошли в мой дом вдвоем с его братом. То, что я был очень пьян в ту ночь, совсем не оправдывает меня, тем более, что до сих пор, по прошествии двух лет, я помню все очень отчетливо.  Наглые жадные губы на моих губах, какую-то мерзкую подначку про мою заскорузлую девственность, от которой надо побыстрее избавиться. Он торопился, очень торопился и даже не хотел лицемерить, скрывая свою грязную похоть и циничный интерес к экзотичному мальчику. И я решил, что лучшей местью моему отцу и неизвестной невесте будет оскверненное мужчиной мое тело. Я не собирался даже этого скрывать впоследствии. И вытерпел мерзкие прикосновения моего первого мужчины, полные жадной похоти и поганого восторга от собственной неотразимости. И отвратительное, воровски-торопливое раздевание, когда он грубо повалил меня на мою койку и решил  развлечься по полной. Ничего, кроме омерзения и какого-то  подспудного удовлетворения, что со мной поступают гадко и мерзко, как с поганой шлюхой, я не испытывал. И когда он, не лаская, грубо и мучительно начал входить в мое тело, не разрешая закрыть глаза, когда я осознал, что натворил, позволив чужому человеку прикоснуться к себе, я увидел голографическое изображение одного из Командоров Содружества, самого молодого из них, Дарящего Звезды, Александра Альбса. Изображение  было старым, оно было в нашей комнате несколько лет, и внезапно только сейчас я увидел, что среди красочной мишуры абстрактных изображений звездных систем молодой командор не улыбался картинно, его лицо было темным от космического загара, сумрачным и печальным. Он был запечатлен в профиль, тонкие жесткие черты лица, глаза полуприкрыты длинными ресницами. Мне было так больно и противно, что я стал воображать, что это происходит не со  мной, что я жду свидания с этим красивым человеком, что скоро он придет и освободит меня от мерзости соития с этой поганой крысой в человечьем обличье. А потом эта гадина подняла меня с простыней и торжествующе засмеялась, увидев, помимо своей похотливой грязи, еще и кровавые пятна, сказав что-то об успешно побежденной девственности. Я едва не убил его тогда голыми руками, он не ожидал такого напора после всего, что сделал со мной. А я избивал его до тех пор, пока мерзкая морда не превратилась в кровавый комок. Он боялся кричать, так же, как запрещал мне это делать несколькими минутами раньше. Я был несовершеннолетним по законам Содружества, и ,если бы вся эта грязь вскрылась, он бы серьезно пострадал, скорее всего, его просто исключили из Академии за подобный проступок. Потом он выскочил за дверь, торопливо схватив свой щегольской мундир, а я осел на пол, прислонился к двери, где переливалось изображение юного печального Командора, и завыл от боли, тоски, страха, муки, что меня никто не защитил от меня самого, от позора принуждения и отчаяния…

Алекс

   Я уже давно проснулся, но Иннар продолжал спать, и я боялся потревожить его сон, поэтому лежал неподвижно, крепко прижимая к себе, пытаясь согреть. А он все время почему-то дрожал и дрожал, несмотря на то, что я все крепче его прижимал к себе, уже потом я понял, что ночью, во время сна, еще и умудрился практически лечь на него. Это нужно было срочно как-то исправить, пока он не проснулся, иначе принц невесть что обо мне подумает.

   Сначала пришлось ослабить обьятия, я сильно прихватил его, потом я начал осторожно сдвигаться с его тела. И онемел, услышав на ухо:

- Куда же ты, возлюбленный, мы так с тобой хорошо лежали!..

   Я резко сел, стряхнув с себя растерявшегося Иннара, хриплым голосом пробормотал извинения за недостойное поведение.

   Красивые губы принца покривила похабная ухмылка, глаза стали злыми:

- Что, во сне ты забываешь правила хорошего поведения?

   Мне не хотелось видеть его таким, и я молча кивнул.

- Ну-ну, а ночью, значит, прорываются все твои скрытые желания…

- Ты оскорблен этим?

- Да. Ты уже реши сам, кем ты хочешь быть…

- Ты не сможешь мне дать того, что я хочу, и сделать тем, кем я хочу быть…

   Тонкое породистое лицо покривилось от гнева, стало безобразным, гневным светом загорелись разные глаза. Химера вновь проснулась и вступала в бой со мной.

- А ты скажи свое желание, возможно, я и смогу его исполнить. Сказочный принц сказочной планеты может намного больше, чем ты воображаешь…

- Скажу. Увезти тебя отсюда навсегда в мой мир. Сможешь выполнить?

- Нет.

  Иннар резко поднялся, тихо скрипнул зубами от боли, быстро скинул окровавленную рубашку, мне стало жутко, холод стоял невыносимый, а он полностью вылез из-под меховых одеял наружу. Порылся в своем мешке, достал чистую, надел, кинул кровавые обрывки в костер, они вспыхнули ярким пламенем. Взгляд химеры был полон непонятной горечи, когда он, наконец, соизволил обратить его на меня.

- Скоро подъем. Сейчас слуги тебя покормят, помогут, где нужно...

   Он очень быстро встал, натянул куртку, накинул меховой плащ и ушел куда-то в сторону повозок, вскоре послышался его ор на возниц, люди зашевелились, начали подниматься. Мне стало холодно и тяжело на душе. Мы опять поссорились из-за пустяков, но вот мириться первым я сегодня точно не хотел.