Глава 16. Азы любви.
Прошлое.
«Ненавижу тебя, ненавижу, ненавижу!»
Всплеск эмоций Эри такой силы, что меня качнуло, когда я поднялся с ним на руках, чтобы навсегда покинуть наш первый общий дом. Идти он не может, говорить не может. Может только терзать мою душу волнами ненависти, исходящими от моего партнера, возлюбленного, давшего мне продолжение моей генетической линии… Брезгливо-непонимающие взгляды ребят из охраны. Довольная усмешка высоколобого умника, полная надменности и чувства превосходства. Мой путь в Ад на земле… Думаешь, я не понимаю, на что обрекаю сам себя?
Ментальная атака тут же слабеет, Эри растерян. Если он – пленник за стеклянной преградой, то кто я по отношению к людям моей крови? Кто теперь для них я? А, Эри?!
Неуверенность, тревога, безумное чувство отчаяния. Они накатывают, словно морские волны, на мою душу и отступают назад. Он боится раскрыться полностью в своей слабости перед представителем рода человеческого, который куклы привыкли презирать. И не может сдержаться. Не может скрыть отчаяние и страх. Эри позволил совершиться нашей близости и дал мне еще один ключ от сердца куклы: с каждым днем я все яснее и яснее различаю его эмоции. Ложь, что куклы бесчувственны! Большая ложь, придуманная куклами. Они не подпускали нас слишком близко потому лишь, чтобы люди не раскрыли их секрет – помимо движущих и регламентирующих инстинктов есть еще и проявления обычных эмоций.
«Эри, мне нужна передышка, мне нужно время, чтобы сообразить, что делать! Я не могу думать, когда ты сходишь с ума!»
«Ненавижу тебя!» Контакт обрывается внезапно, я перестаю ощущать прикосновения разума Эри и постепенно обретаю ясность мышления.
И ухожу навсегда не только из тесной клетки огромного дома мегаполиса. Навсегда покидаю мир людей. По-другому просто не может быть. Мы не на Дельвезе. И, если я хочу сохранить своего партнера живым, то друзей среди людей моей крови сейчас для меня нет. Не враги, но и опереться я смогу только на свой разум, хитрость, умение лавировать. Нет места изгоям среди их народа… Эри мне не поможет в этом деле, он не знает нашего мира и изгнан из своего. Странная штука выходит: город переполнен живыми существами, но они для нас все чужие. И так будет всегда. Но путь для отступления был взорван довольно давно. Тогда, когда я впервые понял свою зависимость от куклы. Это пострашнее наркотика и вырываться из этого плена я не хочу. А значит, придется менять свою жизнь…
О чем я еще мог думать, пока нес прижавшегося ко мне Эри, чтобы вернуться в Экспериментальный Центр? По сути, можно было бы отступиться, да. Но ведь был еще и Эрик. И уж совсем стыдно было бы…
А потом были обычные заботы по устройству нашего временного дома. И ненавидящий взгляд Эри, сопровождавший меня по всему периметру комнатки. Первый ежедневный отчет, написанный мною. Злобный укус в щеку при попытке поцеловать моего партнера.
Мне пришлось спать на полу. Лечь рядом мне Эри не позволил, а поскольку его временно парализованные мышцы только-только начали отходить от неподвижности, то сбросить спать на пол злющего кусаку мне не позволила совесть. Правда, перед тем, как упасть на жесткую поверхность спальника, пару записывающих устройств я нашел и уничтожил, выместив на железках весь свой гнев и ярость. Крошечные детальки блоков памяти покатились по полу, распавшись под каблуком моего сапога. Я ненавижу мир, создавший любовь!
Вот с такими позитивными чувствами мы и провели первую ночь в Центре, все-таки добившись того, что нас не посмели разлучить.
Утро-утро… Обычные заботы: заставить его искупаться, переодеться, накормить. Все было бы ничего, но в первые же сутки Эри отказался есть категорически. Что происходило в этот момент в дурной белокурой голове – Бог весть, куклы выносливы, он бы продержался без еды пару недель точно, но суть-то была не в этом! Я отлично помнил, что при любой попытке выйти из-под моего контроля Эри просто передадут обратно в блок для содержания кукол из-за его потенциальной опасности. И я не смогу ничего доказать. И его гибель будет лишь чуть отсрочена.
Но как доказать упрямому снежноволосому придурку, что то, что он делает, смертельно не только для него одного! Да, он, по сути, заключен в тюрьму с моего согласия. Но другого пути не было. Был, конечно, но вот как-то не хотелось пафосно подохнуть во имя своей любви. Скорее, выжить и сохранить то, что понемногу начало нас связывать.
Из года в год, вспоминая те события, я задаю себе один и тот же вопрос: любил ли я Эри тогда? Он-то точно нет, он и сейчас не любит. Но я?! Мне кажется, что тогда еще нет. Похоть была, странная прихоть моего разума, пустота после гибели Эда. Рождение Эрика. Жалость к поверженному врагу… Был ли этот адский сплав любовью? Не думаю. Не знаю. Не могу ответить… Наверное, все-таки – нет…
Я просто сажусь рядом, беру тяжелую голову куклы в свои ладони, ожидая удара ежеминутно, и смотрю в льдистые синие глаза. Ну как тебе объяснить хоть что-нибудь? Нет в вашем языке слова люблю. Боюсь, что и слово жалость тебе незнакомо. Оторванное от плоти графическое понятие. Сложный непонятный иероглиф. Картинка-головоломка…
И начинаю вспоминать… Слова будут лишь пустым сотрясением межзвездного эфира, но он ведь умеет слышать сказанное без слов. А лгать, чувствуя, просто невозможно. Наверное, черное безвыходное отчаяние подсказало мне этот путь. Я хотел оставаться с ним так долго, как это возможно для нас – сплава из живого и неживого, чуждых друг другу и связанных неразрывно.
И воспоминания эти… Нет, не из нашей с ним коротенькой совместной жизни, они были слишком печальными для нас обоих.
Эд. Узкое длинное яростное лицо бладхаунда. Он ведь был намного старше меня. А я, юнец, тогда посмел подойти к старшему по званию и предложить себя… Наверное, так это выглядело со стороны, хотя таковым по сути вовсе не являлось… Ироничный огонек, зажегшийся в глазах цвета старого коньяка, когда я проплевался после полученных ударов и ответил подобными же. Тогда его тело мне не принадлежало и не вызывало жалости. Жесткая усмешка, бесившая меня каждый вечер в уже совместной нашей квартирке, при попытке немного к нему приласкаться. Неподвижный напряженный взгляд, направленный на меня во время учебного боя, немилосердный мордобой с его стороны. Первые три месяца нашей совместной жизни я о физической любви с ним не мог и думать, на тренировках он просто калечил меня раз за разом, доводя до полного изнеможения вечером. Сил хватало только на то, чтобы доползти до своего угла и повалиться на спальник до следующего утра. Впрочем, каждое утро я просыпался раздетым и внутри спальника – кое-какие правила Эд все-таки соблюдал. Твердое плечо, оказавшееся у меня за спиной во время боевой операции, и его немилосердный разнос моих действий потом, по возвращении, когда я, не выдержав насмешек, бросился вон из комнаты, выскочил под звездное небо и долго хватал воздух воспаленным ртом, захлебываясь незримыми слезами. Его немного виноватый оклик и крепкое объятие, первое за все время. Удивленный и растерянный взгляд этим же вечером, когда, проходя мимо его угла, я внезапно наклонился и поцеловал его в щеку перед сном, приготовившись увернуться от очередного удара и получив в ответ лишь очень долгий и внимательный взгляд мгновенно потемневших глаз.
Наши каждовечерние учебные бои с ним, словно ему не хватало времени на службе обучить меня всем хитростям выживания под перекрестием прицелов. Захваты, внезапно переходящие в подобие объятий и завершающиеся очередной моей ошибкой, которая в бою привела бы к гибели. Мои отчаяние и надежда, сплетающиеся в странном танце наших тел. То ли война, то ли любовь. Эд никогда не позволил бы мне главенствовать в паре. А я не хотел подчиняться боевому псу. И эта игра в войну продолжалась довольно долго, пока в один из вечеров, по неизвестной до сих пор мне причине, Эд не позволил себе проиграть схватку. И мой восторг от того, что он принял мою нежность и ответил на поцелуй. И снова игра в войну, имя которой в тот момент было все-таки любовь. И моя победа над упрямой кровавой гончей. И его мрачная усмешка в ответ, дающая надежду на продолжение. И наши боевые игры, попервости каждый вечер, приводившие к одному и одному же: победитель становился главой в паре. На час. На мгновение. До нового боя…
Эри резко ведет головой в сторону, вырываясь из плена моих ладоней. Нет, подожди. Если уж у меня хватило сил вспомнить об этом, то терпи все до конца. Я же терпел твои многократные ментальные атаки… Немного осталось…
Искаженное предсмертным удушьем бледно-желтое лицо кровавой гончей, не сумевшей выжить в этом бою. И плевать, что пару кукол он с собой сумел уволочь в Ад, да и я не сильно терялся. Язык бешеного лазерного пламени, пожирающий любимую плоть. Чувство всепоглощающей пустоты и одиночества. Год без него… Просто ничего не хотелось, даже месть в конечном итоге казалась лишь пустой тратой времени, продлением моей ставшей вдруг совсем бесполезной жизни.
Горькое отчаяние и немота, сжигающая губы: ни разу за все пять лет нашей совместной жизни я не сказал ему, что люблю. Просто потому, что страх встретить насмешку в золотисто-черных глазах перевешивал мою решимость. Да и он никогда бы не принял признания. А теперь говорить было просто некому. Там, за гранью реальности, на краю Вселенной, навряд ли он помнил, что это такое – человеческая любовь.
Кукла бьется изо всех сил, прерывая ментальный контакт. И я отпускаю Эри. Все так, мой милый, все было так… Вот тебе правда про человеческую любовь, сказочка про людскую верность, легенда про мужество воина.
Холодные пальцы чуть касаются моего запястья. Кукла затаилась, кукла молчит. Не пытается осознать то, что я буквально выблевал из своего сердца, а просто пытается спастись от моей ярости и горя. Да ладно, это все в прошлом. Давно было… Словно и не в этой жизни. Но я уже не смогу повторить все снова. Не хватит сил на такое. Человеческое сердце все-таки не из стали сделано.
Горькое движение губ. Эри внезапно наклоняет голову, скрываясь от моего взгляда. Я уже знаю, это его поза подчинения. Он что-то все-таки сумел понять… Или не посмел меня печалить? Или… Я не знаю…
Больше попыток неподчинения с его стороны не было никогда. Я не понимаю до сих пор, почему он не принял мое признание как слабость и не воспользовался этим в борьбе против меня. Не захотел? Слишком презирал? Что-то понял? Я никогда не спрашивал его об этом. Да и болезненные воспоминания о прошлом без Эри удалось заключить в прозрачный куб изо льда и снега. Чтобы не было так больно.
Настоящее.
Наступает время расставаться. Горькая обида и непонимание на лице Солнышка, гневно сошедшиеся брови на лице Дельвеза. И полный отчаяния взгляд Свена. Вот уж кто получается третьим лишним! Защитник, опора, возможно, друг. Не порождающий вожделение и страсть. Уловив мой взгляд, рыжая громадина опускает глаза. Согласен, не дело впадать в отчаяние рыже-седому черту. Не положено по той роли, что играл до этого много лет. Смотрю на него и пытаюсь понять, каким мог быть Эд, если бы тогда все не прервалось бы таким печальным образом. Не вижу, не могу представить, помню его только молодым. Теперь я намного старше…
Золотая махина не привыкла ждать столь долго, Свен смешно переминается с ноги на ногу. Пора прощаться, ребята, все… Еще неизвестно, что выйдет изо всей этой прогулочки для ее участников.
Мгновенная усмешка гордых глаз моего сына, Санни не успевает отстраниться от грубоватого поцелуя в губы, Эри только дергается от ярости. И тут же мой сын словно растворяется в зарослях, за ним через мгновение следует Свен. Причем направление Дельвез выбрал совершенно правильное, похоже, кто и когда заблудился на этой полянке, надо бы было еще выяснить…
– Пойдем, Санни…
Девчонка довольно растерянно смотрит на нас. Мне хочется засмеяться: якобы убегая от близнецов, Санни оделась в длинное кружевное платье, на ногах тоненькие туфельки, которые не выдержат путешествия по корням и камням земли Эсперансы. Видимо, сюда ее Эрик едва ли не нес.
Мой возлюбленный это тоже понимает, в глазах зажигаются ревнивые и опасные огоньки. Мгновенным движением он поднимает девчонку на руки. Растрепанные черные локоны цепляются за жесткую поверхность защитного панциря, от резкого движения головы шлем срывается с волос куклы и серебряный водопад вырывается из плена. Да вот только мне терять голову при невинном ребенке вовсе не след. Поэтому, кряхтя и ворча, поднимаю шлем с травы, вешаю, как обычное ведро, на руку.
– Эри!
Солнышко пытается вырваться из крепких объятий, но этот орел закогтил маленькую птичку весьма основательно и до дома точно из когтей не выпустит.
– Пошли?
– Да…
Мерный бег, переходящий в быстрый шаг, и снова бег между арками громадных деревьев, низко склоняющих свои мохнатые кроны к нам. Путь назад дается легко. Да и пора поторопиться, пробегали-то мы по лесу в поисках почти всю ночь, скоро рассвет, а там и утро, а там и построение на плацу, гауптвахта для новенького лейтенантика, объяснения с Эстебаном и ожидаемо очень нелегкие. Только мне почему-то хочется улыбаться. Давно такого не было – бег по просыпающемуся лесу рядом с Эри, его ровное дыхание возле плеча, ощущение силы, исходящее от моего возлюбленного. И Эри уже успокоился, его шаг ровен и легок, хотя он несет на себе боевое снаряжение и на руках держит Солнышко. А девчонка испуганно жмется к его груди, местные побаиваются леса, и Солнышко надеется только на нашу защиту. Так что Эри снова обрел свою силу сильного.
Просветы между деревьями становятся все шире, своды выше. Похоже, великолепную феерию под названием « Восход солнца на Надежде» мы будем смотреть из лучшей ложи…
Так и есть: Эри выходит на огромную поляну, окруженную деревьями, как раз в тот момент, когда бешеное светило Эсперансы, называемое солнцем лишь по извечной людской привычке, начинает окрашивать медово-розовым верхушки деревьев. Трепет слезинок утренней росы перед неизбежным концом, тонкая сетка ночного сырого тумана, на глазах исчезающая, делая очертания леса ясно-яркими и более привычными. Магия ночи истаивает под лучами света. И мощный световой поток, за краткие мгновения преображающий облик леса, сотворяя мир вызывающе зеленым, развратно синим, звонко белым. Цвета путаются, переливаясь в жгутах солнечного цвета. И звонкий хор голосов зверей и птиц Эсперансы поддерживает это буйство своим пением. Каждое утро они поют, приветствуя новый день, каждый в меру своего таланта, но все чрезвычайно усердно, и надеются на приход нового дня. Мир надежды. Эсперанса…
Соледад стоит рядом с нами, растерянно вглядываясь в наши лица, прислушиваясь к восторженному хору живых голосов зверей и птиц. Во тьме глаз дочери Лурдес и Эстебана отражается ясное сияние чужого светила. Похоже, утро в лесу девочка в столь странной компании встречает впервые.
Резкий сигнал коммуникатора завершает празднование утра. Солнечный свет становится всего лишь светом, голоса зверей замолкают. Резкие тени и не менее резкие очертания освещенных листьев и стволов деревьев напоминают о неизбежности наступившего дня.
– Эстебан, мы нашли их и возвращаемся в поселок вместе с Соледад. Все хорошо!
Взгляд проваленных черных глаз главы колонии хорошего не сулит, от бессонной ночи лицо его осунулось, он стал похож на злобного взъерошенного коршуна, не сумевшего защитить свое гнездо от крупного хищника. Да только Солнышко, непокорно вскинувшая голову в ответ на замечание отца, на маленькую птичку сейчас похожа очень мало.
В городке мы появляемся через час, пришлось поторопиться, нечего было выставлять дурную девчонку на публичный позор. Немало нашлось бы кумушек, с наслаждением поперемывших косточки дочке главы колонии и ее матери, да и самому Эстебану. Человеческое сердце… Штука, мало меняющаяся…
Дом Солнышка встретил нас тяжелым молчанием. Едва взглянув на дочь, Эстебан поворачивается и уходит вглубь дома, даже не поприветствовав нас. Взгляд Лурдес, устремленный на непокорную дочь, ласковым никак не назовешь. Сдерживаются они только потому, что в доме посторонние, мы с Эри, и как только мы уйдем, на голову Санни рухнет вал обвинений. Глупый смешной наивный ребенок даже подумать не мог, что может произойти что-либо плохое. Оставим их дела с Эриком, тут уже помешать сложно, но ведь просто могли подвергнуться нападению диких зверей, заблудиться в чаще, получить травмы… Мне хочется засмеяться, хотя ситуация печальная. Я едва ли не слово в слово повторяю то же, что сказал бы Дельвезу, если бы смог говорить с ним об этом… Эсперанса далеко не простой мир и надо уметь выживать в нем. Похоже, детям и влюбленным безумцам очень повезло. Но сегодня Солнышко получила двух бесстрашных защитников. Эри…
– Госпожа Лурдес, Соледад виновата в том, что оставила устройство слежения дома и заставила вас волноваться. Они просто заблудились в лесу из-за неопытности… Я прошу простить ее и избавить от наказания.
Мой обычно спокойный партнер немного волнуется, некоторые нотки неуверенности проскальзывают в голосе. Для него подобное совершенно невозможно. Лурдес это отлично знает и удивленно смотрит ему в лицо, потом переводит взгляд на меня.
– Лейтенант наказан двумя неделями ареста, за территорию Базы он не выйдет, пока не приобретет полноценное умение передвигаться по лесу. За тем, чтобы он больше не натворил глупостей, я прослежу лично. В любом случае, я приношу свои извинения за его поступок и прошу не наказывать Соледад.
Я почтительно склоняю голову в поклоне. Надеюсь, они поймут, что за всеми этими церемониями кроется моя отчаянная просьба. Я действительно не хочу, чтобы из-за пустоголовой куклы пострадала Санни!
Тонкие, четко очерченные брови нашей гранд-дамы иронически приподнимаются, в черноте ночи глаз явно пробивается отблеск усмешки. Уголки губ затаили смех. Но взгляд, брошенный на дочь, суров.
– Не ожидала, что господин колонель и Эри так слаженно выступят в твою защиту, дочь!
Солнышко угрюмо молчит в ответ. Да и как оправдываться, кругом виновата, сбежала же из дома на ночь глядя!
– Она не выйдет из дома одна в течение месяца! А если попытается встретиться с вашим лейтенантом, то лучше ей потом домой и не возвращаться!
Эстебан все-таки не сумел сдержаться и вернулся, чтобы наказать непутевую дочь! Ну-ну, такие запреты от некоторых отцов мы уже слышали. Некоторые даже соблюдались особо покорными дочерями. Да ведь Солнышко-то не из таких!
Санни отчаянно всхлипывает, все-таки сдерживаться более сил не хватило, и с плачем убегает куда-то вглубь дома.
– Она не сможет этого сделать. Дельвез будет под арестом, да и потом просто не получит увольнительную… Это все очень ненадолго, вы же сам понимаете. Пара недель, и они забудут друг друга…
Ледяной предостерегающий взгляд Эри прямо мне в лицо. Да знаю я, что Дельвез не отступится, но все же надеюсь, что наших объединенных усилий хватит, чтобы защитить Солнышко от глупого мальчишки.
– Я прошу вас, Эстебан, не наказывать Солнышко. Здесь вовсе не ее вина. Печальное стечение обстоятельств…
«Красота кукол всегда привлекала людей, манила своей недоступностью. И вот очередной мотылек бросился на ясный свет…»
Легкий согласный кивок в ответ. Печальная усмешка в глубине черных глаз с белыми ободками, немало видевших. И в ответ на вопросительный взгляд Лурдес:
– Хорошо… Но пусть братья все время будут возле нее.
И полуулыбка в строгих глазах, обращенных на мать Солнышка… Вот как… Никогда бы не подумал, что суровый Эстебан… Но в ответ – яркий ответный отсвет прекрасных глаз чернее ночи…
Мне бы еще очень хотелось разобраться с двумя гаденышами, заварившими всю эту кашу, но придется сдержаться. Пока… По крайней мере, серьезно Солнышко не пострадала, Эстебан все же человек слова, а с Дельвезом придется разбираться мне. Эри глядит раздраженно и обиженно.
Пора возвращаться. Мне – на Базу, я еще успею к утреннему построению, а Эри – домой. Смешно сказать, с появлением бешеного нашего сына в моей жизни валом покатились изменения. Очертания знакомого мира расплылись и исчезли, словно мы пережили ночь и пришел рассвет. Очень странное ощущение. Прошлое вернулось со всей той болью, которую мы пережили вместе, но только оцениваю я сейчас многое совсем по-другому, словно бы со стороны. Возможно, я все-таки ошибся тогда, так давно?
Прошлое.
Попытка удержаться на лезвии ножа, непрерывно балансируя и ежеминутно ожидая неминуемого падения, – вот что напоминала наша жизнь с Эри в недрах Экспериментального Центра. О возобновлении близости и думать было страшно… Ну не мог я быть с ним под прицелами следящей аппаратуры, чтобы потом все, что происходило между нами, рассматривали с непотребным гоготом и добрыми советами участникам. Было и такое в моей жизни, давно, еще в юности. Да ведь только любовь-то – дело двоих, а остальным делать здесь нечего. Слишком больно, слишком откровенно и искренне. Нельзя такое показывать, просто потому, что неминуемо будет использовано как способ контроля.
Что думал Эри по этому поводу, было неясно. Попыток приласкаться он не делал, это потом, много-много позже, он сумеет показать свою нежность и научится ласкать меня. Это еще в очень отдаленном будущем. А пока – сто способов выжить среди явных и скрытых врагов и не сойти с ума…
А еще… Больше всего в то время меня мучило и убивало его молчание. Силы возвращались с каждым днем, он сумел справиться с попытками контроля над его телом, но вот речь… Видимо, центр был задет очень сильно. Я пытался говорить с ним так же, как с малым, не закрывая рта, надеясь, что сумею заставить его отвечать хотя бы односложно… И встречал только бешеное сопротивление с его стороны. Он не хотел со мной разговаривать. Злился, обижался, ревновал к малому? Можно было предполагать все, что угодно, он упорно закрывался от моих вопросов.
Прекратил я его мучить после одного подсмотренного мною события…
Не помню, но по какой-то причине меня занесло в нашу часть блока днем, во внеурочное время, Эри прекрасно знал, что в это время я на службе. В отсеке – тишина, я подумал, что он спит, и не стал громко топать, решил сыграть в разведчика на тропе войны. Сыграл… Странные звуки, то ли мычание, то ли звериный крик. Приглушенные, но явно не человеческим горлом издаваемые. Ну да, Эри человеком точно не был… Он сидел перед переливающейся пластиной псевдоокна, ловя свое отражение в бликах искусственного счастья на стекле, и пытался что-то произнести. Я застыл у входа. Собственно говоря, мне бы надо было исчезнуть, пока он не понял, что я здесь, но я просто не успел. Эри рванул ворот комбинезона, затрещала металлоткань под яростными стальными пальцами, он едва не разорвал собственное горло, только остатки застежки посыпались на пол. Под ударом кулака завизжала и развалилась плоть псевдоокна, обнажив тоненькие пластины светодиодов. Эри сжал голову руками. Тот же жест, что у черноглазой куклы в блоке содержания. Похоже, отчаяние?
– Пожалуйста, прекрати…
Мне надо было тихо удалиться и потом разыгрывать неведение. Но не смог. Наверное потому, что что-то такое шевельнулось в сердце, и я подошел к своему синеглазому гордецу.
– Не надо. Все вернется со временем. Ты же почти справился с параличом, пройдет и немота…
Эри вскочил на ноги, я не успел отшатнуться… И мы покатились по полу, пытаясь побольнее придавить противника. В общем, мы просто подрались, как двое мальчишек, не поделивших переливчатое цветное стеклышко, перо экзотической птицы с далекой планеты, первое оружие, полученное в подарок от отца… И довольно долго волтузили друг друга, пока я не оказался внизу, с накрепко прижатыми к полу рукам-ногами, Эри победоносно взгромоздился сверху. В синеве его глаз дрожало торжество и смех. Еще полгода назад я бы забился в смертельном захвате, пытаясь высвободиться и спастись от неминуемой мести безумной куклы, а сейчас просто смотрел в оживившееся лицо возлюбленного и ждал, пока он освободит хотя бы одну мою руку, чтобы провести пальцами по загоревшейся румянцем впалой щеке. «Люблю тебя…» Это уже не словами, а лишь нежным прикосновением к его разуму, словно шелковым платком утереть пот с высокого лба. Видение очень ясное, и Эри уловил посыл моего разума. Глубочайшее изумление в ставших темно-синими глазах, он мгновенно слетел с меня, откатился в угол, ответил почему-то испуганным взглядом.
Зверя нужно приучать лаской и твердостью, я понял это довольно давно. И пытался приручить своего зверя хотя бы ненадолго. Тогда я не верил, что нам удастся остаться вместе…
– Ладно, вообще-то я зашел за инфопластиной. Сейчас заберу и вернусь на службу…
Жесткий кивок в ответ. Ладно-ладно, я понимаю, что перепугал тебя до невозможности моим признанием, наполовину ложным. Не любовь равного к равному, пожалуй, тогда это была в большей степени жалость. Я так и не понял, когда полюбил его по-настоящему, как равного себе, как человека одной со мной крови…
Не помню. Не могу ответить на этот вопрос до сих пор. Что ж, в любви бывает и так…
