"Россия! Москва! После эмиграции ему три года снился запах сирени за окном его московской квартиры. И все шесть лет эмиграции ему снятся московские девочки, ни одна американка не приснилась ему за это время, хотя, казалось бы, американские шлюхи ничем не хуже русских, делают все то же самое, и все-таки… Но спокойно, спокойно. Ему сорок шесть лет, у него тут дом и неплохая работа, две машины, и какие! О таких и не мечтать в России, там «Жигули» или «Москвич» – предел роскоши. У него тут дочь, и он ее любит. А кого еще тут любить? Этот дом, в котором ему нечего делать, когда Оли нет дома (а ее нет дома все чаще и чаще, а скоро и вообще не будет)? Или Барбару – сорокалетнюю продавщицу из магазина «7/11», у которой он ночует два раза в неделю? Что ему любить тут, в этой стране? Он поздно сюда приехал, поздно. Оттуда, из России, Америка казалась идеальной и сказочной. Все, чего не было в России, было здесь: роскошные машины, отели, миллионеры, путешествия по миру, собственные самолеты и яхты. Но… все, чем был он в России, – этого нет здесь. Здесь он никто и ничто – лаборант в зубопротезной больнице, делает старухам протезы. И то слава Богу, что отец выучил его этому ремеслу с детства и мать заставила пойти в медицинский институт. Иначе бы он тут загнулся, как погибают все сорокалетние журналисты-эмигранты, какими бы расталантливыми они ни были там, в России. Кому они тут нужны с их чудовищным английским, на котором они не только писать, но и разговаривать толком не умеют? Да, он поздно сюда приехал, поздно. Правильно говорят эмигранты – сначала Америка кажется страной неограниченных возможностей, а потом ты видишь, что эти возможности не для тебя. Здесь нужно родиться или хотя бы приехать сюда, как его Оля – двенадцатилетним. А приехать в сорок лет – это было аферой и самоубийством."

 

"Кретин, зачем он вернулся сюда, что за блажь, что за идиотизм была вся эта шестилетняя ностальгия?! Стоит провести один день в общем вагоне любого поезда в России, как от запаха потных портянок и распирающей желудки картошки испаряется любая ностальгия, ети ее в душу в мать! Идиот, безумный идиот, ты мечтал вернуться в свою молодость, вернуться в себя самого десятилетней давности, но вот ты вернулся, сбылась мечта идиота – и что? Ты в капкане. И лучший способ выбраться из него – это просто сейчас, сию минуту выйти в тамбур вагона и броситься под колеса поезда…"

 

"И уже знал Ставинский, понял, додумался на вагонной полке и за столиком в вагоне-ресторане, что вся его ностальгия по России была тоской привычного лагерника по своему лагерю, в котором он был когда-то не простым зеком, а привилегированным. Потому что работал тогда не на заводе и не в колхозе, а на телевидении – так сказать, в лагерной самодеятельности. Быть привилегированным – вот и вся твоя ностальгия, Ставинский, говорил он себе с издевкой. Из-за этого ты даже по лагерю тосковал, идиот!…"