Проф. Михаил Бабкин. ВНОВЬ О ПОЛИТИЧЕСКОЙ ПОЗИЦИИ ДУХОВЕНСТВА РОССИЙСКОЙ ЦЕРКВИ В ФЕВРАЛЕ 1917-ГО. Ответ Ф.А. Гайде, не опубликованный сайтом "Православие.Ру"
-----------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------
Данный ответ направлялся автором в редакцию сайта "Православие.Ру", где был опубликован полемический отзыв Ф.А. Гайды на монографию М.А. Бабкина, однако редакция не разместила ответ и в переписку с автором не вступила.

В Интернете появился очередной полемический отзыв Ф.А. Гайды (1) на мою монографию "Духовенство Русской православной церкви и свержение монархии (начало XX в. – конец 1917 г.)" (М., Изд. Государственной публичной исторической библиотеки России. 2007. – 532 с.). Он имеет вид научной статьи и носит название "Русская Церковь и русская революция" (2). В отзыве вновь содержатся громкие заявления, что моя версия общественно-политических событий является "искусственной и надуманной", "совершенно не учитывающей исторические реалии той эпохи". Такие громкие заявления вынуждают меня ответить рецензенту.

Названная статья Гайды производит несколько странное впечатление, представляя собой, на мой взгляд, набор некоторых мыслей на несколько абстрактные темы. С одной стороны, её главная цель видится в "развенчании" моей исследовательской концепции. С другой – по существу самой моей книги говорится весьма и весьма скупо. Максимум – речь идёт о содержании 2-3 параграфов книги, в то время как в монографии их 16.

Уж если взялся Гайда за "развенчание" моей монографии, то для того, чтобы быть убедительным, следовало бы придерживаться принятых в научном сообществе "правил" опровержения: 1) Изложение опровергаемой концепции; 2) Указание узловых аргументов, на которых базируется концепция; 3) Опровержение этих аргументы; 4) Предложение иной точки зрения.

Оставляя "за скобками" общие рассуждения Гайды, к содержанию моей книги имеющие весьма абстрактное отношение (например – о взаимоотношениях духовенства Российской Церкви и либеральной оппозиции, о "распутинской" репутации Святейшего Синода, о политической ориентации левых кадетов, о личных отношениях П.Н. Милюкова и А.И. Гучкова к Св. Синоду, об оценке политической ситуации различными социалистическими партиями и проч.), отвечу на его немногие конкретные сентенции.

Рецензент выставляет мне в вину, что делаемые в моей книге выводы "не совпадают, а иногда даже противоречат выводам" научных предшественников: С.Л. Фирсова, В.А. Федорова, священника Георгия Ореханова и др.

На это замечу, что если с названными уважаемыми авторами у нас и есть определённые несогласия – то далеко не во всех выводах. А в целом же я занимаюсь теми сюжетами, которым названные исследователи по разным причинам не уделили в своих работах достаточного внимания. Потому-то используемый Гайдой термин "противоречие" здесь некорректен. По поводу же самих наших несогласий с коллегами приведу слова Апостола: "Ибо надлежит быть и разномыслиям между вами, дабы открылись между вами искусные" (1 Кор., 11: 19).

Из содержания статьи Гайды не вполне понятно, о каком периоде он пишет: "Не случайно Бабкин не приводит фактов политической деятельности епископов и ограничивается одними более чем спорными догадками".

Если речь он ведёт о "послефевральском" 1917 г. – то рассмотрению политической деятельности архиерейского корпуса посвящён целый параграф, который так и называется: "Позиция иерархии Российской православной церкви по отношению к Февральской революции" (сс. 213–263). Об общественно-политической деятельности епископата говорится и в других параграфах моей книги (сс. 140–202, 323–369) (3).
В очередной раз Гайда приписывает мне то, чего я никогда не утверждал: "Особое недоумение вызывает тезис Бабкина о том, что еще одной опорой монархии в 1917 году могла стать кадетская партия".

Опорой монархии в её "дореволюционной" форме кадеты действительно не были. В их программе было устроение в России конституционной монархии. Впрочем, и относительно сего среди кадетов согласия не было. Лишь члены правого крыла этой партии выступали за установление в России такого вида правления. Те же, кто был левее их, являлись сторонниками республиканского строя. Однако это никак не влияет на то, что до конца марта 1917 г. кадеты de jure были монархистами, стремившимися не "упразднить" монархию (к чему стремились члены Св. Синода), но лишь "трансформировать" её (4).

Гайда фактически ставит под вопрос факт обращения обер-прокурора Н.П. Раева 27 февраля 1917 г. к Св. Синоду. Рецензент указывает на недостоверность одного из источников – на "активно транслировавшую любые слухи" газету "Петроградский листок".

В ответ укажу, что эти же "слухи" напечатаны и в центральной церковной газете "Всероссийский церковно-общественный вестник", а также в вышедшей в 1924 г. книге профессора Б.В. Титлинова (5). При этом важно учитывать, что возражений по поводу этих "слухов" от современников не прозвучало: в первую очередь – со стороны членов Св. Синода состава зимней сессии 1916/17 гг. И вплоть до сего дня они никем кроме Ф.А. Гайды оспорены не были.

Мой оппонент говорит: "Официальная позиция Синода в ходе Февральской революции была подчеркнуто аполитичной, а с учетом сложившихся обстоятельств и не могла быть никакой другой".

На это замечу, что позицию Св. Синода в февральские дни 1917 г. лишь формально можно считать таковой. Реально же за молчанием и "отрешением от политики" членов высшего органа церковного управления скрывались антимонархические настроения, которые ярко проявились в ближайшие к революции две недели (о чём весьма подробно говорится в моей монографии: сс. 142–202).

На основании того, что Св. Синод был последним из имперских учреждений, до отречения от престола Николая II принявшим решение войти в контакт с Временным комитетом Государственной думы (ВКГД), Гайда утверждает, что в деятельности высшего органа церковного управления "не было ничего "антиправительственного".

Однако рецензент не учитывает того, что ВКГД являлся органом именно революционной, а не легитимной власти. Он был сформирован по инициативе самих думцев во второй половине дня 27 февраля: после объявления отсрочки сессии Думы императором (6). И тот факт, что члены Св. Синода решили войти с этим органом в контакт днём 2 марта (до отречения императора Николая II от престола, подписанного несколькими часами позже: около 12 часов в ночь со 2 на 3 число (7)) (сс. 144–145) – весьма красноречиво свидетельствует об их отношении к Царствующему дому (а не "царствовавшему", как говорилось в распространявшихся высшим органом церковного управления с 7-8 марта по всей России документах; см.: сс. 151–152).

Рецензент, используя присущий себе "хронологически масштабный подход" (8), отмечает: "Теоретически Учредительное собрание могло установить монархию (хотя это была бы уже принципиально новая монархия – "волею народа", а не "Божией милостью"), однако уже в марте 1917 года такая перспектива была практически невероятна, и это было ясно всем".

Эти слова совершенно справедливы лишь для общественно-политической ситуации, сложившейся к …третьей декаде марта 1917 г. К тому времени уже вышла серия определений и воззваний Св. Синода, в которых революционные события объявлялись необратимыми, а Дом Романовых - "отцарствовавшим" (об этом – в моей монографии: сс. 144–172, 177–202). Но в первых числах марта вопрос о монархии (в конституционной форме) был вполне актуален и стоял на повестке дня, как говорится, "в полный рост". Но после того как само высшее духовенство фактически "отказалось" от монархии (выражение митрополита Сергия (Страгородского) (9)), какая сила в Церкви дерзнула бы выступать за неё? Ведь ей пришлось бы выступать фактически против позиции Св. Синода. Этой силы, кстати сказать, и не нашлось.

Одним из основных фактов, на которых базируется моя концепция, является отсутствие как такового отречения Дома Романовых от престола. И то, что юридически Россия вплоть до 1 сентября 1917 г. оставалась империей. Отсюда – и тезис о сложившемся в стране после 2-3 марта 1917 г. до Учредительного собрания "междуцарствии". ("Междуцарствие" - применительно к той ситуации – термин причисленного к лику святых епископа Пермского Андоника (Никольского), см.: сс. 167–168).

Однако вместо того, чтобы опровергнуть мои узловые аргументы, Гайда предпочитает вдаваться в пространные рассуждения о том, с чем я собственно согласен: после 3 марта 1917 г. "всего прежнего государственного порядка более не существует".
Вместе с тем потенциально возможная в 1917 г. конституционная монархия – также не есть "прежний государственный порядок". Однако Св. Синод не рассматривал никакой вообще монархической альтернативы народовластию. Почему? Ответ – в моей книге (см., например: сс. 201–202). Однако Гайда оспорить его не берётся.

Рецензент обходит стороной и другие мои узловые аргументы. Например, что церковные, т. н. "ставленнические" присяги, введённые в марте 1917 г. членами Св. Синода, в политическом смысле оказались левее общегражданской присяги, установленной Временным правительством (сс. 190–194).

Гайда сетует, что "по неизвестным причинам Бабкиным не использован" дневник члена Св. Синода протопресвитера Николая Любимова. Это "замечание" свидетельствует, что рецензент лишь поверхностно ознакомился с моим трудом. Ибо на книгу Любимова я неоднократно ссылаюсь (сс. 48, 254, 288), в чём легко можно удостовериться даже по имеющемуся в моей монографии "Указателю имён".

В целом же я ещё раз убедился, что Ф.А. Гайда или не удосужился внимательно прочитать рецензируемую работу, или же при составлении своего очередного отзыва руководствовался мотивами, весьма далеко отстоящими от научных.

Примечания:

1. Гайда Ф.А. – к. и. н., заведующий кафедрой истории России и архивоведения Исторического факультета Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета, доцент кафедры истории России XIX – начала XX вв. Исторического факультета МГУ им. М.В. Ломоносова.
См. 1-ю рецензию Гайды на мою монографию: Гайда Ф.А. [Рец. на кн.] // Отечественная история. М., 2008. № 5. Сс. 204–207. И мой ответ на неё: Бабкин М.А. Ответ рецензенту // Посев. М., 2008. № 12 (1575). Сс. 40–44 (или: http://www.portal-credo.ru/site/?act=fresh&id=924).

2. См. материалы сайта ставропигиального Московского Сретенского монастыря: http://www.pravoslavie.ru/arhiv/29621.htm. И републикации статьи: http://www.rusk.ru/st.php?idar=154802; http://www.religare.ru/2_63142_1_21.html; http://rushill07.narod.ru/articles/russian_church.html.

3. См. также последнюю работу: Бабкин М.А. События Первой русской революции и Святейший синод Российской православной церкви (1905–1906 гг.) // Уральский исторический вестник. Екатеринбург, 2008. № 4 (21). Сс. 30–38 (или: http://www.portal-credo.ru/site/?act=lib&id=2325).

4. На критику Гайды о том, что у монархии к февралю 1917 г. якобы не было социальной базы, я уже отвечал, см.: Бабкин М.А. Ответ рецензенту. Указ. соч. С. 42 (или: http://www.portal-credo.ru/site/?act=fresh&id=924).

5. Всероссийский церковно-общественный вестник. Пг., 1917. № 1. Сс. 2–3; Титлинов Б.В. Церковь во время революции. Пг., Былое. 1924. С. 55.

6. См., например: Милюков П.Н. История второй русской революции. М., РОССПЭН. 2001. Сс. 41–43.

7. См., например: Милюков П.Н. Указ. соч. С. 49.

8. См. об этом "подходе" Ф.А. Гайды см.: Бабкин М.А. Ответ рецензенту. Указ. соч. Сс. 43–44.

9. Митрополит Московский и Коломенский Сергий (Страгородский) в 1942 г. писал: "Численно Церковь понесла за время после революции большие потери. С отделением Церкви от государства сняты были всякие преграды, искусственно задерживавшие людей в составе Церкви, и все номинальные церковники от нас ушли. При этом роковое значение имела вековая у нас привычка видеть православие до неразрывности сплетённым с царской властью. У Максима Горького в описании 9 января в Петербурге ("Жизнь Клима Самгина") даны яркие примеры того, как доселе крепкие приверженцы православия, разочаровавшись в царе, прямо переходили к безбожию. Да и теперь подчас можно встретить людей, искренне недоумевающих, какая у нас может быть речь о вере православной, когда от царя мы отказались (курсив мой. – М.Б.). С другой стороны, те, кто не хотел отказаться от царской власти, не могли оставаться в Церкви, которая готова была обойтись без царя и не имела ничего против советской власти. Отсюда явились разные эмигрантские расколы, увлекшие из Церкви едва [ли] не всю нашу церковную эмиграцию. Одновременно с ними и, очень может быть, под их активным влиянием отделились от нас и некоторые центробежные группы в пределах России: иоанниты-иосифляне, викторовцы, даниловцы и просто наши оппозиционеры, не мирившиеся с молитвой за советскую власть и вообще с краснотою, как они называли, нашей ориентации" (Правда о религии в России. М., Изд. Московской патриархии. 1942. С. 10).

http://www.portal-credo.ru/site/?act=fresh&id=998