Просыпаюсь, как водится, незадолго до четырёх: как раз хватит времени наскоро перекусить (ну не могу-у я нормально завтракать в такое время!), собраться и добежать до офиса. Бежать, кстати, можно прямо по небу, всё равно никто не увидит, а если и увидит — скорее решит, что надо больше спать или просто не сходить с ума. А путь, между прочим, здорово сокращается, десять минут вместо двадцати! Ничего себе разница, а?
Осторожно перебираюсь через своего товарища по дивану; радуюсь в который раз, что преспокойно встаю в нужное время, обхожусь без будильника — а то он, конечно, очень был бы доволен, если бы ему среди ночи что-то трезвонило в самое ухо... Теперь главное не рухнуть на него, а то ж все ноги отгрызёт: недаром волк!
Тише мыши крадусь к стулу, чтобы ни одна половица не скрипнула, и с охапкой одежды выбираюсь в коридор. Чаю не хочется; одеваюсь наскоро (жаль, по форме нужно всё синее, а тёплой синей кофты у меня нет), вытаскиваю из холодильника батончик мюсли — и вперёд, на улицу. Из квартиры, конечно, выхожу через подъезд: вдруг нечаянно распахну окно, а моего товарища по дивану продует? Кому нужно счастье в виде волка, хлюпающего носом и обещающего покусать за такую выходку? Вот то-то и оно!

На улице оглядываюсь подозрительно, но это же четыре утра, кто будет в такое время шастать по городу? Так что преспокойно поднимаюсь в воздух, будто шагая по ступенькам; ну то есть не совсем спокойно, приходится внимательно следить, куда ставлю ногу, достаточно ли там густой воздух, чтобы не рухнуть обратно; и чем выше поднимаешься, тем тщательнее приходится проверять. Впрочем, поначалу оно всегда так, вот сейчас привыкну через десяток шагов — и буду скакать зайцем по небу, мимоходом жуя мюсли.
Зайцем — под стать волку, дрыхнущему на диване. Чудная мы парочка, чуднее не придумаешь.
К офису подбегаю бодрым шагом, почти мурлыкаю себе под нос какой-то дурацкий мотивчик, неизвестно откуда взявшийся; честно спускаюсь на крыльцо и честно захожу внутрь обычным человеческим путём. Вот сейчас как получу адреса, где предстоит работать, как побегу по городу, заглядывая в окна и отбирая сны!..
Никогда не возражал против работы антикурьером. Зимой, правда, холодно, а всё остальное время — побегал себе в удовольствие около часа, а дальше можешь дрыхнуть без задних ног — или с задними ногами, уж как решишь, полная свобода действий.
Не это ли работа мечты, а?

Адреса, как обычно, раздаёт сам шеф, хлопает каждого по левому плечу, где нашивка с китом, переливающимся оттенками от голубого до ультрамаринового, и отпускает. И мы разбегаемся — сказал бы: на все четыре стороны, — но вы же прекрасно знаете, что на самом деле сторон куда больше...
Мои адреса все в шаговой доступности, можно даже не спешить, тем более что начинать нужно около половины пятого утра, а точнее — в двадцать минут, не раньше. Прогуливаюсь неспешно, не по воздуху даже, а по асфальту; кепку в руках верчу — синюю, как и прочая форма, — а в голову лезут все мысли подряд, будто бы их тут кто-то выпустил целую стаю, а они на меня наткнулись. Ну, например, — выдаст ли шеф сегодня сон в качестве зарплаты? Не всегда удаётся нормально заснуть после ночной прогулки, так что туз в рукаве бы не помешал. А ещё — интересно, как там мой товарищ по дивану? Не проснулся ли, пока я возился с одеждой, не сидит ли теперь, закутавшись в одеяло и проклиная всех на свете, особенно меня, с моим дурным графиком работы? Хотя будто бы не знал, с кем жить собирается!
Свежие порезы зудят, да так, что многое бы сейчас отдал за возможность поскрести их как следует, с наслаждением. Но только потираю предплечье сквозь рубашку: вот сдёрну коросту — и будет всё опять заживать, опять чесаться, вдобавок рукав кровью запачкает, а мне надо лишний раз со стиркой возиться?.. Подожду, пока не станет очередным шрамом, и тогда буду скрести ногтями сколько влезет.
С этими тревогами и мыслями приближаюсь к первому дому. Какая у нас там квартира, какой этаж?.. Так-так, этаж пятый, квартира тридцать... Высчитываю нужные мне окна, лёгкими прыжками поднимаюсь по воздуху и, втянув живот (вовсе не обязательно это делать, но как-то помогает сосредоточиться), просачиваюсь сквозь окно. Где у нас тут, интересно, спальня?..
Прохожу мимо двух спящих взрослых (чую же, не те люди, иначе бы не был антикурьером) и замираю у детской кровати. Серьёзно, эта девочка лет пяти — моя жертва? Да вы издеваетесь! У ребёнка сон отнимать — хуже, чем конфету! Когда она ещё наспится на долгие годы вперёд?
Но делать нечего, гляжу на неё внимательно, пальцами шевелю — и вот он, сон, в моей ладони, а затем и в кармане. А девочка открывает глаза, смотрит внимательно; наверняка расплачется — или что там делают дети, которые, проснувшись, обнаруживают над собой подозрительного незнакомца? Поэтому я торопливо бормочу:
— Извини, твой сон мне куда нужнее, я этим на жизнь зарабатываю.
— Как мама с папой? — понимающе уточняет девочка.
Киваю:
— Вроде того, да. Ладно, я побежал, дел ещё полно, — и с разбега выскакиваю в окно. Уж очень люблю этот жест, эффектный такой, люди обычно либо вздрагивают, либо к подоконнику кидаются, либо и то, и другое...
Какой там адрес у меня следующий?..

За час собираю пять сновидений — сколько и велел шеф. Приношу ему добычу, улыбаюсь самой очаровательной из всех возможных улыбок, чтобы хоть немножко поднять настроение. Но куда-а там, он всё так же хмур и серьёзен, никак не реагирует; поэтому я отдаю собранные сны и, ура, получаю один из них в качестве зарплаты — ну, не всей, конечно, а всего лишь части.
Теперь можно с чистой совестью идти домой и там падать в кровать; и отдыха-ать до самой ночи, почти сутки, не работа, а настоящий рай.
Скачу по небу так же легко, как по земле; не завидую тем, кто меня сейчас увидит и решит, что крыша совсем поехала. Поэтому не выглядывайте из окон ранним утром, берегите свою психику, а то ж мне стыдно будет, а вам потом в себя приходить...

Внутрь квартиры захожу через окно, не через подъезд; просачиваюсь аккуратно и не распахиваю ничего, какой я молодец. Товарищ мой так и дрыхнет, накинув одеяло на голову. Раздеваюсь торопливо, устраиваюсь рядом с ним; нетерпеливо скребу порезы на предплечье, слизываю капельки крови и, успокоенный, закрываю глаза.
Хорошо всё-таки быть мною, как ни крути.

***

Меня будит назойливый будильник под подушкой — как обычно. Где бы найти тренинг, на котором научат просыпаться в нужное время по своему желанию, без этих мелодий, надоедающих до зубной боли уже спустя пару десятков пробуждений?.. Я ведь, кажется, и в полдень едва ли бы встал, так и барахтался бы в сновидениях, пока соседу моему не надоест лицезреть вместо живого меня, с которым можно поговорить, невнятный комок под одеялом. Правда, зная его привычки, могу с уверенностью сказать: он обзавёлся бы следами от клыков где-нибудь на ноге — потому что наверняка пнул бы в бок без лишней вежливости.
Но сегодняшним утром звонит будильник, а мой сосед, набегавшийся за ночную смену, сопит в подушку, так что обходимся без лишнего кровопролития.

Времени предостаточно, чтобы выйти на кухню, вскипятить чайник и приготовить яичницу с колбасой. Вот не знаю, протяну ли я на ней до самого вечера, но авось меня на работе покормят: им ведь не нужен умирающий от голода волк? Опасное всё-таки дело, такого побоишься к заказчикам отправлять. Ну или за свои деньги еду куплю, чай, не сломаюсь и не обеднею, а ребятам тоже какой-никакой доход.
Завтракая, листаю новостную ленту. Нет, вы поглядите, этот придурок, пока сны собирал, успел кучей записей поделиться. Какие-то котята, щенки, рассветы и закаты этого города, а ещё — розыгрыши бесплатной пиццы: ну да, поесть на халяву все любят... Отмечаю понравившимися некоторые фотографии, только осторожно, чтобы он не счёл меня навязывающимся; допиваю чай и собираюсь на работу. Пока одеваюсь, обвожу маркером узоры на животе: чтобы, значит, никакой монстр больше не покусал; да и просто для защиты от всего плохого и для притягивания хорошего. Сколько лет уже ношу, и татуировки никакой не надо.
А может, как раз татуировкой и набить, чтобы не обновлять каждый раз?..

На улице злорадной усмешкой провожаю тех, кто бежит на остановку: я живу довольно близко, мне не надо толкаться в общественном транспорте среди таких же спешащих на работу, а можно спокойно прогуляться, щурясь редким солнечным лучам, втягивая воздух, пахнущий городом и летом, а не людьми, сгрудившимися вокруг.
Впрочем, зимой-то не очень здорово добираться на точку, дрожа от холода; точнее, не дрожа, но лишь потому, что при таком быстром шаге замёрзнуть невозможно. Хотя вот нос и щёки ещё как умудряются, если не спрятать их под шарф.
Но сейчас, к счастью, не зима; и я спокойно перехожу дороги одну за другой, пропуская автобусы и троллейбусы, полные людей, верчу головой по сторонам, стараясь получше запомнить город сегодняшнего дня — просто так, развлечения ради. И наконец добираюсь до точки — одним из первых, как всегда.

Почти всё время сижу на месте, гоняя чаи: что-то люди не спешат среди рабочего дня заказы делать, три раза всего и пришлось сбегать. Когда сосед мой в онлайне появляется (в двенадцать, надо же, как рано проснулся!), пишу ему: «Доброе утро. Какие планы на сегодня?»
Отвечает незамедлительно: «Никаких, буду валяться на диване и ждать тебя. Хочешь, фильм какой-нибудь посмотрим вечером? Я выберу».
С его бы настойчивостью карьеру строить или, на худой конец, брать штурмом тех, кто на свидание идти не хочет: который уже раз предлагает фильм посмотреть, а я всё отнекиваюсь, совершенно себе не представляя, как буду так тесно рядом с ним сидеть и, может, даже обсуждать то, что вижу.
Или стоит согласиться? В крайнем случае, сбегу прямо во время просмотра, а он навсегда уяснит, что затея провальная.
«Хорошо, — пишу, — твоя взяла, давай смотреть фильм. Только выбери что-нибудь не слишком серьёзное и без тупых шуток ниже пояса».
«Будет сделано!» — и я почти вижу, как он скалится в улыбке, даром что волк — это я...

До вечера ещё пять заказов отношу; потом сдаю сумку, раскланиваюсь со всеми и ухожу домой — так же медленно, так же наслаждаясь городом и усмехаясь в спину тем, кто ловит автобусы, троллейбусы и даже маршрутки. А я вот пешком хожу; порой мёрзну и промокаю, но зато никогда не умираю от духоты и от того, что ноги отваливаются, а сесть некуда.
Сосед мой встречает во всеоружии, то есть лежащий на диване с ноутбуком и сверкающий глазами из-за монитора.
— Ты сначала поешь, а потом?.. Или сразу?
— Сначала, — говорю, — поем; и желательно не твои ноги, слишком они худые, чтобы ими наесться. Поэтому если хочешь поболтать — перемещайся на кухню.
Перемещается — уже без ноутбука, но с телефоном, ни на секунду расстаться не может. Вместо того чтобы болтать — делает мне чай и наблюдает молча, будто людей (и волков, под них маскирующихся) никогда не видел. Впрочем, антикурьеры, наверное, вообще мало кого видят, с таким-то режимом работы...
Обещаю хмуро:
— Если твой фильм мне не понравится — откушу ногу. Чтоб ты знал, как страшна волчья месть.
А он смеётся:
— Хоть две, для тебя ничего не жалко! — и разве что эти ноги на стол не закидывает.
Вот придурок...

Впрочем, во время фильма мне даже не хочется сползать за ещё одной кружкой чая — а значит, сосед мой с выбором угадал.
Сидим плечом к плечу, толкаемся периодически. Думаю мимолётно: «Ну вот, почти свидание у нас, демо-версия, так сказать: не в кино, а дома на диване...» — и фыркаю негромко, будто бы шутка в фильме смешная, а не мысли у меня в голове в разгул пошли.
А всё-таки хорошо с ним, даром что придурок и выпендрёжник. Или у меня сегодня день такой хороший — потому что узоры на животе маркером обновил.
Как бы там ни было — нравится мне моя жизнь. Ни на какую другую её бы не променял.

***

Просыпаются одновременно, долго глядят в потолок: потолок интере-есный, столько трещинок, столько узоров можно выдумать. Потом первый делится с коротким смешком:
— Представляешь, мне приснилось, что я — это ты, — небрежно так, будто сон был просто сном и никаких следов в душе не оставил.
— Представляешь, — смеётся второй, — аналогично. Ну, то есть... Ну ты понял.
Молчат, не поворачиваясь, боясь поймать в глазах друг друга отражения тех, сонных себя. Набрав побольше воздуха, разворачиваются и выпаливают одновременно:
— А у тебя правда шрамы на руках?
— А у тебя правда на животе узоры?
И краснеют тоже одновременно, глазами хлопают, взглядом туда-сюда бегают. Садятся — вначале первый, за ним, с некоторой задержкой, второй. Первый задирает футболку, второй закатывает правый рукав:
— В-вот...
И рассматривают с любопытством: кто — руку с двумя свежими порезами, кто — живот с уже подстёршимся рисунком.

— Нет, — спустя несколько долгих секунд молчания мотает головой первый, — так не пойдёт.
— Согласен, — кивает второй.
Первый спускается с кровати, шарит в ящиках стола, второй, перегнувшись через подлокотник, перебирает вещи в рюкзаке. Наконец оба возвращаются на места, глядят внимательно друг на друга: ну, мол, кто сначала признается, что же именно «не пойдёт»?
— Дай-ка свою руку, — просит первый и сам же бесцеремонно закатывает правый рукав. — Ты, конечно, всего лишь мой товарищ по дивану, но не настолько же! — и, шурша упаковкой, клеит на свежие порезы пластыри — синие, с мультяшными волками.
— А я... — у второго дрожит голос, и он не находит ничего лучше, кроме как просто показать маркер. — Ляг, пожалуйста; там стёрлось, а я знаю, как для тебя это важно...
Первый послушно ложится, хоть и подрагивает нервно, и второй осторожно прорисовывает узоры, зная прекрасно, что там, под узорами, жуткие шрамы неизвестного происхождения, и немножко, самую капельку, стыдно их показывать, нужно закрашивать — и верить заодно, что закрашивание убережёт от неприятностей.

— Кажется, — смеётся первый, — нам теперь нельзя расставаться: мы слишком много друг про друга знаем.
— Согласен, — кивает второй; и неуверенно чешет затылок: — Может, и правда фильм какой-нибудь посмотрим, раз уж выходной? Или это ты должен был предложить? Я запу-утался!
— Ничего, — смеётся первый, — кто бы ни предложил — идея хорошая. Но есть лучше: давай сначала позавтракаем? Может, как раз и распутаемся...

И оба идут на кухню, осторожно перебирая в голове реальные и вымышленные воспоминания, раскладывая их по разным полочкам, чтобы больше не запутываться.
Зачем, интересно знать, мирозданию понадобилось менять их ролями?..