Фонари в парке могут не гореть по самым разным причинам. Но кто бы мог подумать, что дело в маленьком фонарном духе?..
***
У Студента пары до самого вечера — будто составители расписания сговорились с особо противными духами и нарочно сдвинули всё попозже, чтобы вставать только к третьей, зато домой возвращаться аж после шестой. И путь, коне-ечно, вечно лежит через парк, где фонари к вечеру как раз гасят.

«Абсурд! Раздолбайство! Жалобу на них написать!» — то ли злится, то ли веселится Студент; хотя что тут весёлого — топать мимо тёмных высоких кустов, из которых вот-вот могут выскочить какие-нибудь городские гопники и потребовать городские деньги, городской телефон...

«Нет, — поправляется Студент, — телефон они скорее мобильный потребуют, на кой чёрт им городской? С проводом, что ли, таскаться и искать в парке городскую розетку?..»

«А было бы хорошо, — вздыхает Студент, — если бы в парке и правда были розетки. Росли бы из земли, точно цветы или деревья, питались бы земным электричеством; и телефон от них можно было бы подзарядить, особенно — когда надо срочно-срочно позвонить, сказать тем, кто ждёт, чтобы не волновались...»

Дома следовало быть двадцать минут назад — но на паре задержался на полчасика, прояснял все упущенные из-за болезни моменты, а то по этой теме курсовую писать, а он ни бум-бум... Ну и в магазин ещё заглянул, надо же было что-нибудь к чаю купить — в том числе в качестве извинения за задержку. Хотя какое печенье может искупить долгие минуты волнения?..

Интересно, кто переживает больше: Ветер или Воздушный Змей? Вроде оба могут выпрыгнуть в окно, отыскать его — сверху-то белую макушку хорошо видно, а уши ещё не настолько мёрзнут, чтобы шапку носить, — убедиться, что всё в порядке, никуда не пропал, никто не съел, никакие городские гопники не ограбили. Может, и компанию бы заодно составили, не так скучно одному в темноте идти...

Но раз уж никто не отыскал, не схватил за плечо — значит, сидят и волнуются. Значит, надо спешить.

Если бы не задерживался нигде — пошёл бы другим путём, в обход. На пятнадцать минут дольше — зато вот там фонари все горят, никто их не гасит. А этот парк...

— Надо всё-таки написать жалобу! — раздражённо цедит Студент и от негодования даже шлёпает ладонью по ближайшему фонарному столбу.

А фонарь ойкает. Натурально, по-всамделишнему, ойкает:

— Ай! — И голос такой тонкий, не поймёшь даже, фонарь это или... фонариха?..

«Тьфу ты, — встряхивает головой Студент, — какой фонарь, какая фонариха? Я просто о-очень устал, будто не спал три ночи, вот и начались уже слуховые галлюцинации».

А фонарь тем временем продолжает:

— Ты чего дерёшься? Я тебе чего сделал? Стою тут и стою.

И голос такой обиженный, как у ребёнка, Студенту даже неловко становится — но он не извиняется, а огрызается:

— Ты мне не светишь! А вечером, между прочим, темно по улицам ходить!

— Ой, а тебе надо светить? — виновато бормочет фонарь. — Прости, пожалуйста, я не знал.

Студент только открывает рот, чтоб фыркнуть насмешливо: «А что, по-твоему, должен делать фонарь?» — как фонарь и правда начинает светиться. Только вот не наверху, не там, где лампа; сам столб охватывает лёгкий оранжевый свет, а затем...

Студент бы так и шлёпнулся на вымощенную плиткой дорожку, если бы джинсы потом стирать не пришлось. Потому что от фонарного столба отделяется что-то оранжевое и живое, с виду как будто пушистое, с небольшими рожками и длинным хвостом. Отделяется — и хлопает глазками-пуговицами, застенчиво шаркает ножкой прямо в воздухе.

— Я бы всё-таки хотел уточнить... Тебе правда надо светить? Я совсем не местный, и у нас, ты знаешь, вечером гасят весь городской свет, чтобы звёзды лучше видеть. Ты посмотри, какие они яркие без фонарей!

Студент послушно задирает голову — и этот... фонарь, этот свет, этот... дух даже гаснет, чтобы ему, значит, лучше было видно.

А звёзды и правда потрясающие — не такие, конечно, как за городом или где-нибудь далеко на юге, но тоже ничего, хоть не просто пара белых точек. Особенно если не мимолётно бросить взгляд, а стоять и всматриваться, различать на тёмном небе всё новые и новые искры (или, может, прорехи в ткани мироздания) — и пытаться сложить их в знакомые с детства созвездия. Вон там, например, созвездие компаса рядом с созвездием лёгкого паруса, там — созвездие воздушного змея...

Ой. Ой-ёй-ёй. Сколько он тут уже беседует с фонарным духом?..

— Очень яркие, — соглашается Студент, потирая шею. — Вот только у нас люди по вечерам хотят добраться домой и не сломать ногу в темноте, а не на звёзды любоваться. На них и из окон поглядеть можно; или специально найти себе укромное местечко...

— Ой! — явно смущённо вспыхивает дух и тут же гаснет; а вдоль парковой дорожки один за другим зажигаются все фонари.

Студент одобрительно качает головой: совсем другое дело, тут уже и в грязь не вступишь, и городских гопников, шуршащих в кустах, заметишь. Вот розетку бы ещё отыскать...

— Так лучше? — возникает рядом чуть запыхавшийся дух, теребит в лапках кончик хвоста. — Я просто не знал, что у вас тут совсем по-другому, думал, надо вечером тоже свет гасить, а раз уж попал именно в этот парк...

— Лучше, — кивает Студент. — Спасибо. — И, помявшись, всё-таки спрашивает: — А ты... телефоны случайно заряжать не умеешь?

Дух снова хлопает глазками-пуговицами:

— А что это такое?

Студент вытаскивает телефон из кармана и молча протягивает духу. Тот обнюхивает, задумчиво покачивает в воздухе хвостом, чешет за ухом — а потом обнимает телефон всеми четырьмя лапками. И экран — о чудо! — наконец загорается.

Пропущенных звонков на телефоне — целая куча; видимо, придётся ещё в магазин забежать: одним печеньем точно не откупишься. Студент набирает номер и, вздохнув, готовится услышать о себе много нового и замечательного.

— Ты где ходишь? — голос в трубке на удивление спокойный, хотя это вообще-то нервный Воздушный Змей, который всё никак не поймёт, что никуда от него не денутся ни Студент, ни Ветер — ни сами по себе, ни отобранные волей мироздания.

— Да я тут задержался в университете, — виновато бормочет Студент. — И в магазин потом заскочил за печеньем...

— А мы уж думали, тебя городские гопники съели! — смеётся где-то на заднем плане Ветер, и Студент невольно улыбается.

Значит, не злятся. Значит, не достанется за такой долгий путь домой и выключенный телефон.

— Приходи поскорее, — мягко просит Воздушный Змей, и Студент почти видит, как смущённо шевелятся его щупальца под кофтой. — Мы тут шарлотку испекли — грушевую, между прочим. А ещё я чай купил, сладкий-сладкий... Ты уж там не позволь никому себя съесть, хорошо?

— Хорошо, — ещё шире улыбается Студент. — Я уже скоро, минут десять-пятнадцать, честное слово!

— Спасибо, — шепчет Воздушный Змей и кладёт трубку.

Студент с пару секунд прижимает к груди телефон — а потом разворачивается и крепко обнимает фонарного духа. Тот слегка жжётся — то ли от неожиданности, то ли потому, что фонарному духу положено жечься — и удивлённо помахивает хвостом.

— Спасибо, — Студент чуть сжимает его лапку. — Ты меня очень выручил, даже не знаю, что бы я без тебя делал!

— Без меня ты бы спокойно ходил по освещённому парку, — неловко улыбается фонарный дух. — Никто бы не стал гасить...

— Фонари, которые гаснут, чтобы люди могли взглянуть на звёзды, — это замечательно! — горячо заверяет Студент, несколько минут назад собиравшийся писать жалобу. — Только не надо всё время их гасить, хорошо?

— Только когда попросят? — догадывается фонарный дух.

— Только когда попросят, — кивает Студент; опомнившись, прячет телефон и взмахивает рукой: — Я побегу! Надеюсь, мы ещё встретимся?

— Конечно! — радостно вспыхивает фонарный дух и даже делает в воздухе сальто. — Я в этом парке надолго, ближайшие пару десятков лет уж точно!

— Доброй тебе ночи! — желает Студент; и, поправив рюкзак, спешит домой, где ждут Воздушный Змей и Ветер, грушевая шарлотка и сладкий чай. А если выключить свет и забраться на подоконник, то из окна как раз будет видно чёрное безоблачное небо, где...

Теперь он больше никогда не пойдёт в обход — даже если фонарный дух вздумает опять погасить все фонари.

В конце концов, всегда можно поднять голову — и пускай в эту ночь светят звёзды.