Снова Йольское, полупоток сознания; попытка докопаться до истинной сути этого рыжего раздолбая, который определённо не может быть простым человеком.
***

— Что ты есть? — бормочу, пробираясь на ощупь в липкой темноте.

— Ты видела, — отвечает голос из дальнего угла комнаты. Звук разлетается во все стороны, рикошетит от стен (угол падения не равен углу отражения, я почти вижу мерцающие следы неправильного, нефизического полёта) и попадает ровно в меня.

Тогда я слышу: «Ты видела, видела множество моих образов, что тебе ещё нужно, маленькая любопытная девочка?»

Интересно, он действительно существует и позволяет себе такую фамильярность или звучит только в моей голове? Выходит, я спорю сама с собой, добиваясь права увидеть то, что сама же и выдумала?

— Форма, — выдыхаю и жалею, что мой звук не способен так же коснуться стен и обрасти за это время подробностями и смыслом. Приходится проговаривать вслух: — Я видела твою форму, вернее, множество твоих форм, но что есть твоё содержание, твоя суть? Что есть ты на самом деле?

Он смеётся — одновременно светло и хитро, и смех оранжевыми искрами рассыпается по комнате, собирает буквы точно бусины, обретает форму — одну из.

«Ты не можешь увидеть моё "на самом деле", маленькая любопытная девочка, ты слишком человек, слишком житель этого мира, этой системы координат, чтобы видеть меня настоящего; поэтому довольствуйся моими формами, их так много, неужели тебе мало?»

— Я зануда, — улыбаюсь, зная, что он разглядит даже в кромешной тьме. — Я люблю раскручивать ниточки, сдирать слои, добираться до самой сути, до сердцевины, чтобы увидеть пульсирующий ком и понять — всё, что смогу.

— Не та система координат, — вздыхает он. Я жду очередного узора и «раскрученной» фразы прямо в уши, но он продолжает вслух: — Моя мерность больше мерности твоего мира, я как трёхмерный предмет, отражающийся на разные плоскости двумерных проекций — отсюда многообразие форм: поверни так, поверни эдак, наклони, переверни вверх ногами. И для жителей двумерного мира это всё разные вещи, а не формы одного содержания. Но даже если они будут знать, что всё это одно и то же, они не смогут увидеть настоящий облик: в их мире есть только два измерения, а я состою из трёх. Понимаешь?

— Ты всемогущ, — констатирую факт, ничуть не подлизываясь. — В твоих силах на некоторый промежуток времени выдрать меня из трёхмерной реальности и показать свою суть. Но сегодня ты принял форму упрямого барана и не собираешься ничего делать, да?

Он долго молчит; тишина, отражаясь от стен, многократно усиливается и затопляет мои уши. Я не слышу своего дыхания, не слышу своих шагов в пустоту — только густая и вязкая тишина.

— Если долго всматриваться в Бездну, — наконец замечает он, — Бездна начнёт всматриваться в тебя. Ты хочешь встретиться глазами с Бездной?

«Если ты увидишь меня настоящего, если ты поймёшь, ты сойдёшь с ума и уже не сможешь воспринимать мир таким, какой он есть; мой пристальный взгляд до конца жизни будет сверлить тебе спину, и ты не спасёшься от него нигде; неужели ты желаешь этого, маленькая любопытная девочка?»

— Я хочу увидеть твоё содержание, — шепчу с закрытыми глазами, сжав кулаки, как загадывали сокровенные желания в детстве.

Меня касаются чужие руки, множество чужих рук, облепляют, тащат к себе, с каким-то утробным рыком выдёргивают из… из привычной системы координат.

— Гляди, — говорят мне. Нет, не так. «Гляди!» — в самые уши, беззвучно.

Я открываю глаза. Я вижу то, что зовётся содержанием, сердцевиной, пульсирующей сутью всех его форм. Я тянусь к нему, желая разглядеть поближе, пораньше, я уверена, что ещё мгновение и…

И я не понимаю. Ни-че-го.

«Твоё счастье, что ты всего лишь маленькая любопытная девочка», — улыбается он; то есть, конечно, не улыбается, но это мимолётное изменение я воспринимаю как улыбку.

И я просыпаюсь в своём трёхмерном мире, в своей трёхмерной кровати и со вполне трёхмерным рыжим котом, сидящим на моей груди.