Ашенбах был так потрясен, что бежал от света террасы и сада в темноту, в
дальний угол парка. Странные слова, укоры, гневные и нежные, срывались с
его губ: "Ты не должен так улыбаться! Пойми же, никому нельзя так
улыбаться!" Он бросился на скамейку и, вне себя от возбуждения, вдыхал
ночные запахи цветов. Откинувшись назад, безвольно свесив руки,
подавленный - мороз то и дело пробегал у него по коже, - он шептал
извечную формулу желания, презренную, немыслимую здесь, абсурдную, смешную
и все же священную и вопреки всему достойную: "Я люблю тебя!"

за эту строчку - я люблю.