[310x480]Хочу вам сказать сразу, что красота, особенно женская, да и в общем человеческая, — вещь очень даже относительная и какая-то зыбкая, неустойчивая. Сантиметр в ту сторону, сантиметр в эту, чуть-чуть нос больше или меньше, разрез глаз, различия в котором доступно уловить разве что художнику, ну там их цвет тоже. Или вот ещё губы: здесь счёт уже на миллиметры идёт, оттенки их тона; линия скул, величина и форма лба, структура и длина волос. Конечно, не забудем и о фигуре, тут тоже свои нюансы. Казалось бы, что пропорции: выраженные в числах и записанные на бумаге эти соотношения никаких в общем эмоций не вызывают, имеют одинаковую природу и одинаковое же право на существование и смущение наших умов, однако нет же: подвергшись материализации и воплотившись в конкретных формах определённого человеческого тела, они вдруг обретают свои голоса, абсолютно различные, и начинают нагло, ничуть не скрываясь, кричать всему миру о том, что вот талия-де затерялась, либо грудь явно больше, чем нужно. А кому нужно, если рассудить толково? И к тому же, учитывая исторический аспект, в разные времена разным людям нужно разное. Не буду распространяться об откровенно толстых матронах эпохи Возрождения, вызывавшим в своё время восхищение, и о худосочных долговязых моделях современности, отмечу лишь диаметрально противоположные мнения в подходах к красоте. Нельзя кроме того забывать и об индивидуальности взглядов: что не нравится одному человеку, может приводить в состояние восторга другого. А в итоге, рассуждая обобщённо и системно, какая разница, скажите мне, в том, какой объём окружающего пространства занимает данная человеческая особь (конечно, если это никак не влияет на её здоровье, хотя и это в нашем рассмотрении не играет роли), а если уж говорить о лице и форме причёски, то я вообще не понимаю, как можно придавать этому такое большое значение. Великое ли дело нос, но вот кто-то, говоря о тебе, непременно отметит, что ты курносая или, например, что из-за твоей картошки глаз не видать. В наш век пристального внимания к отдельной личности, к индивидуальности, в век обогащения внутренней жизни людей и интенсивного развития их умственных способностей, мне кажется, так много говорить о внешней красоте просто не стоит. Обратитесь к духовному миру, погрузитесь в собственные глубины своей же непознанной души, узнавайте людей; а мерять своё к ним отношение величиной их рук и наличием живота - мелко и неправильно. Конечно, вы можете сказать, что я не права, вы так не делаете, что у вас есть толпа знакомых и друзей с непритязательными внешними данными, и даже, наверное, вы будете искренни, но тем не менее, вы можете относиться к некрасивому человеку с уважением, с терпимостью, с равнодушием, с дружелюбием, но полюбить его сумасшедшей, великой любовью вы не сможете, если, правда, этот человек не является вашим близким родственником, но и тогда основой любви будет просто жалость. Извините за длинное, скучное вступление, но дело в том, что эта тема мне очень близка, я думала над ней часто с тех пор, как покинула куклы и начала самоутверждаться в этом жестоком мире. Естественно, за года размышлений у меня сложились определённые взгляды на эту проблему, которые я и попыталась изложить выше. Извините, если вышло сумбурно и непонятно. Собственно, всё можно заключить в одну фразу: зачем людям обращать внимание на мою внешнюю оболочку, а не попытаться заглянуть внутрь меня; быть может, тогда они найдут родственную себе душу, и это поможет им полюбить меня. А, вернее, не им, а ему. Я, конечно, стесняюсь об этом говорить, но ведь это как исповедь, а на исповеди обманывать нельзя, поэтому перестану лгать и себе тоже: мне действительно нужно было, чтобы на меня обратил внимание кто-нибудь из представителей мужской половины человечества. Я достигла того возраста, когда уже могу себе в том признаться не краснея. Мне всегда казались смешными и глупыми мечты девушек всех поколений о прекрасных принцах на белых кораблях с алыми парусами либо в белых костюмах на алых мерседесах (в зависимости от нравов времени), но как бы то ни было банально, это является оформлением в мысленные фантазии извечного присущего особям человеческого рода чувства стремления к воссоединению со своей половиной, назначенной свыше. Я, конечно, в бога верю не совсем и небезоговорочно, но считаю, что разделение людей на мужской и женский пол не может быть случайным, и понимаю, что человек лишь мужского либо женского начала, не дополненный своими противоположностями, не является полной личностью и не может раскрыть свой потенциал до конца. К тому же не испытавший возвышенного чувства любви не будет даже полностью человеком, ибо это чувство присуще только людям и, собственно, определяет их как существ высших в земной природе. Я ведь почему так всё длинно говорю: мне хочется вам объяснить, что у меня эта тяга к противоположному полу находится на сознательном уровне и, основанная на инстинктах, всё-таки мной проработана и объяснена с точки зрения разумного человека. У меня есть даже целая теория о происхождении мужского и женского полов, об их взаимоотношениях и о возможностях слияния, но я не хочу пугать вас длинными, путанными теоретическими отступлениями, потому что вообще в этих записках моей целью является просто рассказ о произошедшем со мной случае, а не углубление в комментарии. Итак, попробую остановиться только на изложении фактов. Начну с главного и неоспоримого: я некрасива. М-да, я некрасивый человек, даже, пожалуй, хуже: я — некрасивая девушка (чувствуете усугубление?). То есть я некрасива абсолютно, по стандартам всех времён и народов, а также отдельных личностей. Теперь вы, надеюсь, понимаете, почему я так долго говорила о красоте, об отношении к ней людей и так далее. Сейчас я попытаюсь как-нибудь более объективно себя описать, хотя это сопряжено с известными трудностями, связанными с индивидуальностью восприятия. Но я сейчас поставила перед собой зеркало и постараюсь считывать с него без ошибок. Итак, лицо. Ну, с формой определиться нетрудно: несомненно, это треугольник с вершиной внизу, в районе подбородка, острого, с глубокой ямочкой, и с основанием по линии волос, ровной и отчётливой. Кстати, о волосах. Прямые, неопределённого серого цвета, они обычно гладко прилизаны к голове спереди, а сзади стянуты в лошадиный хвост, тонкий, средней длины. Сделать с ними что-нибудь другое, честное слово, никак невозможно, а, распущенные, они прилипают к черепу со всех сторон и спадают к плечам мышинными хвостиками. Теперь лоб. Высокий, трапециевидной формы, он занимает большую часть лица и, на мой взгляд, является чересчур большим. Если бы ум определялся величиною лба, то мне, наверное, следовало бы гордиться, но я не очень в это верю, хотя и глупой себя не считаю. Может быть, со лбом всё было бы и нормально, если бы он не был покрыт частой россыпью красных следов от подростковых угрей, которые донимали меня всю мою юность и оставили о себе таким образом неизгладимую память. Брови. Понятно, что, находясь в основании такого огромного лба, они не могут быть тонкими и причудливо изогнутыми. Конечно, без малейшего намёка на экстравагантность, они с честью могли бы принадлежать любому представителю мужского пола: широкие, короткие, прямые, густые, -- они вполне достойны поддерживать мой необъятный лоб. О носе можно сказать одним словом: он необычен. Начинается от бровей сразу крутой выпуклостью, ровно и длинно опускается вниз и даже как будто книзу уменьшается, заканчиваясь острым кончиком и тонкими ноздрями. Общее впечатление от моего носа остаётся неприятное, и - не будем на этом задерживаться. О глазах сказать много вроде и нечего. Совершенно обычной формы, с короткими, желтоватыми редкими ресницами, они могут поразить разве что своей исключительной невыразительностью, что подтверждается к тому же и выцветшим серым цветом радужной оболочки, которая при определённом освещении имеет ещё и жёлтый отлив. Мне, правда, кажется, что глаза мои выглядят умно и серьёзно, но ведь я дала слово отказаться от комментариев и сообщать только объективные факты. Рот у меня и вовсе среднестатистический, губы бледно-розовые, почти бесцветные, и, пожалуй, немного узкие, особенно верхняя. О подбородке я уже сказала, а о щеках говорить не стоит, так как их как будто и нет, во всяком случае, на моём лице они незаметны. Уши удлинённые, плотно приставленные к черепу. Шея средняя. Вот почти и всё. Ах да, я ничего не сказала о своей фигуре, но называть моё длинное плоское тело фигурой было бы, наверное, очень громко, а потому ограничусь лишь замечанием о чрезмерной худобе, высоком росте, неожиданно крупных кистях рук и ногах, похожих скорее на ходули. Теперь прибавьте ко всему этому мою дурную привычку сутулиться, щурить глаза (я близорука) и грызть ногти в минуты размышлений, и получите практически точный мой образ. Итак, позвольте вас спросить, что вы обо всём этом думаете? Отвечайте не стесняясь и не жалея меня: осмыслив, я уже смирилась. Не правда ли, я получаюсь очень уж непривлекательной, несимпатичной, а одним словом - некрасивой. Причём моя некрасивость настолько прилепилась ко мне с детства, и мои знакомые так свыклись с ней, что, не задумавшись, какая-нибудь моя приятельница могла сказать что-нибудь нелестное об одной из частей своего тела, а затем, взглянув на меня, облегчённо вздохнуть: " Ну вот бывают же и вовсе некрасивые." Но я так к себе привыкла, что совсем не обижалась, тем более, что обижаться на такую очевидную правду было бы просто глупо. И вот, где-то в тринадцателетнем возрасте осознав, что ничего уже со мной поделать нельзя, я решила уделить повышенное внимание развитию своих умственных способностей. Мне удалось закончить школу твёрдой хорошисткой и поступить в институт. Я прочитала много книг и увлеклась поэзией. В результате могу сказать, что из меня получилась натура неглупая, склонная к фантазиям и умной мечтательности. Но как-никак я всё-таки принадлежу к человеческому роду и пол мой, несмотря на все видимые и невидимые недостатки, определяется как женский, а потому нечего удивляться, что такая селёдка как я с наступлением некоторого возраста стала проявлять интерес к противоположному полу. Надеюсь, однако, что внешне это никак не было заметно, потому что выглядело бы по меньшей мере смешно, если я на свои ходули одела бы модные туфли, обтянула бы свой тощий зад фирменными джинсами и наштукатурила бы своё треугольное лицо, выгодно оттенив свои жёлто-серые глаза. В лучшем случае мои знакомые отнеслись бы ко всему с юмором, а в худшем - с жалостью. Но я не хотела ни того, ни другого, а потому с ещё большим упрямством продолжала носить бесформенные юбки тёмных цветов и вытянувшиеся старенькие свитера неопределённых оттенков, волосы ещё безжалостнее стягивала в хвост, а на мужчин подчёркнуто не обращала внимания. Правда, никто этого не замечал, так как на меня вообще мало кто смотрел, но зато я была честна перед собой. Несмотря на близорукость и некоторую отчуждённость от всеобщего круговорота жизни, я была очень наблюдательна и все свои соображения по поводу подсмотренных явлений тщательно прорабатывала. Так, мне удалось заметить, что не все остальные люди действительно красивы, что есть у меня братья и сёстры по несчастью, но, надо отметить, что все прошедшие моё изучение субъекты были не столь безнадёжны, как я. Несмотря на общую некрасивость, у каждого из них в облике обязательно присутствовал этакий пикантный штрих, который, бывало, даже добавляя уродство, выделял их из толпы и позволял им надеяться, что их выпуклые глаза, например, кому-нибудь когда-нибудь покажутся огромными бездонными озёрами, в которых утонуло небо, или их неисправимо курносый нос для кого-то вдруг станет предметом поклонения. Моё же лицо до того какое-то среднее, что никто не мог бы остановить на мне взгляд просто так, разве только у меня бы вытек глаз или на лбу была бы нарисована звезда. Понятно, что в таких условиях у меня никаких шансов познакомиться с мужчиной моей мечты не было. И вот через несколько лет бесполезного ожидания у меня в глазах появилось какое-то тоскливое выражение, как у голодной собаки, и меня вообще начали сторониться даже бывшие хорошие знакомые. Когда я приезжала домой на каникулы, моя мама (папа к тому времени умер) жалостливо гладила меня по голове, приговаривая: "Ты, доченька, главное выучись. Ты у меня неглупая, пойдёшь работать, сама ещё как проживёшь, а там и ребёночка родишь как-нибудь, я тебе уж с ним помогу. Ты ещё будешь молодец." Как видите, иллюзии на мой счёт даже у моей мамы отсутствовали, хотя, зная мой в общем-то покладистый характер, она, мне кажется, всё-таки ещё мечтала, что вот какой-нибудь хороший человек подберёт её дурнушку-дочь, но меня всегда готовила к худшему варианту, чтобы не упала я потом с небес на землю. Но это всё присказка, хоть и долгая, почти как вся сказка, но необходимая для того, чтобы вы лучше могли понять мою историю и моё в ней поведение. Итак, училась я в институте уже четвёртый год, училась неплохо, потому что прилежно ходила на все пары и, звёзд с неба не хватая, экзамены всегда сдавала прилично. Преподаватели меня, правда, никогда не запоминали, но мне только того и надо было, и я сидела на первых партах, тихая и незаметная. Жила я на квартире у симпатичной кругленькой старушки, которую звали Раиса Дмитриевна. Она относилась ко мне спокойно и ровно, особенно не докучая, и я со своей стороны старалась ей не надоедать. В тот вечер, о котором пойдёт речь, на улице шёл сильный дождь и было очень мерзко. Я, всегда склонная к меланхолии и по примеру любимых поэтов считавшая, что очень люблю дождливую погоду, решила прогуляться, причём для пущей романтики зонтик оставила дома. Раиса Дмитриевна пыталась меня отговорить, но поняла, что это бесполезно, и, посоветовав мне долго не бродить и напророчив близкую простуду, дала ключи, заявив, что собирается очень рано лечь спать, так как погода тому способствует. Пожелав ей спокойной ночи, я спустилась по лестнице и, подняв воротник куртки, храбро вышла из подъезда. Улица встретила меня неприветливо, дождь сразу начал сверлить мою макушку ледяными каплями и ручейком проник за шиворот, ноги моментально промокли, а злобный ветер вырвал у меня из хвоста прядь волос и прочно прилепил её поперёк лица. Стало тоскливо и неуютно, но отступать было некуда, потому что, выдержав десятиминутный бой с Раисой Дмитриевной, сдаваться ей на милость я не желала, а потому решила где-то с полчасика побродить по улицам, а уж потом вернуться. Конечно, можно было отсидеться в подъезде, но мне стало стыдно перед самой собой за такие мысли, и я, поёжившись, пошла в ночь и дождь. Была, конечно, не совсем ночь, где-то восемь вечера, но людей на улице не было, с работы уже все, наверное, вернулись по домам, а просто так гулять в такую погоду может взбрести в голову только мне. Сначала я бодро перепрыгивала через лужи, но потом, заметив, что отдельных луж уже нет совсем, а есть одна сплошная пузыристая река, я начала весело хлюпать по воде. Конечно, поначалу моё веселье было искусственным, но потом, когда дождь меня вымочил всю насквозь, так, что даже скелет ощущался мокрым и текучим, когда я замёрзла до цокота зубов, мне действительно стало весело, и мелькнула мысль, что вот здорово было бы простудиться сильно-сильно и умереть от этого, и тогда вся моя безнадёга разом закончится, а умирать от простуды можно очень поэтично, с высокой температурой, слабостью и страданием в глазах. Я даже остановилась, чтобы получше представить себя в груде подушек, бледную и жалкую. Мне этот образ понравился, и подумалось, что тогда моя некрасивость смотрелась бы очень даже ничего. В этот момент ветер перехлестнул прядь волос с одного глаза на другой так резко, что я очнулась от размышлений. Вокруг было очень красиво, дождь шёл под необычным углом, особенно заметным в жёлтом свете фонарей; вода на тротуаре пузырилась и куда-то текла; дома стояли вымытые и прищуривались тусклыми стёклами; вверху было тёмно-серо и громко. Мне подумалось, что хорошо было бы написать про всё это стихотворение, я ухватилась за эту мысль и попробовала поиграть словами, но дальше двух строчек дело не пошло, так как я никак не могла подыскать рифму к слову дождь. Я попыталась как-то его заменить, но ничего не получалось, и я бросила это занятие, удовлетворившись первыми двумя строчками. Я встала в позу поэта, откинув лицо и получив из-за этого новую порцию холодной воды спереди за воротник, но, не обращая на подобные неудобства внимания, подняла одну руку к рыдающему небу, а другую положив туда, где, как я думала, находится у меня сердце, я с патетикой в голосе продекламировала двустишие. Найдя результат неудовлетворительным, я повторила его громче и с завыванием. На этот раз у меня всё получилось безукоризненно, и я, довольная собой, собралась было уже отправиться домой, полагая свой романтический вечер завершённым, но, обернувшись, увидела необычного субъекта, вернее, его глаза, отражавшие свет фонарей, расширенные восторженно и глядевшие на меня с тихим восхищением. Сначала я опешила, но холодные струи, омывающие моё тело даже под одеждой, быстро привели меня в чувство, и я, воспользовавшись столбнячным состоянием этого субъекта, разглядела его. На самом деле, он оказался совсем не необычным, а просто очень мокрым и каким-то опешившим. Зонтика у него тоже не было. Волосы, давно не стриженные, мокрыми прядями облепили лоб; лицо казалось обыкновенным, небольшим, овальным, с крутым носом, выпуклыми губами и широко расставленными глазами слегка навыкате, — оно оставляло впечатление в общем не очень приятное. К тому же сей тип был гораздо ниже меня ростом. И щуплого телосложения. Одежда его состояла из тёмной куртки, из-под которой выглядывала разноцветная рубашка в клеточку, совершенно мокрая, стареньких джинсов и расхоженных кроссовок. Ноги его, вероятно, безнадёжно промокли, так как он стоял в луже и уже, видимо, не обращал на это внимания. — Фея…, — он сказал это протяжно и тут же как-то судорожно сглотнул. — Извините, я не поняла. Вы что-нибудь хотели? — Прошу Вас, ничего не говорите, стойте вот так. Вы — фея дождя, прекрасная и волшебная. — Нет-нет, что Вы говорите. Извините, мне надо идти, я спешу, — я попыталась обойти его стороной, но мне это не удалось, так как он сделал шаг и снова оказался у меня на пути. Сердце моё в груди стучало быстро и очень громко, я даже перестала слышать шум дождя. — Жаль, — его лицо действительно выражало сожаление, — жаль, что всё прекрасное так мимолётно. Не уходите, — он взял меня за руку и, переступив ногами, слегка покачнулся. Я рефлекторно схватила его вторую руку и придержала. В его глазах я прочла восторг, он быстро согнулся и (я не успела ничего предпринять) поцеловал мне кисть у её основания; я опешила, а он, воспользовавшись моим замешательством, завладел обеими моими руками и, глядя мне прямо в глаза, говорил быстро и увлечённо: — Я люблю Вас. Нет, не улыбайтесь скептически. Я полюбил Вас с первого взгляда. Вы, наверное, сами не подозреваете, как прекрасны в этом жёлтом свете ночных фонарей, рождённая из дождевых струй… — Извините, мне надо идти, — я говорила, а ноги не шли, сердце выскакивало из груди, и лицо горело, несмотря на то, что дождь не утихал и вообще было очень холодно. Меня затрясло, и руки мои заметно дрожали. Одну из них мне удалось освободить из цепкой хватки этого странного человека, а другую он удержал и тихонько погладил своими пальцами. По коже у меня побежали мурашки, стало горячо в ногах и голове и одновременно ещё более холодно. Честное слово, я до сих пор не могу понять, почему не попыталась убежать и почему даже не очень испугалась. Наверное, всё было чересчур невероятно и казалось мне слишком нереальным, чтобы быть правдой. А, может, я просто была загипнотизирована этими большими глазами с россыпью фонарей в глубоких зрачках. — Вы прекрасны. Вы фея. Дождь — Ваша обитель. Я ничего не отвечала, а только стояла и молила бога, чтобы этот человек был на самом деле и чтобы всё сказанное им было правдой и чтобы он говорил ещё и ещё. Теперь, через некоторое время, я понимаю, что, скорее всего, это было своего рода опьянение от необычных слов, никогда ранее не слышанных мною; они оглушили меня и лишили возможности передвижения. Оказывается, бесподобное волшебное чувство испытываешь, когда тебе говорят красивые, возвышенные слова, когда на тебя смотрят обожающими глазами. Непроизвольно я расправила плечи, выпятила вперёд то, что у всех женщин гордо называется грудью, а у меня представляет собой довольно жалкое зрелище; руки мои, всегда большие и неуклюжие, вдруг обрели в своих движениях плавность; я почувствовала ( вы не поверите, но это правда), что становлюсь красивой. Я подумала о том, что нос мой, наверное, всё-таки можно с небольшой натяжкой и большими оговорками назвать римским, что глаза мои имеют необычный оттенок и в свете фонарей действительно смотрятся волшебно и потусторонне, что фигура моя, при малой коррекции, стройна, ноги длинны, как сейчас, кстати, и модно, а мокрые волосы и залитое дождём лицо романтичны и привлекательны. Пока я прислушивалась ко всем этим необычным ощущениям моего многострадального тела, человек передо мной, заметив, видимо, мою некоторую всё же нерешительность и недоверие, резким движением упал на колени прямо в воду и, целуя мне руки, говорил: — Я не позволю Вам так просто уйти из моей жизни, исчезнуть в никуда, оставив лишь зыбкое воспоминание. Я у Ваших ног. — Что Вы, встаньте, — я попробовала было его поднять, но мне безумно хотелось, чтобы он и дальше так стоял и бесконечно целовал мне руки. Голова кружилась, всё вокруг было нереальным и сказочным. — Мы должны быть вместе. Поверьте: это судьба, это бог скрестил наши дороги. Вы, вы фея! — последнее слово он выкрикнул, затем быстро встал и, как будто на что-то решившись, потянул меня куда-то, говоря: — Где Вы живёте? Скажите, откуда Вы. Пойдёмте, прошу Вас, быстро пойдёмте туда, откуда Вы пришли. Я должен Быть с Вами. Я обязан. Это судьба. Не знаю, что за ослепление нашло на меня. Моё оправдание только в том, что, быть может, дождь и ночь загипнотизировали меня; казалось, что это минута исполнения желаний. Вдруг я испугалась, что если буду медлить, то всё может мгновенно исчезнуть и я не перенесу этого краха надежды. Я тоже заспешила, не приняв в голову даже возможности того, что всё это может оказаться лишь грязными намёками. Да и, честное слово, я и сейчас не хочу принимать этой версии. Всё было так красиво, что, пожалуйста, дайте мне поверить в счастье. Мы шли быстро, поэтому скоро оказались у моего дома, заскочили в подъезд и, взявшись за руки, поднялись на третий этаж. Перед дверью квартиры этот человек властным движением развернул меня к себе лицом. Он был мне где-то по плечи, но неудобства от этого я не ощущала, напротив, какое-то чувство покровительства и взрослости грело меня изнутри. Он дотянулся до моих губ и поцеловал. Я почувствовала запах спиртного и в первое мгновение попыталась отстраниться, но он властно разжал мои губы своими и целовал. У меня в голове было как-то непонятно, вертелись мысли о том, что вот-де и первый мой поцелуй, и было очень приятно, по телу опять побежали мурашки, и я непроизвольно вздрогнула. Он меня обнял, а потом, мягко забрав из моих рук ключи, начал открывать дверь. У него не получалось, так как он ключ вставил неправильно, я нервно хихикнула и, отстранив его, ловко открыла сама. Приложив палец к губам, я шагнула в тёмный коридор и потянула его за руку за собой. Раиса Дмитриевна, вероятно, спала, дверь в её комнату была закрыта, и мы благополучно добрались до моей скромной обители, оставив за собой в коридоре грязный и мокрый след. Очутившись в моей комнате, незнакомец стянул с себя куртку и помог снять верхнюю одежду мне. Было смешно и необычно. — Мы все мокрые. — Да, нам надо переодеться в сухое, иначе мы заболеем, — это сказал он, глядя мне прямо в глаза. Тут я заметила цвет его глаз. Они были тёмно-коричневые. Вдруг он произнёс: — Мне надо в туалет. Я смутилась, но потом указала на коридор. Он вышел. Я быстро разделась, обтёрлась полотенцем и набросила на себя халат. Наверное, и в армии так быстро не раздеваются-одеваются. Когда он вошёл, я как раз завязывала пояс. Взглянув на меня, запыхавшуюся, со всколоченными волосами, он начал расстёгивать свою рубашку, медленно и глядя неотрывно в мои глаза. Я смотрела на него. Также молча и медленно он снял свои брюки, а затем и всё остальное. Я смотрела на него и ничего не могла ни сказать, ни сделать. Он подошёл ко мне, развязал пояс халата, немного помучавшись с тугим узлом, и, отбросив халат в сторону, замер, глядя на меня. Потом я почувствовала его руки на своей коже. Мы, кажется, подошли к кровати, а больше я никаких подробностей рассказывать не буду, потому что терпеть не могу это современное пристальное внимание к сексу. Он быстро заснул, а я всё смотрела на него и думала, что вот какой он маленький и несимпатичный, и, наверное, в жизни у него много проблем и тоже есть мама, которая иногда гладит его по голове и говорит, что он обязательно будет молодцом. С возрастом его я не могла определиться. Кажется, где-то под тридцать . Мне становилось его жалко, и я целовала его нос и полураскрывшийся рот, а он смешно хмыкал во сне и иногда всхрапывал. А мне было странно и ужасно приятно, что я вот лежу в постели с мужчиной, а он храпит, а рядом на стуле лежат его трусы, синие, в белый мелкий цветочек. И незаметно для себя я заснула, и снились мне двое ребятишек, мальчик и девочка, которых я собирала в школу и которые канючили у папы, небольшого и крутоносого, о посещении зоопарка в воскресенье. И, кажется, засыпая, я счастливо рассмеялась. Проснулась я поздним утром от того, что в коридоре возилась с ведром и шваброй Раиса Дмитриевна, ворча себе под нос что-то совсем для меня нелестное. Рядом со мной на кровати никого не было, в комнате пахло винными испарениями и, по-моему, сигаретами. Я вскочила, потянулась к форточке и распахнула её. С улицы повеяло свежим воздухом , сыростью и серым, влажным днём. Зачем-то порывшись на столе и стуле, я застелила постель, а потом села на неё и расплакалась. Постучалась Раиса Дмитриевна, вошла, увидела, что я плачу, подсела ко мне и стала вытирать слёзы рукавом от халата, приговаривая: "ну, деточка, что ж ты". Потом, заметив, что я не успокаиваюсь, зарыдала сама, и так сидели мы и ревели как две белуги, одинокие и не понятые всем миром. Через некоторое время я, конечно, плакать перестала, снова начала ходить на лекции в институт и вести прежнюю затворническую жизнь. Первые дни я ждала знакомого незнакомца и часто сидела у окна, но потом, обратившись к своему рассудку, убедила-таки себя в невозможности его появления. Конечно, было очень тяжело, и в груди как будто осел какой-то камень, но вот уже прошло с тех пор два месяца, и я чувствую себя значительно лучше. Честно говоря, это приключение меня всё-таки изменило и пошло на пользу. Я ощутила себя женщиной, перестала сутулиться и грызть ногти, а также купила себе губную помаду естественного цвета. Возвращаясь вечером с пар домой, я чувствую, что походка у меня плавная и грациозная; я иду по улицам, запрокинув голову и расправив плечи, и ощущаю себя феей или сказочной принцессой. Я смело смотрю в глаза встречающихся парней, и вот вчера познакомилась на остановке с одним симпатичным мальчиком, с которым мы вместе не поместились в очередной троллейбус. Он пригласил меня сегодня на свидание, и я, в ожидании семи часов, чтобы чем-то заполнить бесконечный день, решила написать эту исповедь. Конечно, я её никому не покажу, но для себя она мне необходима. Вот и вся моя история. А вы там что-то ещё говорите о красоте. Сантиметр туда, сантиметр сюда - какая разница? Я вот осталась прежней: мои глаза не стали голубыми, волосы не стали пышнее, а грудь как была плоской, так и осталась. И вот однако же… Так что всё дело вовсе не в красоте.