Если что я и знал,
то неточно, нечетко
и улавливал знак
через раз, на нечетный.
Неразборчив и глух
до его обаянья,
невнимательный слух
обгонял обонянье.
Но живой аромат
оседал на ресницы,
глаз вынюхивал март
по шерстинкам лисицы
и вылизывал ночь
до дрожащего блеска.

Губы трогали нож,
но не больно, нерезко.
Отвердевший язык
гладил нежное жало,
и протяжная зыбь
вдоль ложбинки бежала.
И ловя в пустоте
невесомые плечи,
горстка полых костей
улетала из речи,
отрясая слова,
будто пыль, без усилья.

Только гул выдавал,
как вибрируют крылья,
как чрезмерен замах
одуряющей жажды,
что, взлетевши впотьмах,
не вернется однажды
никогда, но, паря,
но, земли не касаясь,
будет вечно ширять -
так казалось...
Казалось.

Но шептали глаза
сквозь невнятную темень,
как стоит на часах
настоящее время.

Пальцы комкали крик
и смыкались на хрипе.
Все сбывалось на миг,
как бы в видеоклипе.

Все сбывалось за грош,
что скопил за эпоху.

Мир бы не был хорош,
кабы все не так плохо,
так невнятно, как сон,
так нелепо, прекрасно,

если б не было все
так неточно, неясно.