Настроение сейчас - мррр..

Синеглазка сидит за столом, скрестив ноги, пишет. Не чем угодно, а настоящим пером с фиолетовыми чернилами, и не по чем угодно, а по настоящей словацкой нежно-голубой бумаге. Синеглазка пишет, смешно дуя губки и то и дело поднимая взгляд в окно. Синеглазка пишет не как угодно, а каллиграфически, она же еще и думает, и на её личике отбиваются все её мысли. Синеглазка такая хорошая, когда думает.

Рыжевласка печет печенье, и не какое угодно, а с корицей и кардамоном. Хотя Рыжевласка совершенно ничего не умеет готовить, кроме кофе, но об этом никто не должен знать. Рыжевласка вся в работе и вся в муке, а в глаза ей лезут непослушные локоны. Рыжевласка ужасно сердится на эти локоны, а Синеглазка сердится на Рыжевласку за безалаберность - та опять не сняла кружева, и они испачкались мукой. В общем-то, одна причина. Синеглазка подходит, заботливо убирает Рыжевласке локоны заколкой и подкатывает её длинные рукава. Синеглазка замечает, что сестра опять сделала всё не по рецепту, хотя сверялась с ним раз тридцать шесть. Заботливо выталкивает Рыжевласку из кухни и сама берется за тесто. Синеглазка такая хорошая, когда сердится.

Рыжевласка пишет письмо и слушает, как поёт Синеглазка на кухне. Синеглазка, надо сказать, поёт не как угодно, а красиво очень, и не на каком угодно, а на французском языке. Рыжевласка пишет письмо и не думает вообще. Она слушает и смотрит. За окном на улице остановился прохожий, и не какой угодно, а случайный, и не зачем угодно, а чтобы полюбоваться ёлкой и огоньками в окошке сестёр. Рыжевласка улыбается ему, ей всё равно, просто так захотелось. Прохожий улыбается Рыжевласке, а почему бы и нет, и идёт дальше. У него, как и у каждого, свой новый год, и он бродит по прежним, но уже новым улицам, всматривается в прежние, но уже другие лица, то ли пытаясь забыть старый год, то ли пытаясь вспомнить.

"...Знаешь, Синеглазка, там, где-то далеко, где мой дом, там меня очень любило слушать одно только Небо, а еще мой дом, по крайней мере, он не возражал. А город не слушал, скользил мимо, кидал странные взгляды. У большого города нет времени и слуха, часто даже понимания, для этого нужно оставаться с ним совсем наедине и трогать воздух руками. А здесь, в этом маленьком словацком городке я выхожу снежным вечером на улицу со скрипкой и смычком, сажусь у ёлки и играю, и не что угодно, а совсем-совсем что угодно, не задумываясь импровизирую, разговариваю нотами. Мимо проходят люди, останавливаются, улыбаются, смеются, даже хвалят, хотя не знаю за что. Здесь приятно играть не только Небу, но и этому городу, но и заснеженным горам, которые так близко, и лесам на них, и скалам, здесь им - приятно слушать. Знаешь, почему я здесь так счастлива? - этот маленький город похож на ребенка, и здесь меня понимает каждый камешек. Я приеду скоро туда, куда-то далеко, где мой дом, хотя я уже не знаю, могу ли я так его называть, и там меня будет ждать стайка писем, а больше всего - от тебя, Синеглазка. Я развешу их по стенам, и, когда буду играть, я буду помнить, что меня слушает не только Небо, но и тот город, в котором - ты."

Синеглазка и Рыжевласка всю первую ночь нового года пили кофе и ели печенье с корицей и кардамоном. Рыжевласка, правда, сожгла первую партию печенья, но об этом никто не должен знать, особенно Синеглазка.
Пред рассветом уснули на одной подушке, и приснился один и тот же сон - о маленьких ангелятах.
Мы счастливы даже не просто так. Только когда все подводили итоги - мы подводили к Небу глаза.
А это - еще проще.
Ведь нет месяцев дружнее зимних. Декабрь с Январем держатся за руки, а Февраль играет им на клавесине.
Дзинннь.