- Не стреляйте в пианиста... он делает всё что может. Не стреляйте... - и так весь день белым призраком.

Да нет, с ума сошла тихим бредом еще раньше... Сейчас просто фильм посмотрела. "Пианист". И... чёрт. Не прочитав рецензию, думала предвзято, что фильм об искусстве, а он - про искусство... выживать.
Всё, весь он, до последнего кадра, слезы и вздоха, оставил след, такой, сродни отпечатку раненой стопы на еще мягком бетоне, и застывшем на нём насовсем.

Говорить не хочется. Все слова, эпитеты и впечатления, применяемые к этому фильму, кажутся слишком пустыми.. только потому, что они - слова. В такие моменты чувствую некое отвращение к буквам, коими выражаются чувства. Это так.. пошло. Я даже не знаю, как сказать.

Если я могла до сих пор относиться к музыке с предельной нежностью, то теперь я дышу ею еще глубже и еще сильнее, если это вообще возможно. Надрывно и болезненно...
Музыка. Страшно даже слышать это слово. Страшно за руки, за слух, за то, что может случиться если мы_ или если мы не_, за неё - во мне, её значение, её необъятность и присутствие в моём мире... снова, все эти слова так смешны.. снова, я не могу молчать, но и рассказать так сложно, чтобы правильно и понятно... Больно мне, моя Музыка. Больно и страшно.

Спать ушла в обнимку со скрипкой, и руки дрожали, так хотелось играть, так хотелось забрать, сохранить звуки, которые могли бы вырваться - именно в этот момент, но тогда бы проснулся весь дом.
Тихонько перебирала струны - самое нежное прикосновение резало и вибрировало по пальцам. Ты слишком чувствуешь мой страх, Вивальдина, чувствуешь всю меня - струнами, как я тебя кожей. Спасительная боль и невероятно болезненные слёзы.
Слабость становится сильнее. Укрепляется - в своей слабости, в своей хрупкости, в своем бессилии.

Никто никогда не заберет тебя у меня, слышишь, Вивальдина?
Пусть - война, голод, апокалипсис. Плевать.
Нас никто никогда не разлучит, слышишь?
Никто, никогда.