Занавес открывается! На сцене: три ушедших периода жизни, у каждого свой, особый набор конечностей, своё мировозрение и груз свершённых ошибок, пусть даже самый первый, четырёхногий one тащит самый малый камень. На этой сцене тащат все. И всех.

О, скажи мне, первый этап сцены, где ты пропадал, что ты видел, пока полз в сумрачное далёко? Он ответит: я не видел ничего. Я хотел видеть, но не видел ничего. Я хотел знать, но не знал ничего. Я хотел стать другим, хотел идти на двух ногах и видеть дальше, видеть выше. Но за своей слепотой и глупостью я видел много больше, много краше, много ярче.

О, скажи мне, второй этап сцены, что ты осознал, кого ты любил, как ты познавал? Он ответит: я видел всё, но лишь для того, чтобы понять ничего. Я хотел воплотить ту яркость ползункового периода, я хотел перенести краски моего отрочества в мир серой работы и серого неба, пока не понял, что серость застилает не небо, но мой взор. Познав это, я испугался и полюбил, полюбил всей душой и сердцем, стараясь снять пелену серости со своих глаз. Но чем больше я любил, тем больше серость проникала в меня, пока мне не стало казаться, что на предыдущим этапе я упал где-то, оступился и сглупил, подумав что серый это больше, чем цвет.

О, скажи мне, третий этап сцены, что ты скажешь нам в эпилоге? Он ответит: пить.


Совсем.


Не хочется.