Чудны дела твои, Господи. Что творишь, Всевышний, а главное, зачем? Где Твой великий нечеловеческий мотив, иррациональный и трансцендентный до безобразия.

Бог желал умереть. Такая вот Великая Мечта. Нельзя сказать, что Он ничего не предпринимал в этом направлении, но все как-то бестолку. Одно время Он вообразил, что близок к цели, сведя себя в сингулярную точку без признаков каких-либо внутренних процессов. Вещества не было. Пространства не было. Времени не было. А Он был! Мысль об этом была ужасна. Она одна оставалась у Него, царапалась где-то в неподвластных Ему глубинах. И всего-то чего не хватало - свести к нулю последнее мыслительное усилие, но как сведешь, не породив новые потуги? Не найдя абсолютного покоя, Он кинулся в другую крайность, взорвал точку невообразимой сложностью бытия. Громоздил новые отношения и взаимоисключающие начала. Возникший в одночасье мир распухал раковой опухолью Его души, пожирал божественные необъятные ресурсы. Он творил в надежде достичь предела своих возможностей, мечтал перейти черту, где сложность сотворенного превысит Его всемогущество. Тщетно. И вот однажды, не отдавая себе полного отчета в содеянном, Бог создал Жизнь. Жизнь предстала примитивным чахлым уродцем, но она умела умирать. О, это был апофеоз Божественных желаний - жизнь умирала всегда и несмотря ни на что. Неотвратимость смерти генерировала мириады живых существ, одержимых желанием жить, бессмысленным и абсурдным. Недоступным Его абсолютному интеллекту.

- Адам, ты куда? Побудь со мной, тут скучно.
- Господь ждет, Ева, у нас важные дела.
- Мне не нравятся такие дела, Адам. Целый день хлещете с ним нектар, а вечером ты валишься спать и дрыхнешь до утра. Мама бы это не одобрила.
- Что?! Какая мама, прости, Господи? Я же тебе все объяснял, Ева, ты чем слушала?
- Да, объяснял. Много наобъясняешь, когда лыка не вяжешь. Не нравится мне тут, Адам, вот что я тебе скажу. Поговорить не с кем, все удобства под кустом, о гардеробе я вообще молчу. А сегодня ночью меня муравей укусил, смотри, куда. Теперь чесаться будет.
- Ева, ну ты даешь! Мы в Эдеме, у Господа Бога! На нас нисходит Божественное откровение, а ты мне про муравья. Мамы еще нам не хватает, что за фантазии.
Адам вскочил, со стоном схватился за голову и залез в близлежащий кустарник.
- Умыться не забудь! - крикнула Ева, трепетно вслушиваясь в звуки пробуждающейся природы.
"Действительно, - думал Адам, справляя нужду, - Надо как-то определиться с бытом. Можно ли обратить лицо к Богу, если приходится смотреть под ноги, чтобы не вляпаться в какую-нибудь гадость? Рай и фекалии - вещи несовместные, как ни крути. С другой стороны, нет ли в этом некоего божественного намека, испытания духа?" Захваченный поворотом темы, Адам поспешил по наметившейся уже в траве дорожке. Умыться он позабыл.

Восхитительнейшая ночь спустилась в Эдем. Ночь-гармония, ночь-совершенство. Прародительница всех ночей, воспетых поэтами. Увы, прародитель поэтов спал, утомленный нектаром. Ева шла одна, неслышно ступая меж дерев, прекрасно ориентируясь в залитом лунным светом саду.
- Стой, кто идет? - неожиданно раздалось откуда-то из под ног.
Ева ойкнула, хотела убежать, но передумала.
- Кто здесь? - волнуясь, прошептала она. Собеседники в саду встречались нечасто.
- Я Змей, страж Дерева Познания Добра и Зла,- голос был не лишен приятности, с красивым выделением шипящих.
- Змей? - Ева волнообразно повела рукою, припоминая местную фауну. - А ты мальчик или девочка?
- Я Змей, страж Дерева Познания Добра и Зла! - повторил несколько сбитый с толку собеседник. Подумав, добавил: - "Змей" - это мужской род.
- Что ты говоришь? - с неподдельным интересом продолжала Ева, - А как будет женский?
- Змея, соответственно.
- А где твоя змея?
- В данный момент я один. И вообще, это к делу совершенно не относится. К тому же, я первый спросил.
- А что ты спросил, Змей?
- Кто идет. Это я тебя спросил, - на всякий случай уточнил ночной знакомец.
- И правда. Я Ева, жена Адама. Адам спит, а я вот гуляю.
- Что ж он с тобой не гуляет?
- Устал очень. Забот много, ответственность большая. А ты зачем не спишь?
- Сторожу Дерево Познания Добра и Зла! - спохватился Змей. - Сейчас, Ева, я объясню тебе, что это такое...
- А почему оно такое маленькое?
- Что маленькое, Ева?
- Ну, дерево твое. Кустик какой-то.
- Ээ... Тут тонкий философский нюанс. Начало развития, потенция к росту...В общем, не в этом суть.
- Смотри, Змей, дерево маленькое, а что висит-то на нем, ого-го!
- Это плод. Плод Дерева Познания Добра и Зла, несущий в себе...
- Послушай, мне он очень нужен. Я еще таких не находила. И какие на нем мягкие пупырушки!
- А вот здесь, Ева, я должен сказать, что плод Дерева Познания Добра и Зла...
- Ну опять ты заладил, Змей, у тебя точно язык без костей. Я буду звать это "огурец".
- Огурец?- опешил Змей. - Почему "огурец"?
- Как же, слышится что-то этакое... брутальное, не находишь? Вот как тебя змея твоя называет?
- Ева, да нет у меня никакой змеи, и слава Богу! Один я.
- Один? Это ужасно. Ведь так порой хочется внимания и ласки...Бедненький! А ты, признаться, очень красивый, Змей, и кожа с чешуйками, так и переливается. Можно погладить?
Что там было дальше? А все было. Пиршество жизни, ранее совершенно неведомое Богу. Долго потом лежал он, по инерции в змеевидном еще качестве, и тупо глядел на сметенные страстью останки Дерева.

Ева прижалась к Адаму, не в силах сдержать волны нежности, переполнявшие ее проснувшееся естество. Адам зашевелился, с трудом разлепив глаза.
- Это ты, Ева?
- Кто же еще, глупенький? Как ты? Голова не болит?
- Ох, болит, Ева, каждый день болит, не пойму с чего. Вроде употребляю все экологически чистое.
- А вот огурчиком закуси и все пройдет, я для тебя принесла.
- Ну, давай твой огурчик. Ты сама то пробовала?
- Конечно, пробовала.
- Ну и как?
- Мммм!
Адам съел огурец, преображаясь на глазах. Что там было, в том огурце? Гормональный заряд, снесший напрочь всю Адамову биохимию? Или голодный он просто был? А может, и не в огурце дело. Кто ж ищет причины, когда приходит любовь. Адам смотрел на Еву и не понимал, что происходит.
- Ева...
- Что, милый?
- Ева, а ну Его вместе с его нектаром...

...Их души летели, ломая хрусталь небесных сфер, и рай казался малогабаритной жилплощадью. Солнце вставало над Землей, неся новый день.
День был хорош, их первый день после первой ночи. Что им был Господь, старый ревнивец и моралист? Что он там говорил, в чем упрекал? Он ничего не понимал, хоть и Господь. У них была Жизнь, одна на двоих. У них, а не у Него.

Бог смотрел вслед уходящим. Суетные думы захватили Его, мысли прыгали, не мысли даже, мыслишки. "Ай, как стыдно. Что я там наплел? Устроил, понимаешь, сцену у Эдема. Теперь она поймет, что с ней был я...Женщину не обманешь, это тебе не пьяный Адам. Как же я так? Поставил себя на одну доску с этой девочкой, оторвался от реальности, навоображал, возомнил! Ведь это глупость в чистом виде. Что она теперь подумает? Сверхсущество, ёпт, владыка мира. О, глупец, глупец! Что ж делать то? Утопить, быть может? Нет, нельзя. Как она там сказала, порой хочется внимания и ласки...Мда. А руки ее, а изгиб бедра..." Бог, конечно, хотел умереть. Но решил пока не торопиться.