Это цитата сообщения Кошш-шка Оригинальное сообщение

Шаг на встречу

Не судите строго... когда это писалось, автору было 16 лет, и опыт этот был самым первым в "писанине"...

Шаг навстречу

Я сама накликала на себя эту беду. Завидовала собакам: их любят, с ними разговаривают, ими дорожат. «Судьба идет на слова как корабль на маяк». Не зря это сказано! Сижу вот сейчас у лавки и тихонько подвываю… Я – рыжая дворняга?! Да, и никуда не деться…
- Чего скулишь, Рыжик?
«Чего скулишь…» Тебе бы так: за одно мгновенье из человека – собака! «Пр-р-ходи, гражданин! Убери руку! Убери, говорю». Р-р-р-р!
- Ай, граждане, она – бешеная!
Сами вы бешеные! Что вам от меня надо? Пора ноги делать. Вернее, лапы…
Ага, вот и дыра в заборе! Что, съели? Паршиво, однако, живется бездомным собакам. Хотя, чем это отличается от моей прежней жизни? Все так же: одна, никому не нужна, от всех надо прятаться… Правда, теперь именно ото всех, а не только от одноклассников и родителей.
Господи, да что за чушь у меня в голове? Я хочу быть человеком! Хочу, чтобы этот кошмар сейчас же прекратился! Как такое случилось? Может, это сон, и я сейчас проснусь? Нет. Не сон. И выть тоже бесполезно. Надо думать. Во-первых, я могу стать домашней. Человеку в собачьей шкуре это не так уж сложно. Но… я не выношу, когда кто-нибудь предъявляет на меня свои права. Еле терпела это от родителей. Тогда что? Прятаться в подворотнях, добывать правдами и неправдами еду, постоянно дрожать за свою шкуру? Не лучше ли пойти к реке, взять в зубы камень и… Мне и раньше такое приходило в голову, но жалко было тех, кто меня найдет…
- Джулька! Джуленька! Иди ко мне! – тихо позвал кто-то. Я вздрогнула. Джулька – это похоже на «Юлька». Я медленно, смутно надеясь на что-то, одновременно готовая убежать, повернула голову. Передо мной сидел паренек. Темная челка упала на глаза, и он откинул ее рывком головы. Боже! Что это были за глаза! Смесь тоски и нежности, отчаянное желание поделиться хоть с кем-то этой тоской и вылить застоявшуюся, никому не нужную нежность… Кто сказал, что собака – это ругательство? Разве он позвал бы меня на помощь, будь я человеком? А река… Ну, что ж, она может и подождать.
Я подошла к нему почти вплотную и неумело вильнула хвостом.
- Ты хорошая собака. Можно тебя погладить?
Я решила честно играть роль собаки и кивнула головой. До него не сразу дошло. Он сначала положил руку мне на голову, ласково пошевелил шерсть за ушами. Вдруг, замерев на минуту, заглянул в глаза:
- Ты что, поняла, что я сказал?
Я вздохнула: вот вляпалась. Кивнула еще раз.
- Ты – ученая. Вот здорово! Пойдем, побродим? Мне так тоскливо отчего-то…
Мы гуляли весь вечер.
- Понимаешь, у них нет времени иметь друзей. Спешат за деньгами, за удовольствиями и не успевают узнать и понять тех, кто встречается на пути. Они любят говорить и не умеют слушать. Не то, что собаки…
«А еще люди не умеют доверять друг другу», - мысленно добавила я. Мы дошли до низенькой скамеечки и сели. Вернее, он сел, а я положила ему голову на колени и, слегка зажмурившись, принимала легкие, осторожные поглаживания.
- Джуль, хочешь, я тебе почитаю Блока?
Я хотела. Я тоже любила Блока. И это стихотворение любила, а он, видимо, находил в нем подтверждение своим мыслям.
«Не стучись же напрасно
У плотных дверей,
Тщетным стоном себя не томи,
Ты не встретишь сочувствия
У бедных зверей,
Называвшихся прежде людьми».

Мне показалось, что он плачет, и я, положив лапы на плечи, ткнулась носом в щеку. Нет, она была сухая.
- Спасибо тебе, Джуль. Хочешь жить у меня? Не бойся. Родители не будут ругаться. Ты станешь моим другом. А если не понравится – уйдешь.
Другом… О друге я мечтала всю жизнь. Желание это не изменилось и после того, как я стала собакой. Я кивнула. Мы встали с лавочки, пошли к нему домой, и я осталась там. Юрик относился ко мне, действительно, как к другу. Он видел, что я понимаю его слова, и старался ничем не задеть, не обидеть.
Стояло жаркое солнечное лето. Мы каждый день убегали в лес к небольшому озеру. Никогда еще я не чувствовала себя такой счастливой! Зелень леса, пьянящий запах сосен, желтое, почти физически ощущаемое тепло – все это сливалось в один безудержно радостный хоровод, главным в котором были глаза Юрки… Честно говоря, в эти дни я почти забыла, что я – собака. И он, кажется, тоже забыл.
А по вечерам мы садились на пол и зажигали свечу. Он по-прежнему делился со мной мыслями и читал стихи. И тогда я очень жалела, что не могу говорить. Мне тоже было, что рассказать и прочесть. Но все равно я уже не так хотела быть человеком. Какая разница? Меня любили – а это главное. Если же мне вдруг становилось грустно, я подходила к Юрке, утыкалась носом в родное плечо, ощущала на голове теплую руку, и тоска уходила… Только ночью она возвращалась: во сне я становилась сама собой. Девчонкой. Юлькой. К утру тоска походила, и я снова кувыркалась в траве, купалась в лесном озере или просто слушала Юркин голос…
А потом наступило то утро, когда мне совсем не хотелось идти в лес. Собаки обладают более чуткой интуицией на беду, чем люди. Я рычала и упиралась. Но Юрик сказал:
- Джулька, пожалуйста. Сегодня я очень хочу к озеру…
Я пошла, но на собачьей душе осталась тревога. Утро не казалось мне ярким, а лес – добрым. И вскоре появились те двое. Они, безусловно, относились к классу людей, которые верховодят в группировках.
- Собачка! – издевательски ласково произнес один и, достав кусок колбасы, приказал:
- Служи, сучка!
Я презрительно мотнула головой.
- Что? Она у тебя ученая?
Парень вопросительно посмотрел на Юру, а тот жестко сказал:
- Отстань от нее!
- Что?! – и парень неожиданно резким движением заломил Юрке руки за спину.
А второй, больно схватив за бока, попытался поставить меня на задние лапы:
- Не хочет служить, будет танцевать!
Я не успела даже ничего подумать, а лишь услышала щелканье своих челюстей и почувствовала тошнотворный вкус крови. И почти сразу – резкую боль в животе.
- Не смей бить Джульку! - яростно выкрикнул Юра.
- Держи пацана крепче, Васек, я эту тварь сейчас повешу!
Убежать? А Юрка? И я кинулась на дюжего Васька, но в этот момент горло захлестнула ременная петля. Я упиралась всеми лапами, хрипела, но бесполезно. Не скинуть петлю с горла, даже не ослабить. Лапами это невозможно. Я взглянула на Юрика. У него рот зажат, а глаза сверкают, и такая в них ненависть бессильная, тоска такая! О, Боги милостивые, ну почему я не человек?!
И вдруг выражение Юркиных глаз стало меняться: в них засветилось изумление. В ту же секунду петля на шее ослабла, и я сбросила ее, больно оцарапав палец. Машинально слизнула кровь, увидела краем глаза спины удирающих парней и вдруг поняла: да я же снова Юлька!
Точно! Это мои руки, ноги, челка привычно лезет на глаза… Ура-а-а!!! Я хотела закричать и подпрыгнуть от радости, но, как на стену, наткнулась на Юркины глаза. Да, радость в них тоже была. Но с каждой секундой росли недоверие и тревога. Я замерла, не зная, что делать. Он тоже не знал. Я почти физически ощутила, как между нами вырастает стена. Мне хотелось подойти к нему, встряхнуть за руку, закричать: «Да ты что? Это же я!» Но почему-то это было уже невозможно.
«Люди боятся друг друга. Они не могут сделать первый шаг навстречу. Я всегда жду, чтобы кто-то сделал этот шаг вместо меня…» Юркины слова.
Я набираю в легкие воздуха, зажмуриваюсь… У Юрки кровь на щеке. Ее надо слиз.. стереть. Вот сейчас. Сейчас. Это же совсем просто! Надо только сделать шаг вперед. На встречу… Боги.. боги милостивые.. я не могу шагнуть!