пыльное солнце, пыльная зелень и пыльные постройки из кирпича. во всём этом обитали брат и сестра. сестра была старше, ей было около 9-11 лет, но, не смотря на свой возраст она была как-то всепроникающа, особенно это выражалось в её молчании и взгляде - становилось понятно, что ей ясно Всё. у неё были прямые каштановые, чуть выцветшие волосы, остриженные в каре, чёрные, непроходимо чёрные глаза, тонкое детское тельце и округлый, очертаниями напоминающий перевёрнутое вверх тормашками примитивное изображение огня свечки, хвост.хвост был синий, с фиолетовым и зелёным отливом (я очень этим любовалась), чешуйчатый, а конце по-рыбьи раздвоенный. несмотря на всё своё сходство с мифическими русалками и реальными рыбами, девочка обитала на суше, передвигалась, используя хвост на манер червяка, иногда помогая себе руками, задерживаясь ими за окружающие предметы и продвигая своё тело дальше.
её брат был почти грудного возраста, с красной кожей, светлыми короткими волосами, лицом годовалого ребёнка, короткими пухлыми, как будто перетянутыми тонкими нитками в местах сгибов, руками, вздутым животом и небольшим, немного длиннее полагающихся человечьих ног, кольчатым хвостом с тупым концом. иначе сказать - ног у него не было вовсе, и заканчивался он наподобие дождевому червю, из-за чего передвигался исключительно ползком. он не мог разговаривать, а мог только одну вещь - открывать свой округлый беззубый слюнявый ротик и пожирать им всё, что было вокруге: траву, жуков, гнилые груши.
я к нему относилась как-то спокойно, для меня он практически существовал как предмет мебели, сестру же его уважала и сильно любила, мне было интересно существо, коим являлась эта девочка. мы с ней часто и подолгу разговаривали, можно сказать, были друзьями. мы предпринимали недалёкие неспешные прогулки и разговаривали, разговаривали...
разговаривать с ней было очень приятно и совершенно честно. по-настоящему. не тратя времени на дурацкие вопросы "как дела?" и бесконечные уточнения и пояснения - всё понималось сразу, напрямую, никому ничего объяснять не приходилось. она говорила мне какие-то очень правильные вещи, отстранённые, чуть грустные, но очень правильные, я тоже говорила ей что-то совершенно ценное. я её очень любила.
а ещё мне было интересно её тело. её анатомия. как-то, в одну такую прогулку, я её спрашиваю:
- можно, я тебя убью, мне очень хочется посмотреть твоё строение, скелет?
- да, - говорит она, ничуть не изменившись в лице - если так надо, то конечно да.
и я её убила.
я её убила ножом, кухонным ножом, после затащила её в душ, представляющий собой пластиковый квадратный поддон, хулахуп с привешенной к нему вкруг целлофановой шторкой и свисающим сверху шлангом с краном. я осторожно отрезала её голову у основания черепа, позже осторожно отделила все мышцы поочерёдно, с полным пониманием их вполне человеческой анатомии. таким образом я обнажила её скелет ровно до начала рыбьего хвоста. во время. пока я в душе с выключенной водой препарировала девочку кухонным ножом, из-за целлофана периодически появлялись очень волосатые лица - люди, которым они принадлежали, были парадно одеты по моде конца 19 века, это было семейство  - отец, мать и сын 14 лет. лица же их, сплошь покрытые волосами, очень походили на лица людей, больных этой редкой болезнью, когда всё тело с рожденья оказывается покрытым шерстью. я так сразу и решила. они заглядывали по очереди ко мне, раздвигали целлофан, и, просовывая голову внутрь, улыбались, даже сказать - ухмылялись моим действиям.
не смотря на то, что я отделила мышцы девочек от костей, я продолжала быть к ней необыкновенно привязанной,  и от этого мне было так невыносимо тяжело на душе, что разделав её до середины я повесила рыбий хвост с торчащим из него человечьим скелетом через палку, лежащую сверху на хулахупе, и решила, что закончу позже, когда станет морально легче. в течение недели я ходила и заглядывала в душ, и никак не могла заставить себя опять взяться за начатое мною "дело", потому что моментально начинала душить такая жалость и разочарование (когда я её убивала, у меня не было другого выбора действий, это как будто бы не было моим личным решением и поступком, я лишь наблюдала из тела за своими движениями, оставаясь разумом спокойной и циничной), что просто не могла сделать и шагу по направлению к душу.
постепенно вокруг хвоста начали летать мухи, и последние останки девочки стухли, вися на палке на хулахупе и переливаясь синим, фиолетовым и зелёным.
брат девочки, без присмотра, подгнил боком, как любимые им груши. это казалось неважно.

и вот перед всеми этими людьми из сна уже неделю, как чувствую себя ужасающе виноватой.