Слова: «Внешность – это судьба» - кажется, принадлежат З. Фрейду,
но мог сказать кто угодно.

Утверждая всем содержанием романа Фуйкова – это я, Вивег не плагиатрствует: Флобер опускает «для выразительности союз «и», его посыл: «и мадам Бовари…», т.е. в том числе. Автор же «Игры…» буквально рейнкарнируется в своем персонаже, оставаясь тенью, выползком, статистом, просто экслибрисом в тексте – классическое проявление чувства вины; протогонистом становится, даже, героиня не второго плана.
Чтобы почувствовать себя отверженным, совсем не нужно обладать «чужим лицом» (К.Абэ) – достаточно небольшой ассиметрии или диспропорции.
Как дурнушку определила бы изящная словесность Фуйкову и миазмы инферна не вылились бы на страницы романа. Целью жизни стало примирение со своей внешностью. Фуйкова (уже догадалась, что это унизительная кличка) авторское альтер эго, его добровольная эпитимья: незаурядный, микст Голема и Галатеи.
Дуга напряжения не возникла бы без другого полюса – красоты. Взгляды, помыслы направлены на Еву. Удовлетворённое самолюбие не исчерпывает влияние окружающих, как следствие повышенного внимания – нарциссизм абулия и воллюст (кхе-кхе).
Роман структурно демократичен – даёт всем персонажам высказаться от первого лица, и все лица довольно привлекательны: человек изначально добр, тоже демократический постулат.
Роман релевантен образу жизни имплицитной прослойке интеллигенции восточноевропейцев на сломе эпох, ортефлексировавшей себя в нетрезвых остроумных, с долей горечи, беседах.
Если постмодернизм – это ИМО (интеллектуально модифицированный объект, в ряду с ГМО), то «Игра на вылет» - плавный поворот к антропоцентризму постпостмодернизма, и, не смотря на альтернацию повествования, бытовую хроникальность, экзистенциальное мировосприятие, переданное автором, создаёт углублённую перспективу роману.


F.