Так противоречит милое лицо молодой женщины, минорному мироощущению автора, возникает желание противоречить, сомневаться, с позиции толстокожего обывателя: как можно законный интерес госорганов воспринимать как разведывательную деятельность с элементами психологического подавления: гинекологический осмотр – как акт изнасилования злокозненной системой; условия комнаты временного пребывания беженцев – как барак концлагеря; первичную неустроенность воспринимать как трансцендентное одиночество. Но достоверность личного опыта, не девальвированная художественным воплощением, снимает меру недоверия и самозащиты; переход условной линии, проведенной через одно государство, для многих превратился в переправу через Стикс.
«…как я здесь очутился, ответа на этот вопрос я уже не находил. Когда-то я знал ответ и знал, как он звучит. Я хотел быть свободным…, но я уже не знал, что это такое – то, что мне нравится,…»; болевой порог поднимается до полного онемения, волюст сгрыз чувственные удовольствия. Недоверие превращается в манию преследования. Протогонисты, становясь то объектом, то субъектом наблюдения, не облегчают оправдание их поступков (единственное, что можно предположить – они не агенты штази).
Единственное, что объединяет стороны границы – рефреном звучащее спиричуэлс «Babylon», но и то, вызывает не религиозный экстаз; а с одной стороны воспринимается как песнь свободы, а с другой – как продукт навязчивой попкультуры.