С тихим шелестом загорелась спичка, вслед за ней и свеча, язычок пламени славно потрескивал, заставляя быть спокойней. Впрочем, это неправильное слово. Не мог такой нежный с виду огонёк принуждать, а если и делал это, то ненавязчиво. Свече был уже месяц, но зажигали её столь нечасто, что она едва потеряла половину своей длины.
А у меня была, кроме свечи и спичек, странная привычка привязывать к предметам желания и мысли. И сегодня было очень важно принудить свечу сгореть до конца, погубив моё припаянное воском пополам со стеарином неистовое желание. Раньше в обрядах девушки жгли бумагу на огне, чтоб их задумки исполнились, мне же необходимо было иное. Навязчивая идея преследовала, биясь в виски изнутри и снаружи, пульсируя и стучась в мозг, растекаясь там – ну ведь мысью по древу.

Я сняла подсвечник со стола, поставила на колено и стала вглядываться в огонёк. Я никогда не смотрела вблизи на самую яркую часть пламени, да и самая темная, зато самая горячая не привлекала меня. А вот синяя, нижняя юбочка манила, притягивала взгляд. С внешней стороны спокойная, я прислушивалась к своему часто-часто бьющемуся сердцу, одновременно наматывая желание прямо на фитилёк. «Вдруг не успею!» - стучало в голове, и от этой мысли холодели руки. Я даже чуть не выронила подсвечник.
Крашенный в зелёный цвет стеарин сверху прогрелся и стал напоминать собою яблоки. А вся свеча стала напоминать светофор. Она потихоньку горела, уменьшаясь в росте, но голова её своим желтым цветом словно предупреждала: притормози! Но не останавливала, не зажигала красного цвета. А на краю этого желтого безумия билось моё желание, постепенно выгорая.
«Того-то мне и надо», - радостно потирала руки. Больно сильно мучила меня эта странность, а то, что я придумала сегодня, давало хотя бы призрачную надежду на отдых от неё. Конечно, никто, ни одна высшая сила не могла дать мне гарантию, что на следующий же день моё сознание не будет одержимо новой игрушкой, идеей. Пожалуй, именно от последней я так яро хотела избавиться.
Шли минуты. Я всё так же любовалась огнём и жалела, что запах погашенной спички уже выветрился. А свеча тем временем совсем уже похудела и почти поникла. Стоило мне отвернуть от неё голову, как что-то поворачивало меня обратно, приковывая взгляд к ней и к потёкам на бумажке. Вдруг она дошла до таких размеров, что вся стала предупреждающе-желтой. Огонь не так равномерно, как раньше, поедал своё жилище: в середине оставался небольшой кратер, жерло, в любую секунду жар мог дойти до конца и тем самым запустить извержение. Я уже представляла – в сладостном предвкушении – своё освобождение от этой навязчивой мути, воображала, как, отпущенное на волю, оно полетит со скоростью искры на фитиле, ведущем к взрывчатке, как оно ткнется в стену всего надоевшего и проломит её, совершив тем самым еще одно благое дело, кроме своей смерти.
Яблочная свечка уже выглядела довольно жалко. Мне хотелось, чтобы поскорее это всё закончилось, оборвалось, потому что отчего-то силы мои были на исходе. Ещё немного, думала я, и я загашу эту несчастную свечку, гневаясь на её неторопливость.
– А что это ты тут свечи жжешь? – раздалось из-за плеча.
Я вздрогнула и обернулась. Сестра. Прежде чем я успела опомниться, Динка шагнула к столу и сильным выдохом - почти как на целый деньрожденный торт – затушила свечу. Я только возмущенно вскрикнула, увидев, как желание, облегченно вздохнув, отвязалось от фитиля и мягкой кошкой улеглось ко мне на колени.
– Пожарная безопасность, – глубокомысленно заметила сестра.
Я откинулась на спинку стула, неловко погладив желание – со стороны это выглядело как будто я поправила юбку. Через подушечки пальцев током прошло мурчание придуманного зверька, сами пальцы странно грело – хотя что тут странного, он же был возле огня. То ли Дина была моим ангелом, то ли через неё силы передали мне: «Нечего дурью маяться, не твоё это дело, какие думы и желания тебе дадены, с тем и живи», вывод один – существовать бок о бок с этой настырной мыслью придется ещё долго. И её, похоже, это устраивает.