* * * *

Переводить бумагу на деревья и прикусить листву:
синхронной тишины языческая школа -
и чем больней, тем ближе к мастерству,
мироточит туннель от дырокола.

Но, обездвижен скрепкою щегол,
и к сердцу моему еще ползет упорно -
похожий на шмеля, обугленный глагол,
из вавилонского сбежавший горна.

В какой словарь отправился халдей,
умеющий тысячекратно -
переводить могилы на людей,
и выводить на солнце пятна?

Всевышний курс у неразменных фраз:
он успевал по букве, по слезинке -
выхватывать из погребальных ваз
младенцев в крематорском поединке.

И я твой пепел сохранил в горсти
и убаюкал, будто в колыбели,
и сохнут весла, чтоб перевести
на коктебельский и о Коктебеле.


* * * *

Водомерка очнется в самой высокой рюмке,
заскользит на месте, касаясь коньячной кромки,
ох, и тесно вам, мои шебутные думки,
кружевные жабры и барабанные перепонки.

Водомерка уткнется в след от губной помады
и подумает: «Как вульгарен рассвет в Казани…»
ох, и тяжко с похмелья вам, мои камарады,
как мучительно пьется левое «Мукузани».

Пробуждаются ангел страсти и бес привычки -
сколько раз водомерку они спасали?
Чудо прячется в табаке, в уцелевшей спичке,
а затем, обретает смысл в марсианском сале.


* * * *

Боже, зачем мы с Тобой связались
и на Тебя напоролись?
Теперь над нами восходит физалис,
бушует в венах прополис,
теперь, похожие на вопросы,
склонились влажные цикламены,
приоткрывают стрекозы
мотоциклетные шлемы.

Господи, мы ведь - нормальные челы,
а теперь - озимые пчелы,
у наших крыльев – цвет лимончелы,
гуденье - наши глаголы.
Я знаю, Господи, прошлым летом,
Тебе моя душа не мешала:
о, эти вырванные пинцетом -
из наших задниц вострые жала.

Любовь божественна в бесполезном,
любовь - сливовая бормотуха,
давайте выпьем над этой бездной,
успеем ли опылить друг друга?
Когда услышим в немом повторе,
увидим, если увидим, вскоре,
вечнозеленое плачет море,
морское море.