[450x600]
Я знаю, все кто мог уже это прочел.
Это не имеет значения.
Теперь я более часто поляны, нежели часть тебя, мой возлюбленный друг.
Дом разрушен а его жители свободны.
Поляна...
Конечно, я сама создаю себе проблемы и там, но тем не менее...
там хорошо.
На память о прошлом.
Прощай, мой ангел. Ангел, который не верил.
Я тебе не верю

Я тебе не верю

Я сменила множество масок,
Не одну я сыграла роль.
В многоцветьи игривых красок
Мне запомнилась только боль.
Боль была моей маской тоже
Перед каждым моим концом,
Когда маска срасталась с кожей,
Становясь для меня лицом.
Убивала себя так часто
И так часто рождалась вновь,
Разрывала себя на части,
На лоскутья кровавых снов,
Так жестоко себя лепила,
Так пыталась найти свой путь,
Что однажды себя забыла,
Вместе с маской отбросив суть.
Вновь все роли проходят мимо,
Вспоминаю их все опять…
Я, наверно, ничто без грима.
Я умру, если маску снять.
MOYRA
"Я сменила множество масок..."


Затхлый запах плесневелых фиалок. Грязные напудренные лица в ярких масках.
Музыка. Однообразная, бессмысленная, громкая. Смех с тонкими нотками помешательства. Иступленный, безумный, истеричный…
Кружатся пары. Кружится голова. Пафосная кукольная карусель. Фальшь в каждом новом па. От приторности мутит.
Мысли разбегаются в суете бала. Яркий свет, слепящий не разум.
И кружатся, кружится хаотичная толпа… И голова вновь кружится… Люди ли? Куклы ли? Чума…
Бред, высокая температура. Сублимация веселья.
Люстры. Свечи. Алкоголь. Шизофренический маскарад. Игра ли? Игра в… Во что?
В жизнь?..
Существование играющие в подлинное, вранье ли?
-Смотрите, идите сюда и посмотрите!
Смех.
-Ах, ma chere! Cследующий танец вы обещали мне!
Гул.
-Вы видели этого…
Блаженный ад.
-Шампанское?
Искусственный цветок в накрученных волосах.
-Вы впервые здесь? О, это просто феерически!
Неверная музыка. В каждой мелодии можно найти что-то для себя, но… Это ложно.
-Милая девочка, посетите наш аттракцион!
Я вдруг понимаю, что не стою на ногах. Руки прижаты к лицу. С лица падает белый порошок отдающий отчаянием. А вокруг пары, люди, кружатся… КРУЖАТСЯ…
-Бель!
Что-то жесткое, холодное и горячее одновременно, что-то неудобное и сжимающее было на моем лице. Маска?
Я – неискренна, а винила людей бала? Я – ношу маску. Все их носят, но… Но чужое криводушие замечаешь отчего-то раньше.
Каждый здесь – аляповатая масса, становящаяся единою с каждым новым кругом. И такт за тактом – одно.
Ты можешь говорить что хочешь, ты можешь ненавидеть тех, кто вокруг, но ты шестеренка, ты крутишься или кружат тебя. Не важно. Отсоединится не представляется возможным.
А может, может это пустое отчаянье? Может, можно оставаться и не сдаваться, можно быть в обществе и не подчиняться низменным его законам?
-Бель! Масабель!
Глиняная маска, раскрашенная под лицо. Глина – обожженная в мирской печи грязь. Стоило осознать, как она слетела и разбилась. И мир стал другим.
Город. Город дышал жарой и пылью. В канализации стоял смрад и духота, но даже это – лучше чем пыль, что покрывает сорную, растущую по краям дорог траву, бетонные коробки домов, сердца людей и другие недвижимые предметы бесполезного мира суровых… Пыль – повелительница всего сущего, у нее в руках реальная власть, реальная а не такая, которой обладают все короли и президенты мира, ибо она – всюду… Только дождь может победить ее, но душу к несчастью не ототрет и он…
Люди в черно-белом.
Выхлопные газы. Толпа…
Толпа почти не изменилась, только стала чуть более блеклой, чуть более пустой. Она прозрачна и монолитна.
Я иду за ней, но теперь не они ведут меня.
Теперь это мой выбор, обоснованный собственным желанием. Мое решение – не стадный инстинкт. Хотя иду не сразу, в начале пути просто ползу, разрывая юбку, повторяю путь младенца. Но рывок за рывком. Но шаг за шагом.
Я слышу, как бьется живое сердце. Живое, не спящее, не тонкое, не полое, живое пульсирующее сердце, которое не замкнуто маской.
Его пульсация дает мне надежду.
Кто-то знает. Кто-то владеет тайно колоссального театра абсурда, который мы отрешенно принимаем за мир. Но его словно кокон окружают серые тени безликой гурьбы.
Под ногами асфальт вместо травы. А вместо неба – тусклый дым. Вместо солнца – неоновое марево.
Вместо друзей – знакомые. Вместо смысла – слова. Вместо чувств – то же. Слов слишком много. Но теперь…
-Масабель!
…это более не носители информации…
-Бель, ты…
…а просто звуки.
Разве можно передать словами, железобетонную яму, в которую попала цивилизация?
Разве можно объяснить тому, кто живет в ней, как мне хотелось идти, прорываясь сквозь сорняки нонсенса людей и вещей к тому, кто знал?
Разве можно рассказать, раскрыть в словах парадокс этой глупой антитезы – то, что видит толпа, и то, что есть?
-…упадешь…
Голова больше не кружилась, шаги становились четкими. Все стало ясно и… нет простоты пока не было. Обострилось отчаянье, потому, что существам – с – органном – перекачки – крови – заменяющим – сердце, нельзя было помочь.
Они не хотели помощи.
Они не осмысливали того, что она нужна.
Они спали, и были счастливы в своем неведенье, насколько возможно, видеть с закрытыми глазами.
Толпа людей становилась плотнее, вновь был слышен смех, но не такой, каким он казался в маске, а такой же бессодержательный, как и все окрест. Над чем смеются фантомы?
Протиснувшись сквозь их ряды, я увидела противоестественное сооружение, похожее на большую, в три человеческих роста, птичью клетку. Прутья ее были усеяны шипами, направленными внутрь, некоторые из них были бурыми от засохшей крови, и то, что внутри кто-то находился, не подлежало обсуждению. Но приблизиться не удавалось, и мне оставалось только догадываться…
Люди бросались на клетку, будто чувствовали в ее узнике то, чего не было у них самих, что-то необходимое как память, бесценное, как надежда…
Но издевались. Глумились, чтобы утаить, что не ведают, чего же желают от того, кто внутри. И хохот их был похож на всхлипы.
-Расступитесь… Отойдите… Отойдите пожалуйста! Он мой друг! Знаете, я еще верю в дружбу… И… И я его люблю…
И они обернулись. Не все, единицы, и маски их блистали клубным светом на черно-белых лицах.
-Дружба? - раздался скрипучий голос. Его обладатель склонил голову набок и тихонько отошел.
-Друг?..
-Верить?..
-Пожалуйста?..
-Люблю?..
-Ты – любишь?
Звучали вопросы, на которые не требовалось ответов, и каждый узнающий освобождал мной путь.
Шаг. Шаг. Еще…
Но хочу ли я увидеть его?
Хочу ли я знать правду?
-Бель, ты упадешь с крыши! БЕЛЬ!!!
Высокий молодой человек с изодранными в клочья белыми крыльями за спиной прижался к шипам прутьев. В его усталых серых глазах светилось безразличие, точно такое же безразличие, как у призраков городских улиц.
Клетка была открыта, но он зажимал ее дверь изрезанными руками.
Таков был обитатель клетки, признавший свою тюрьму зашитой и маской.
- Почему ты не уйдешь?
-Так проще.
-Но это замкнутое пространство…
-Я вижу улицы и людей.
-Они смеются над тобой.
-Они – мои друзья.
-Твоя маска тебя убьет.
-Так проще…
Он отвечал мне спокойно и с улыбкой на бледных губах. В глазах его мелькнула усмешка.
Что зрел он? Серость, лишающую света или пестроту, сбивающую с ног?
-Антон… Ты мне веришь?
-МАСАБЕЛЬ!
Резкое движение, схватили за руку.
-Бель! Слава дьяволу, ты проснулась…
Обнаружить себя на краю карниза под звездным небом Нашего мира было как-то… Обычно.
-Лилит… Прости… Я что опять гуляла во сне?
-Да. – она глубоко вздохнула, - Ты шла медленно, но я с трудом тебя догнала…
Бледное лицо сестры приобрело человеческий оттенок. Она бежала за мной.
-Представляешь, что бы было, если бы ты сорвалась?!! – девушка нервно повела острым хвостом. В детстве была безумная зависть к тому, что Лил не похожа на человека так, как я.
-Часто стою на кромке…
-Ты, видимо, еще не очень пришла в себя. Пойдем, Лета заварит тебе ромашку.
* * *
А где-то… хм… Не знаю, на каком расстоянии от Их мира находился наш город, но для порядка будем считать, что далеко.
А где-то далеко-далеко, в чуде-е-есном городе Новосибирске проснулся молодой человек по имени Антон. Проснулся нужно отметить довольно для себя необычно – упал с кровати в четыре часа утра под звон будильника в сломанном сотовом телефоне, который должен был прозвонить в семь тридцать утра.
Тихонько выругавшись матом и подавив в себе желание раздолбить этот самый вышеупомянутый телефон, Антон попытался заснуть вновь, но четно, Морфей забил на него окончательно.
Провалявшись до шести, он принял историческое для себя решение под предлогом выноски мусора выкурить на лестничной сигарету.
Одевшись и выйдя в приятную пустоту подъезда, он почувствовал, как Прохлада нежно обняла его за плечи, но Антон терпеть не мог ни легкую прохладу ни холод вообще, так что ее странной заботы не оценил.
-Хаюшки, милок!
Его ждали.
Антон чуть не выронил мусорное ведро. Перед ним стояла эдакая харткорная бабушка-яга, с яркими зелеными волосами и в кожаной косухе.
-Здравствуйте…
-Тебе письмо, цианистокалиевый мой…
-Письмо?
-Агась, от ангела Масабель…
Он, молча, протянул руку и проснулся. Опять.
На подушке лежал черный конверт.
* * *
Антон. Высокое шестнадцатилетнее существо, посещающее одиннадцатый класс, а как следствие, потерявшее всякий интерес к учебе.
Любит спать и не любит снег. Любит алкогольное и не любит молочное.
В целом – обычный подросток.
Слушал Цоя и писал философские стихи. Любил смотреть на звезды и гулять по крышам. Видел сны… все еще верил в них, хотя и не верил в сказку. Не заметил момента, когда наполнился битым стеклом…
В целом – довольно странный.
Каждый день, просыпаясь за пол часа до школы, он не ждал от дня чего-то не обычного.
Сказать по правде, он вообще ничего не ждал. Просто проживал день с утра до вечера, понедельника до субботы.
Приходило воскресенье… Уходило воскресенье… Приходило…
И так до самых летних каникул.
Имелись у Антона друзья, с отношениях с которыми был совершенный симбиоз – они ржали над ним вслух, он над ними про себя.
В глубине души он считал некоторых из них не слишком далекими людьми, и был прав, поскольку еще не потерял детского умения отличать плохое от хорошего.
С верой в хорошее дела обстояли как-то сложнее.
На самом деле жизнь у Антона была далеко не сахар… Насколько это выражение можно употребить к молодому человеку шарахающемуся по ночным клубам и учащимся в одной из самых престижных школ города.
И тем не менее.
Не сказать, что он видел ВСЕ. Он не ночевал на вокзалах, и никогда не знал, что такое настоящий голод. Ему не приходилось попрошайничать в метро. Его не избивали до потери пульса. Однако он знал, что такое предательство и смерть. Знал слишком хорошо для такого вот внешне милого, мажорного мальчика-зайчика.
Он знал, что такое обман.
Знал одиночество.
Знал, что такое, когда вдруг теряешь все, оказавшись в совершенно не знакомо мире. Наверное, поэтому его улыбка так часто отдавала полыньевой горечью.
Впрочем, это было почти не заметно.
Проснувшись утром и найдя на своей подушке конверт, Антон испытал легкий укол любопытства, не более, так как удивляться в процессе общения с разнообразными эмо, эмочками, эмиками, эмогерлами, эмобоями, и так далее как-то разучился.
По правде говоря, он даже не сразу понял, что уже проснулся, и все происходит на самом деле. Сев в кровати и стряхнув с себя остатки сна, он зевнул, потянулся, и только потом взял в руки конверт.
Развернув его парень обнаружил только одну фразу, выписанную на тонком пергаменте: «Ты мне веришь?»
Он хмыкнул и отправился чистить зубы.
* * *
Мир, это что-то колоссальное? Нет. Это один дом дрейфующий в бездне.
Мы не видели заката и восхода, не видели света дня, только вечную синеву звездной ночи. У дома не было фундамента. Он не стоял на земле. Но мы не знали другого, и нам было просто хорошо в пустом доме.
Нас не беспокоил голод. Иногда, просто чтобы побаловать себя мы пили чай за огромным столом, который был явно велик для трех вечно пятнадцатилетних девочек, но вопросом, откуда в доме берутся продукты, кто моет посуду, куда девается мусор о других подобных мелочах мы никогда задавались.
Нас было четверо – Лилит, Лета, я и дом, который мы не осмотрели и наполовину.
У каждой была своя комната, но спали мы исключительно в светлице Лил, на ее огромной кровати.
По сути дела обжитых помещений было не так много – столовая, где портреты съедали глазами, библиотека, где каждый находил то, что искал, комната Лил и ее же лаборатория, где сестра готовила свои яды. Он верила, что здесь можно умереть.
Она стремилась к этому, веря, что ПОТОМ будет по-другому.
Но Лета миллионы раз вскрывала вены, и раны мгновенно затягивались, а Лил принимала свою отраву по двадцать раз на дню, и ее даже не тошнило.
Ничего не менялось, и всем это быстро наскучило.
Единственное, чего здесь стоило боятся – упасть.
Упасть в бездну.
Это не смерть, это… Не знаю. Просто противоестественно.
-Что ты видела во сне?
Лета смотрит на меня из–под чашки, с ромашковым настоем недовольно скривив губы.
Она младше всех нас и может себе позволить некоторую капризность. Лил безумно раздражают ее вечные обиды, ну а меня они весьма умиляют. Над Летой нельзя не умилятся. Очаровательное рогатое существо.
Но сейчас я была слишком апатична, и не видела ничего вокруг.
-Человечество… Ангела…
-У людей не бывает ангелов!
Ну, Лил ясное дело, злится.
Она часто злиться, раз уж судьбой ей было дано такое тяжелое бремя как бытность старшей.
-От чего же?
-Это скрыто в определении человека, Бель. И не задавай глупых вопросов.
Я вспомнила чуть детские черты парня, и легко покачав головой, глотнула теплой и жутко полезной мерзости, которую сестра навела в моей чашке.
А в душе, которую вдруг окутало нежной одуванчиковой пыльцой, повеяло летним вечером. Человек?
Он – не только стеклышко полусонной мозаики, он действительный, но странный.
Я не знала людей.
Сестры говорили что люди – серое, и я видела их бледность сегодня, но…
Его зовут Антон.
Он не похож на людей, и может… Может они не такие уж и скверные?
Может, это просто максимализм, развитый до предела по причине отсутствия учителя?
Ведь нет ничего исключительного? Ничего абсолютного?
Даже тогда, шагая в толпе, разве не было ясно, что оставаясь массой, каждый из них был… Другим. Как снежинки в зимнем полете над фонарем…
Впрочем, я не могу говорить о том, чего не знаю.
Отвлек стук в окно.
-К нам кажется гости. – Лил поднялась из-за стола.
Она была права. Посланник судьбы, принимающий любые формы вошел в Наш дом звездным звоном сверхновой. Сомнительная встреча. Никто не знал, что сулил приход этого переменчивого существа. Оно могло изломать и проклясть, подарить блага или отнять последнее, могло решить за тебя, и конечно уж смеялось над словом «Свобода». Свободы выбора не существовало, только на определенной ступени, ну а дальше – их решения. А иногда и не решения, просто смех.
Однако – существует равновесие.
Единственное, во что следует верить.
Мы склонились в учтивом поклоне, ожидая дальнейших совершений, которые могли быть весьма непредсказуемыми.
-Масабель?
Оно, не похожее на человека, непохожее даже на дым, не стало дожидаться моей реакции.
-Ты ходишь во сне. Ты задала вопрос. Ты получишь ответ.
-Значит…
-Ты встретила в своих странствиях человека, и задала ему вопрос. На вопросы принято отвечать.
Почти не чувствуется трепета.
-И он ответит?
-Придется.

* * *
Он заперся в туалете и склонился над книгой.
Когда в одной квартире проживает столько народу, начинаешь задумываться о существовании земного ада.

Мои волосы раздувал несуществующий в природе звездный ветер.
Когда лишь раз встретил человека во сне, очень странным выглядит стремление, во что бы то ни стало узнать его ответ.

Он тихонько потягивал пиво в обществе своей девушки.
Четкое понимание того, что они с Белкой не будут вместе более месяца, не давало покоя. Наверное, в этом его проблема – он слишком далеко заглядывал вперед, не умея радоваться тому, что есть всегда.

Как хотелось обнять того, кого еще не знаешь.
Внезапно обволокло странными мыслями, будто знаю и переживаю. Будто видела раньше. Площадь Ленина. Снег, подземные переходы…

Площадь Ленина. Снег, подземные переходы.
-Антон… Ты мне не веришь?
-Ну, как бы тебе объяснить… Любые слова я всегда расцениваю с двух с позиций – пятьдесят процентов что это правда – пятьдесят – ложь.

И так хочется просто обнять…
Но тогда привяжешься еще больше, а куда уже больше?! Вы знакомы несколько дней, а такое чувство, будто… Будто очень-очень давно. И что-то такое необъяснимое душит по ночам, и вечером, когда он опять не звонит.

Лежишь на полу и болтаешь с Бел.
Она не спит по ночам, но спит вечером, и ты, кажется, ее разбудил.
Нужно спросить ее про Белку, но для этого придется рассказать, а рассказывать как-то разучился. И не хочется. Всего все равно не поведаешь, а она – посмеется.

У него красивый рассказ. Банальный, но красивый. Да и кто бы говорил, не можешь ничего написать уже несколько месяцев…

Звезд опять не видно.
Флер в колонках.

Звезд опять не видно.
Флейта наполняет помещение.

Ты заперся в туалете и склонился над книгой.

Она всю ночь будет писать сонеты.

Хочется спать, ты ведь любишь спать, но мешают мысли.

Он странный. Но исколет сам себя собственными колючками… Ежик…

SMS сообщение.
Достала.

SMS сообщение, пропитанное его теплом. Теплом, которое он не замечает сам. Ведь потому к нему и тянуться люди – погреется.

Пробка на мосту. Такое простое, привычное явление, но от этого не менее мерзкое. Настроения - никого.

Огонек свечи. Ты постоянно жжешь свечи перед сном.

Он снова пишет стихи. Строчки рифмуются сами по себе…
Я снова по полчаса в день трачу на то, чтобы вспомнить, зачем живу.

-Оперный очень красив вечером.
-Да. Но мне на самом деле не очень нравиться в Новосибирске.

-Разве ты родился не здесь?
-Нет.
-Содержательно, как всегда!

-Скажи, можно ли жить без масок?
-Не думаю…
-Да, пожалуй… Я привык к ним, но иногда устаю…

-Как настроение?
-Я очень устал… Бел, Белка меня доконает! А не могу понять, чего ей нужно, и нужно ли… Из-за нее такая вялость…
-Ну, может, я помогу тебе развеселиться?

-Вряд ли у тебя получиться…
-Ну, я попробую…

А самой так мерзко…

А ей, наверное, так мерзко…

Легкость от алкоголя.

-Антон, ты мне веришь?
-Нет Бел. Я не верю людям.

Звон разбитого стекла.
* * *
-Здравствуйте, а Антон дома?
-Нет, он только что ушел.
* * *
Я пожала плечами, надеясь, что это выглядело непринужденно, поблагодарила Гостя, и отправилась в библиотеку.
Антон не почувствовал ничего.



Боль где-то в области слабости
Единственной, вскрытой венами...
Мечтам не хватало реальности
Они были первыми, белыми... Спасибо: 0