11:47 «Известия»
Пока мы в это верим, в нашей стране будут умирать дети, которым нужна пересадка органов

Умирает ребенок — само сочетание этих слов поражает бессмыслицей и жестокостью. Когда врачи разводят руками: мы сделали всё, что могли, это не может утешить. Но, по крайней мере, знаешь: не спасли ребенка не мы, мать и отец, бессильна медицина. А как примириться с утратой, когда врачи точно могли спасти дитя, но не сделали это? И не по злой воле, а просто из-за отсутствия нужной бумажки.

Жизнь под присмотром

Трансплантология в медицине — как космическая техника в машиностроении или генетика в биологии. Сложная, требующая высочайшей квалификации область. Не всякий даже опытный хирург способен изъять живой донорский орган и пересадить его другому человеку. К тому же нужен не один хирург, а как минимум четыре — двое изымают орган у донора, еще двое в это время уже готовят реципиента. Еще нужны как минимум два высококлассных анестезиолога, пара реаниматологов, сестры высочайшей квалификации.

Сама операция по изъятию органа требует стерильности, сложного и дорогого оборудования (как минимум, аппарата искусственной вентиляции легких) — органы перед изъятием еще в теле умершего требуется «отмыть» от крови, чтобы сохранить их жизнеспособными. И, уверяю вас, это не самое легкое дело — «качать» труп. Врачи ведь тоже люди, а к смерти привыкнуть невозможно, что бы там ни писали авторы детективов.

Параллельно надо провести кучу анализов — проверить, нет ли у донора ВИЧ, других инфекционных заболеваний, рака, установить группу крови и иммунологические показатели. Только после этого можно подобрать из листа ожидания счастливчиков-реципиентов, которым подойдут органы донора. И, конечно, бывает всякое: звонят из центра органного донорства, а у реципиента насморк — операция, конечно, невозможна. Или он уехал в санаторий, или сломал ногу…

А сама операция! Я не раз видела, какими измотанными, выжатыми выходят из операционной наши лучшие хирурги. Попробуйте часов 8-10, а порой и дольше, провести на ногах, в постоянном напряжении, в любой момент ожидая сюрпризов и от организма больного, и от донорского органа.

Живут изъятые органы считанные часы: почка не больше 20 часов, сердце, печень, легкие — часа 4-5. На каждый орган заполняется подробный паспорт — у кого изъят, в какое время, при каких обстоятельствах, кто, кому и где будет пересаживать. Это не только для прокуратуры, как горько шутят врачи. Это еще и на случай непредсказуемых осложнений после пересадки и для последующего лечения. Ведь трансплантированный больной на всю жизнь остается привязанным к клинике-спасительнице.

Каждые полгода он должен приезжать на плановые обследования, порой неприятные и тяжелые. Чего стоит одна биопсия — это когда от пересаженного органа отщипывают кусочек, чтобы увидеть процессы, которые идут в тканях. Так что вторая жизнь этих людей тоже не сахарная, но это ЖИЗНЬ! И они возвращаются к работе, семье, любимым делам, женщины могут рожать — под присмотром все тех же врачей…

А теперь скажите мне, когда вы в последний раз читали про преступное изъятие органов в подвале или на кухне? А, да, в доме на окраине албанского поселка — у «железной» Карлы дель Понте.

Кого проклинать?

В сложных ситуациях сразу хочется найти виновного. Яснее ясного — виноваты те, кто по долгу службы обязан писать эти самые бумажки. Чиновники, министерские крысы. Сидят там, ничего не делают.

Но это было бы неправдой. Второй год в Министерстве здравоохранения и социального развития пытаются доработать текст той самой инструкции по констатации смерти головного мозга у детей, которая сделает пересадки возможными. Не раз собирали ведущих экспертов, судили-рядили, въедливо изучали каждое слово, каждую запятую… И до сих пор не пришли к тому, что называется «консенсус».

Но не потому, что для клиницистов смерть головного мозга у детей является неизученным и непонятным процессом.

Останавливает высокий консилиум совсем другое. Мы с вами. Наше тотальное недоверие к врачам и, если хотите, воинствующее невежество.

— Мы, врачи, знаем, что разрешать пересадки необходимо, — на условиях анонимности сказал мне один из руководителей министерства. — Но вы же понимаете, что начнется? Сейчас-то чуть не каждый день появляются публикации о «врачах-убийцах» и «черной трансплантологии». А если мы будем изымать органы у погибших детей, нас же просто линчевать начнут.

«Имена, даты, адреса»

Байки про убийства взрослых и детей ради продажи органов похожи в одном: в них никогда нет фактов — имен, дат, адресов. Они кочуют из издания в издание, из одной телепрограммы в другую. Ни разу нам не предъявили найденные милицией трупы с характерными хирургическими разрезами и без органов внутри. Ни разу не судили врача, проведшего незаконную операцию по пересадке. А ведь в нашей стране клиники, где могут это сделать, можно пересчитать по пальцам, и наладить за ними неусыпный контроль не сложно.

Зато уголовных дел по обвинению придурков, пожелавших продать ребенка, родственника или вовсе чужого дядю «на органы», по стране уже понавозбуждено немало. Однако во всех этих показательных для наших правоохранителей историях в роли покупателей человеческих органов ВСЕГДА выступают они сами, правоохранительные органы. Правда, далеко не всегда в публикациях об этом говорится. Но после каждой такой публикации количество придурков растет!

И даже единственное дело по обвинению в убийстве с целью изъятия органов, которое с помпой и «масками-шоу» было возбуждено в Москве против врачей горбольницы N 20 и Московского центра органного донорства, с треском провалилось. Но перед обвиняемыми — четырьмя действующими, между прочим, врачами никто не извинился и моральный ущерб им не компенсировал. И шляпы не съел. Хотя возбудивший дело прокурор Хорошевской межрайонной прокуратуры Москвы Александр Куприянов лично мне обещал это сделать в случае своей ошибки.

Но вот опять неподкупная Карла на весь мир заявляет, что албанцы вырезали органы у бедных сербов и продавали их в Западную Европу. Оговорюсь — нет сомнений в том, что в сербско-албанской войне творили много зла: массовые убийства, пытки, издевательства. Но доказательства торговли органами Карлу не заботят. То, что во всем мире по закону ТРУПНЫЕ ДОНОРСКИЕ ОРГАНЫ ОБЪЕКТОМ КУПЛИ-ПРОДАЖИ НЕ ЯВЛЯЮТСЯ, ей все-таки должно быть ведомо.

Кто купит вырезанную бандитами почку? Ведь выбор пациента идет по принципу совместимости. Положим, в листе ожидания с тысячами фамилий есть человек, которому она подходит. Кто придет к господину (синьору, мистеру, мсье, мужчине) N и предложит ему купить орган, который ему по закону полагается бесплатно? Врач? Представитель преступного мира? Куда, как вы думаете, тут же позвонит господин, мистер, месье и синьор N? Вот за мужчину не ручаюсь, может и не позвонить. Но у нас в стране методом тыка (то есть поиска по листу ожидания) скорее угодишь в неимущего слесаря, чем в миллионера, способного вынуть из кармана те десятки тысяч долларов, которые якобы просят за почку.

Ну, хорошо, я не права. Албанские бандиты вырезали почки под конкретных пациентов, им уже известных, предположим, больших криминальных лидеров. Но для этого им предварительно надо было бы полностью обследовать похищенных сербов, включая выполнение непростых иммунологических тестов, — далеко не всякая лаборатория (в Албании особенно) на это способна. Идеально совместимая пара донор-реципиент встречается одна на 17 тысяч человек. Тогда бандитам надо было бы похитить не жалких 300 сербов, а тысяч 8-10. И то могли не попасть. А куда делось бы такое количество трупов? И в какой клинике согласились бы оперировать пациента с «давальческой» почкой? Им-то потом как отчитываться перед своими начальниками и проверяющими — откуда почка взялась?

Бессмертные мифы о смерти

Слухи и публикации о похищении детей и продаже их «на органы» кочуют по СМИ не первый десяток лет. На эти темы пишут сценарии фильмов, романы, статьи, нимало не заботясь об их научной и фактической правдоподобности.

Откуда же берутся эти слухи? В 1987 году Леонардо Вилледа Бермудес, один из министров Гондураса, упомянул в интервью о похищениях младенцев ради получения их органов. Из-за тут же возникшего скандала ему пришлось выступить с разъяснениями, что он имел в виду только слухи, а не конкретные факты. Но информация уже пошла гулять по миру. 5 апреля 1987 года утверждения Бермудеса перепечатала газета «Правда», но без последующих разъяснений, а как действительный факт. В 1987 и 1988 годах историю перепечатали многие советские издания.

В 1987 году расследование слухов о похищении детей «на органы» провели министерство юстиции США, ФБР, Администрация по контролю за продуктами питания и лекарствами, Национальные институты здоровья США. Никаких фактов обнаружено не было.

В октябре 1987 года Международная организация защиты детей (DCI) провела проверку слухов во всех странах Центральной Америки — фактов обнаружено не было.

В июле 1988 года Генеральный секретарь ООН Перес де Куэльяр сделал заявление, что все подобные утверждения являются вымыслом. В сентябре 1988 года ФБР выступило с заявлением, что подобные «обвинения являются совершенно необоснованными».

В марте 1993 года подверглись нападению два фотографа, которые хотели сделать снимки детей в одной из школ Мексики. За несколько дней до этого по телевидению была показана программа о краже детей «на органы», и местные жители решили, что фотографы хотели похитить их детей.

29 марта 1994 года американская туристка Джун Вэйнсток была жестоко избита группой гватемальцев за то, что заговорила на улице с ребенком. Полученные побои и травмы привели к тяжелой инвалидности.

В марте 1997 года адвентисты седьмого дня Таня и Хаджимурат Гаджиевы были растерзаны в Буйнакске (Дагестан) из-за подозрения, что они убили девочку, чтобы похитить ее органы. Их пытали родственники ребенка, а потом трупы сожгли на площади.

В 1996 году французский социолог Вероник Кампьон-Венсан провела тщательное расследование слухов для Французской организации по трансплантации. Ее доклад содержал 285 страниц. Она пришла к выводу, что слухи являются «необоснованной урбанистической легендой», современными версиями мифов, известных еще в Древнем Риме, где христиане обвинялись в похищениях младенцев для жертвоприношений. Одну из своих книг о современном мифотворчестве Вероник назвала «Параноидальное общество». Во многих странах с этой паранойей справились и развивают трансплантологию, руководствуясь законом и здравым смыслом.

Справимся ли мы?

Тяжкий крест

Трансплантология — еще и одна из самых тяжелых в моральном смысле областей медицины. Тяжела она для всех.

Для врачей, которые получают возможность спасти одного человека лишь при условии гибели другого. Для реципиентов — им бывает очень непросто привыкать к мысли, что в груди бьется чужое сердце или дышит чужое легкое… Для родных человека, который стал донором после смерти, — многие из нас не могут смириться с тем, что по закону изъятие органов погибшего может быть произведено и без их согласия.

Специалисты утверждают, что изменить закон и сделать прижизненное согласие обязательным условием для посмертного изъятия органов, как, к примеру, это сделано в США, нельзя — тогда все остановится окончательно. Не то, мол, у нас общество, не такие люди.

Но я в это не верю. И люди у нас не хуже, и общество когда-нибудь выздоровеет, опомнится от вранья «желтых» сенсаций, опамятуется.

Когда маленькому Линару пересадили искусственное сердце, недалеко от Москвы погиб в дорожном происшествии 9-летний мальчик. Когда коллеги-врачи вышли к матери с померкшими лицами, она все поняла. И сама предложила: может быть, можно спасти какого-то ребенка сердцем или почкой моего мальчика? Пусть хоть так, своей частичкой, но он останется жить.

Спасти было бы можно. Но не положено. Нет у нас инструкции.