Ветер, едва касаясь паланкина, желал преподнести госпоже красоту утренних пейзажей южных лесов, столь богатых простором и жизнью, но он, боясь потревожить ее своей настойчивостью и в своих попытках случайно пустить внутрь белесую пыль, вновь отступал в смятении, скрывался в толпе листьев и уже оттуда продолжал наблюдать за ней.
Носильщики бежали легко, они привыкли друг к другу так, что ни разу не сбились с ритма шагов на всем протяжении этих дней, и создавали единый поток своими шумными выдохами. Им хотелось, чтобы их дыхание было подобно дыханию океана, которое говорит о своей щедрости, им хотелось на каждом шагу подтверждать свою преданность ей одной, как стаи птиц, повинуясь зову крови и долга, каждый год возвращаются в родные места, им хотелось благодарить ее за ту доброту, что каждый из них находит в ее глазах.
Весеннее солнце благоволило их путешествию и не жгло спины, укрываясь облаками. И только легкий звон доспехов напоминал об истинной цели их долгого пути.
Внезапно паланкин рухнул на землю, повалился на бок, и лишь через несколько секунд она услышала скрежет металла. Всего несколько задыхающихся всхлипов, несколько бликов на взметнувшихся катанах нарушили привычное течение времени, и птица снова продолжила петь о своей любви. Сухая пыль жадно глотала растекающуюся кровь и вгрызалась в упавшие тела, ветер же с любопытством приподнимал полы одежды, чтобы лучше разглядеть пузырящиеся смертью раны, и зачарованный хлопал в ладоши, привлекая внимание солнца.
Она подобрала соломенную шляпу, слетевшую с немой головы, сделала легкий поклон и пошла дальше, удерживая в руках длинный подол яркого кимоно.
– Жаль, что так начинается мой девятый год на земле.