Мое интервью французам.

Le Courrier de Russie: Что Вы думаете о митингах, которые недавно прошли на Болотной площади и на проспекте Сахарова?

Дмитрий Ольшанский: События эти меня и радуют, и печалят. С одной стороны, я люблю многих людей, которые там митингуют. Среди них много моих друзей, да и просто лиц культурно мне близких. С другой стороны, я настроен скептически. Мне кажется, это затея милая и трогательная, но абсолютно бессмысленная.

LCDR: Почему же?

Д.О.: У людей, которые ходят на митинги, как было сказано у Хармса, срабатывает эффект оптического обмана. Им кажется, что их очень много. 100 000 человек — это и правда целая площадь. Но, на самом деле, речь идет об 1% официального населения Москвы. Люди, которые были на Болотной площади и на проспекте Сахарова, полагают, что за ними стоит страна. Но они сильно заблуждаются. Они не хотят принимать в расчет 99% населения России, у которых могут быть собственные представления о жизни и о политике. И я боюсь, что их представления не совпадут со взглядами на жизнь 1% митингующих. Больше того, они между собой решительно разойдутся.

LCDR: Что отличает людей с Болотной площади от всех остальных?

Д.О.: Людей, которые ходят на митинги, можно определить по двум параметрам: как правило, у них есть загранпаспорт, и они узнают новости из Интернета, а не из телевизора. В качестве третьего фактора можно было бы добавить иностранный язык — в большинстве случаев. Таких людей в России, по самым оптимистичным расчетам, наберется процентов 20. Не митингующих, но имеющих с ними хотя бы какое-то относительное культурное сходство. От остальных их отличает, кстати, и наличие политических взглядов, которые при этом могут быть любыми — главное, что они есть. Этих людей можно назвать
современным европейским населением России: они могли бы беспрепятственно раствориться в любой из стран первого мира.

LCDR: А все остальные?

Д.О.: Большая же часть населения России — люди с более архаичным сознанием. Речь идет совсем не только о крестьянах. В гораздо большей степени, мы говорим о бывших советских рабочих, военных, о русско-советском мещанстве двадцатого века. Нужно иметь в виду, что этот остаточный уклад уже не существует в здоровом виде. Большинство заводов со времен СССР закрыли, армия разлагается. Сегодня эти люди либо продолжают делать то, чем занимались 20 лет назад, но с большим трудом, с ощущением потерянности и злости, либо перепрофилировались в мелких бизнесменов и чиновников. Но их ментальность и образ жизни существенно не изменились: водка, футбол, телевизор, шансон. Не стоит забывать и о том, что к этнически русским примыкает еще более архаичное население национальных республик. Вот все эти люди и составляют демократическое большинство. Они — постоянная аудитория главных телеканалов. По финансовым обстоятельствам многие из них никогда не были заграницей, если не считать курортов Египта и Турции. У них нет политических взглядов, а есть только набор символов, мифов, все эти «при Сталине порядок был» и «Путин настоящий мужик». Но внимание! Не нужно относиться к этим людям с презрением и снобизмом. Все мы по-своему несчастны, убоги и жалки, и «либеральное меньшинство» состоит из таких же грешных и смертных людей, как и «архаическое большинство». А уж образно-мифологическое мышление присутствует у каждого из нас. Разница лишь в том, что у более образованного человека оно отчасти вытесняется рациональным началом, способностью анализировать и формулировать, а у человека с архаичным
сознанием — нет.

LCDR : Почему же в России большинство и меньшинство совершенно не понимают друг друга?

Д.О.: Мы можем наблюдать такую же пропасть между основной и «европеизированной» частью населения в любой из стран третьего мира. В Турции есть Орхан Памук, а есть — деревня, голосующая за исламистов. Похожая ситуация в Иране. Кроме того, не стоит забывать, что Россия до 1917 года была преимущественно крестьянской страной. Накануне революции в Российской империи было 87% крестьян и только 13% горожан. Сильное соотношение. За годы Советской власти большинство крестьян переехали в города. Люди сделали гигантский социальный рывок, но так пока и не достигли уровня европейской городской цивилизации. Несмотря на то, что фундаментальные проблемы крестьянской России—большая детская смертность, неграмотность — в XX веке были решены, большинство населения сохранило во многом архаичный уклад и пока не готово с ним расстаться. В странах первого мира тоже есть люди, которые смотрят на мир почти так же, как их прадедушки. «Порядок», «уважение», «моральные ценности»… Но их — в худшем случае, как в США или Италии, — около 50%, не более.

LCDR: Получается, что за 70 лет советской власти, соотношение «архаичного» и «европеизированного» населения в России практически не изменилось.

Д.О.: Да, мы, как в сказке «Алиса в зазеркалье», со страшной скоростью бежали, чтобы остаться на том же месте. Но мы все равно преодолели огромное расстояние. Достаточно посмотреть на фотографии русских крестьян столетней давности. С точки зрения простодушного современного человека, люди, которые на них запечатлены, похожи на бомжей. Мы видим оборванных, страшных, несчастных мужчин и женщин. Из 2012 года кажется, что они жили много хуже, чем московские гастарбайтеры-таджики сейчас. Но какое расстояние отделяет русского крестьянина — от современного обывателя с высшим образованием, пусть и полуфиктивным. Правда, за это пришлось заплатить страшную цену. Как известно, чем более человек архаичен, тем более он жесток. Мы знаем, что на Западе — за исключением довольно кровавой французской истории — трансформация традиционного общества в современное была долгой и плавной. В России же этот переход был быстрым и резким. То, что мы называем сталинизмом, и есть форсированный и чрезвычайно жестокий процесс превращения крестьянской общины в новое индустриально-городское общество. Огромные массы населения отрывались от традиционного деревенского уклада и были вынуждены в самые сжатые сроки усвоить новые «правила жизни». В таких условиях люди были не в состоянии выработать гуманные способы предотвращения и решения конфликтов. Они просто не понимали еще, что такое «личность», и какие у нее могут быть «права» — эти вещи фрагментарно дошли до новой России только к середине 1950-х. Поэтому они просто сметали всех случайных людей, которые попадались им на пути. Главной жертвой сталинских репрессий был городской человек, который, в сущности, был виноват лишь в том, что занимал место, на которое претендовал недавно переехавший из деревни крестьянин. Упомянем для полноты картины, что крестьянину, который оставался в деревне, доставалось
не меньше.

LCDR : Если волна митингов не утихнет, каким Вы видите дальнейшее развитие событий?

Д.О.: Ситуация кажется мне довольно опасной. Если митинги будут продолжаться, может случиться политический кризис. А если нынешняя система начнет разваливаться, ничего хорошего для митингующих не произойдет. Если будет создана честная система подсчета голосов, политика демократизируется и начнет в гораздо большей степени выражать взгляды большинства населения. И тогда мы увидим, как общество будет все больше и больше «деградировать» — с точки зрения тех, кто недоволен сейчас. Чем более значительной будет демократизация, тем стремительней будет «упадок», а на деле вмешательство в политику большинства.

LCDR: Почему?

Д.О.: Единственная идеология, которую в состоянии массово принять население России, — это национализм. Это самая простая и убедительная концепция. При этом на данный момент большинство людей вокруг нас вовсе не являются националистами, но они станут ими, когда радикально настроенная часть интеллигенции в режиме вновь открытой свободной агитации доходчиво объяснит им все преимущества таких убеждений.

LCDR: В чем, на Ваш взгляд, заблуждаются митингующие?

Д.О.: Они полагают, что, если им нравится в Париже и если они сами живут как их парижские друзья, то почему бы всей стране не жить так же. Но, как говорил Иосиф Бродский, «на улице, чай, не Франция». Люди, которые ходят на митинги, смотрят совсем не в ту сторону. Они полагают, что главное зло—это председатель ЦИКа Владимир Чуров и весь правящий режим. Но ведь во всех избирательных комиссиях, отделениях «Единой России», мэриях, судах, губернаторствах, полицейских участках и проч. сидят миллионы людей и принимают непосредственное участие в функционировании системы. Почему они так себя ведут? Вот тот вопрос, который нужно себе задать. Митингующие ответят вам, что людей запугали. И что если перестать их пугать, они все проголосуют за какую-нибудь либеральную партию вроде «Яблока». Я в этом сомневаюсь…

LCDR: А почему люди голосуют за «Единую Россию»?

Д.О.: «Единая Россия» олицетворяет власть, а для архаичного сознания власть имеет сакральный смысл. Пока власть сильна, ее действия не оспаривают. Напротив, необходимо демонстрировать преданность власти, так как взамен она «не обидит», а, может быть, и «одарит по заслугам».

LCDR: Как, на Ваш взгляд, должна действовать власть, чтобы избежать политического кризиса?

Д.О.: Ей нужен человек, который будет занимать большой пост и грамотно корреспондировать с ожиданиями культурного меньшинства — так, чтобы ему подчинялась и большая, тяжелая система русской архаики. Этот человек будет уполномочен проводить отдельные реформаторские акции, которые бы, с одной стороны, не стали потемкинскими деревнями, но и, с другой стороны, не разрушали бы систему в целом. Власти нужен «добрый следователь». К сожалению, Д.А. Медведев на эту роль не подошел. Медведеву не поверили
те, к кому он должен был обращаться. Теперь, кажется, на эту роль пробуется бывший министр Кудрин — с позволения власти, разумеется. Тоже неудачная затея. Будь я на месте Путина, я бы поступил иначе.

LCDR: Как именно?

Д.О.: Я бы, как Франко, взял на воспитание одного из потомков Николая II или королевы Виктории, какого-нибудь молодого Виндзора, Гогенцоллерна или Романова, и стал бы готовить его к тому, чтобы стать русским царем. Его приняли бы и народ, и интеллигенция, и западная общественность. Пусть он делает вещи, которые обрадуют людей. Пусть выпустит из тюрьмы того, кто сидит не по делу, пусть похоронит Ленина, выселит ФСБ с Лубянки и откроет там музей ГУЛАГА. Пусть помогает больным детям и сажает цветы. А через пять-семь лет Путин мог бы спокойно уйти в отставку с гарантией пожизненного сенаторства.

LCDR: То есть главу государства среди наших соотечественников, искать, на Ваш взгляд, бессмысленно?

Д.О.: Можно представить на этом месте российского либерального чиновника, но он с миссией постепенной либерализации справится с меньшим успехом, чем молодой европейский аристократ. Нашим мы меньше верим. Русская демократия без ограничений будет очень страшной. Нам просто необходимы ограничители, при которых свободное пространство в обществе будет расширяться мягко и постепенно, вызывая понимание у большинства людей. Нам нужно придумать систему постепенно снижающегося контроля, и царь из Европы прекрасно бы с этим справился. Для народа он устраивал бы праздники, наподобие свадьбы принца Уильяма, был бы героем для Церкви, а для интеллигенции — занимался бы благотворительностью, борьбой с «наследием тоталитаризма», общим смягчением нравов.

LCDR: А если реалистично посмотреть на вещи?

Д.О.: Реалистично — боюсь, что все просто развалится.

LCDR: Если интеллигенции не стоит ходить на митинги, то чем ей вообще следует заниматься? Молчать и ни на что не обращать внимания?

Д.О.: Нет, интеллигенции следует бороться за изменения в общественной жизни без привлечения политических лозунгов. Я имею в виду спасение памятников архитектуры, борьбу с варварской застройкой, чистоту на улицах, суровые наказания для виновных в ДТП. Вино вместо водки, книги вместо телевизора, сады вместо колючей проволоки — вот то, что намного важнее демократии и свободных выборов. С помощью такого рода деятельности как раз и можно увеличить количество людей, включенных в «поле цивилизации».
И тогда никакие честные голосования не будут страшны. Тогда «Единая Россия» и порождаемые ей явления исчезнут сами собой, легко и бескровно. Чем дольше у власти останется Путин, тем больше шансов, что изменения в российском обществе будут мирными, гармоничными и осмысленными. Националисты придут неизбежно. Но чем позже они придут, тем цивилизованнее они будут. Если подождать лет 10, они окажутся такими, как, к примеру, сегодня в Прибалтике… Очень мерзкие, но они не станут убивать людей.

LCDR: Почему приход националистов кажется Вам неизбежным?

Д.О.: Это единственная жизнеспособная идеология для большинства населения. Либералы в случае честной борьбы с националистами обречены проигрывать, потому что либерализм требует более высокого уровня культуры.

LCDR: А левая идея в России умерла?

Д.О.: Чтобы быть сторонником левой идеи, если понимать ее в европейском, а не в ленинском смысле, нужно стоять еще на одну ступень выше в культурном развитии. Левая идея предполагает очень большой уровень альтруизма. Чем более развит человек, тем больше он думает о других. Так, националист думает, в первую очередь, о буквально подобных себе. Либерал думает о неких «гражданах», но, по большому счету, он имеет в виду людей примерно такого же уровня развития, как и он сам — тех, кто может сам «принимать
решения и нести ответственность». Социалист же соотносит себя со всем человечеством. Он хочет взять под защиту как можно большее количество людей.

LCDR: Получается, мы спускаемся по лестнице вниз? Мы были коммунистами, сегодня мы либералы, а завтра станем националистами?

Д.О.: Все демократизируется. Меньшинство делается проще, а большинство, наоборот, усложняется. Меньшинство князя Феликса Юсупова было гораздо сложнее, чем меньшинство менеджера компании Google. Но и большинство русских крестьян в начале прошлого века было куда более жестоким, чем большинство русских обывателей в XXI веке.

Источник