Пролог.


Много было споров о том, как человек видит мир. Спорили о цветах, размерах, измерениях и еще о тысячах разных показателей.
Ни разу не поднимался спор о том, как видят мир шиноби.
Стальные вспышки кунаев и сюрикенов, белые вспышки боли и красные – потерянных надежд. Медленные, тягучие часы, проведенные в засаде, торопливо бегущие секунды боя. Долгие миссии и короткая жизнь.
Шиноби смотрит на друга, а видит возможного противника. Потому что учили с детства: никому не доверяй, кроме себя, враг может быть везде и может принять любое обличие. Шиноби готов убить товарища, если он окажется предателем. Шиноби готов умереть сам. Он живет и дышит ради смутного пятнышка света в окне того дома, где его ждут, который он защищает.

Слабый луч света, тонкая нить трепещущей жизни, которая ведет в будущее. Куда-то далеко, куда-то надолго. Мечты, надежды, чаяния. Все это - маленькие размытые пятна света, маячки на пути шиноби, которые помогают не сбиться с дороги, не заблудиться в терновнике противоречий.

Густая, гулкая тишина, жирные красные кляксы, в которые оплывают лица родных, друзей, и знакомых. Здесь нет ничего кроме вязкого звука падающих капель. Мечты? Чаяния? Надежды? Им просто нет места в этом мире. Им не выжить здесь. И единственный путь по лужицам крови ведет вовсе не на свет, а в еще более плотную, непроглядную тьму, которая жадно скалится из своего убежища вечно голодной пастью, обдает смрадным дыханием гибели и разложения.

Закат.


- Итачи-сан, держитесь! - Знакомый голос Кисамэ слышится как никогда отчетливо. Должно быть, такая болезненная чувствительность к звукам бывает только у слепых. По крайней мере, в мире Итачи больше не осталось места свету. Он задрожал, начал рябить, исчезая, растворился именно в тот момент, когда до него осталось полшага, и… померк.
Хрип и пена на губах. Собственная кровь имеет отвратительный стальной привкус, она течет в горло и ее приходится проглатывать, чтобы не задохнуться. От этого начинает мутить, но Итачи, пересилив себя, совершает еще одно глотательное движение. Он проиграл, но не погиб. А значит, может выжить и вступить в бой еще раз.
Кисамэ чуть задерживается, отшвыривая к стене чье-то тело. Судя по влажному хлюпанью, это был Суигецу.
Хошигаке подбегает к напарнику и, не тратя время на разговоры, поднимает его на руки. Ближайшие несколько часов превращаются для Учихи в постоянный гул ветра в ушах и обеспокоенное бормотание:
- Ну вам и досталось, Итачи-сан. Вы бы не подставлялись так… Нет, ну правда... Итачи-сан, вы меня слышите? Итачи-сан?!
Кисамэ резко останавливается и опускает напарника на землю. Еще несколько секунд - и на веки ложится широкая прохладная ладонь. Шершавая и мозолистая, совсем не такая, как нежная кожа под ней.
- Я же говорил, не стоит вам использовать эти глаза…
Из горла Учихи вырывается слабый булькающий звук, и напарник тут же заботливо приподнимает темноволосую голову, помогает перевернуться на бок и сплюнуть кровь.
Кисамэ – не медик. Он едва-едва залечивает раны Итачи и предотвратить заражение крови не в силах. Отсчет начинается.
Дни превращаются в бесконечную погоню за временем. Напарники бегут, заметают следы, пытаясь выгадать лишние час-другой для отдыха и восстановления сил, а команда «Змея» преследует их по пятам. Больше всего достается Кисамэ, который почему-то наотрез отказывается даже говорить о том, чтобы бросить беспомощного товарища. Хошигаке отбивается от погони и бежит вперед - за двоих.
Итачи порой приходят в голову мысли о том что если бы Кисамэ был один, он без всякого страха пошел бы на бой с превосходящей силой противника и – кто знает, может быть, вышел бы из него победителем. Хотя так ли важна для воина победа? Он живет в битве, он дышит сражениями и смертью своих врагов. Тут важна битва, а не ее результат.
Кисамэ иногда думает, что неплохо было бы бросить все и, найдя водоем побольше, встретить своих преследователей лицом к лицу. За долгие часы погони адреналин в крови превысил все допустимые пределы и заставляет сердце колотиться так сильно, что, кажется, ребра начинают трещать под его напором. Хочется выплеснуть куда-нибудь эту энергию, эту злобу, эту страсть… Хошигаке чертовски не хватает хорошей битвы, когда в голову ударяет кровь, и страх только один – что противник умрет позже тебя самого.
Но есть Итачи. Напарник, которому нужна помощь, напарник, который молча принимает ее. Напарник, которому тоже хочется боя. В последний раз. И задача Кисамэ – уберечь его от этого.
«Слишком опасно, Итачи-сан»
Хошигаке никогда особо не дорожил собственной жизнью, но жизнь Учихи стала для него отчего-то дорога. Почему? Кисамэ не любит задаваться подобными вопросами, а потому молча бежит вперед, время от времени поглядывая на бледное перекошенное лицо своего спутника.

* * *


Дорога будто сама стелется под ноги. Осталось немного. Никто – даже этот здоровяк – не сможет убежать от окрыленного яростью мстителя.
- Быстрей! – шепчет Саске и его команда спешит исполнить приказ. Потому что есть моменты, когда приказам подчиняются беспрекословно.
Есть моменты, когда цель предельно близка, и все, что нужно сделать – это протянуть руку и вырвать горячее, торопливо бьющееся сердце.
Саске видит впереди красные и белые сполохи чужих эмоций, а сам остается безжалостно спокоен. И именно сейчас он живет, как охотник в погоне за добычей.
«Я твой свет, да? Я – твоя гибель!»

Восход.


Шиноби всегда должен знать, за что он сражается. У него должна быть цель, надежда, мечта – не важно, что это будет. Должен быть маленький лучик света, на который он пойдет, который он будет защищать.
Свет надежды – наверное, так это зовется.

Непроглядный душный мрак проникает в мысли, красно-черные пятна пляшут перед глазами, и не видно никаких ориентиров. Куда-то двигаться? Зачем? Ведь так тихо и спокойно было, если бы это сердце остановилось навсегда.
Когда некуда становится идти, когда исчезает даже иллюзорный свет, тьма превращается в зыбкое болото. Обволакивает, затягивает все глубже, заключает в свои холодные, липкие объятия.
Наверное, это называется отчаянием.

На ночь они вынуждены остановиться. Пожертвовать на отдых несколько часов драгоценного времени, которые удалось выиграть в сумасшедшей гонке.
Они не разводят костра, не оставляют оружия. Учиха сидит, привалившись спиной к дереву, и тяжело, прерывисто дышит, а Хошигаке ненадолго исчезает в чаще, чтобы вскоре вернуться с наполненной водой флягой.
Итачи стирает кровь с подбородка и просит пить. Придерживая напарника, чтобы тот не завалился на бок, Кисамэ думает о том, что будет после этой погони, если им удастся оторваться. Хотя удастся ли? Он не знает.
Учиха непослушными пальцами пытается расстегнуть плащ – ему жарко. Лихорадка скоро доконает его, если не раздобыть хороших лекарств или не обратиться к профессиональному медику.
- Итачи-сан, не расстегивайтесь – застудитесь.
- Какая теперь разница?
И правда, откуда медик в этой глуши?
Они молчат некоторое время. Наверное, секунд сорок – Кисамэ успевает подумать, что разницы действительно никакой: его напарнику осталось недолго. Кто мог знать заранее, что Учиха, ослепший, потерявший свой Шаринган, будет столь беспомощен и уязвим.
Сорок секунд проходит, а потом Итачи поднимает голову и смотрит на Хошигаке в упор своими черными неподвижными глазами, и слова застревают у того в горле.
Кисамэ видит, что бледные губы шепчут что-то, и пододвигается ближе в попытке услышать. И пропускает момент, когда проворные пальцы Учихи успевают вцепиться в его волосы и дернуть, заставляя оказаться неприлично близко от тех самых шепчущих что-то в бреду губ.
Проходит где-то минута, и просто соприкосновения, по-детски неопытные отпечатки и лобызания превращаются во влажные, распущенные поцелуи. Между шелестом одежды и мокрыми причмокиваниями слышится болезненно-жаркий шепот.
- Я понял. Теперь я вижу… Теперь я знаю. Расскажи ему. Расскажи все, передай мои слова. Теперь я знаю, как выйти из темноты, теперь я вижу, откуда идет этот свет. Мой новый, мой последний свет…
- Итачи-сан, не тратьте силы.
В каком-то сумасшедшем порыве они сплетали объятия, будто пытаясь слиться в одно целое существо, вплавиться, насмерть сцепиться друг с другом. Влажная кожа, холодный пот и жаркое, неровное дыхание.
Сгорая в лихорадке, Итачи вспыхивает в последний раз. На минуту Кисамэ даже верит, что болезнь отступила и к напарнику вернулись прежняя мощь. Тогда он впивается в теплый рот поцелуем, прижимает к себе тонкое тело, чтобы не отпускать до самого конца.

У каждого шиноби есть последняя в жизни битва. Когда он насмерть становится на защиту того, что ему дорого, за тех, кто ему дорог. Такая смерть почетна. Можно сказать, что она – мечта любого воина.

Но бывает и иначе. Последняя битва приобретает привкус отчаяния, потому что шиноби некого больше защищать. И в его мире больше нет места свету.
Кажется, это называется самоубийством.

Утром Кисамэ долго сидит, обнимая холодеющего напарника. Черные глаза закрыты, как будто он спит, губы, припухшие от поцелуев, потрескались и приобрели лиловый оттенок, под глазами залегли пугающие темно-синие тени, а бледная кожа обещает скоро стать такой же холодной, как мрамор. В этом теле уже пустило корни разложение. Скоро по мрамору начнут ползти темные прожилки и трещины, а мягкие губы зацветут насыщенной синевой.
У Кисамэ есть еще одно дело: погоня должна подойти с минуты на минуту.
Он встает, заботливо оборачивая обнаженного Учиху в красно-черный плащ, и поднимает Самехаду.
Битва будет. Хорошая, прекрасная, последняя битва.
И сердце снова колотится, разрывая грудь, мешая ровно дышать. А в горле почему-то стоит ком.
По крайней мере, в этой битве сдерживаться не нужно. Всего лишь сказать кое-что вместо приветствия, пока хватает дыхания.
- …Он просил передать тебе эти слова: «Саске, я ошибся. Даже получив Мангеке Шаринган ты будешь видеть лишь тьму, которая медленно пожрет тебя – день за днем, кусочек за кусочком. Запомни, Саске. Если ты не видишь света, это не значит, что его нет. Это лишь значит, что ты ослеп… Не пытайся увидеть его чужими глазами. Зажги его сам»
Когда бой начинается, захватывает всех своим вихрем, Кисамэ жалеет только об одном: поблизости нет водоемов и ему нечем оправдать влагу на щеках.
Хотя…
- Стихия воды!

* * *


После победы над Мечником Тумана Суигецу забирает себе Самехаду, Карин ругает его за беспечность и в очередной раз кулаком разносит голову на рой живых брызг. Саске стоит, наблюдая за ними и мысленно готовясь к тому, что увидит своего брата и, наконец, прикончит. Юноша вздрагивает, когда плеча касается ладонь Джууго.
- Там, - кивает он Саске с каким-то скорбно-сочувствующим видом.
Итачи сидит у дерева, завернувшись в плащ, как в покрывало. Глаза закрыты, а губы, кажется, чуть растянуты в улыбке. Спокойное лицо спящего.
Саске подходит к брату и сдергивает с него ткань. Обнаженное мертвенно-бледное тело покрыто едва заметным темными трупными пятнами, похожими на следы от засосов.
Смерть пришла недавно – лишь пару часов назад. Безликая госпожа забрала Учиху, милосердно остановив сердце клинком его собственной катаны, не заставляя долгие часы страдать в агонии.
Руки Саске начинают мелко дрожать. Сам Итачи этого сделать не мог, а значит… Значит…
Старший брат сидит у дерева, устало прикрыв глаза и улыбается.
Ему незачем было жить дальше. Тьма поглотила его, но перед смертью ему удалось увидеть то, что он так хотел. Свой новый свет.

Послесловие.


Темнота бывает разная. Теперь Итачи понимает это. Бархатная, мягкая и уютная темнота, сквозь которую, как сквозь сон, чувствуется тепло чужого тела.
Лихорадка измучила его, вытянув все силы без остатка, но на последнюю просьбу немного сил остается.
В конце концов, он – шиноби.

Прозрачные облака, размазанные по светлеющему, голубовато-стеклянному небосклону, далекий шум ветра, ощущение приближающейся погони. В последний раз горячие искусанные губы находят друг друга в поцелуе.
Бритвенно острая сталь легко пробивает грубую кожу широкой ладони, кончик лезвия с тихим скрежетом царапает ребра и, преодолевая преграду упругой плоти, пронзает конвульсивно сжимающийся комок мышц.
С порезанной почти до костей руки Кисамэ капает кровь.
«Неудобно будет держать меч», - отмечает он краем сознания.
Кровь почти не заметна на красном плаще, которым Хошигаке обматывает мертвого напарника. Он обнимает неподвижное тело, пытаясь сохранить тепло, и застывает так на несколько минут, а может, часов. И встряхивается только от привычного чувства опасности.
Погоня скоро подойдет.
«Я передам ему ваши слова, Итачи-сан… Я обещал вам. Хорошо, что вы не просили меня оставаться в живых» - Кисамэ встает с колен и поднимает меч.
Пора.

Когда у шиноби не остается ничего за спиной, ему легче драться, потому что не нужно бояться и думать о том, что случиться, если он проиграет. Шиноби превращается в воина без страха – безжалостного и беспощадного.
Но это не значит, что он выиграет свой последний бой, скорее даже наоборот. Ведь его цель в этом бою – собственная смерть.

Можно я опубликую ваш фанфик в сообществе NarutoART (apus.beon.ru)

Опубликовывайте конечно, фанфик все равно не мой.)
Только с шапкой, пожалуйста.