[показать] [450x338]

Михаил Афанасьевич Булгаков родился 3 (15) мая 1891 г. в семье преподавателя Киевской Духовной академии Афанасия Ивановича Булгакова (см.) и его жены Варвары Михайловны, в девичестве Покровской (см.), первым ребенком в их браке, заключенном 1 июля 1890г. Место рождения – дом священника о.Матвея Бутовского в Киеве, на Воздвиженской ул., 28. Оба родителя происходили из старинных семей орловских и карачевских (Орловской губернии) священнослужителей и купцов: Булгаковых, Ивановых, Покровских, Турбиных, Поповых… Иван Авраамиевич Булгаков (см.), дед со стороны отца, был сельским священником, ко времени рождения внука Михаила – он настоятель Сергиевской кладбищенской церкви в Орле. Другой дед, со стороны матери, Михаил Васильевич Покровский (см.), был протоиереем Казанского собора в г. Карачеве. В том, что оба деда были священниками одной местности, родились и умерли в один и тот же год, имели почти равное количество детей, – биографы писателя видят некую межродовую «симметрию», особый провиденческий знак. А по фамилии бабушки по матери, Анфисы Ивановны Турбиной впоследствии были названы автобиографические персонажи романа «Белая гвардия» и пьесы «Дни Турбиных».
[505x400]

18 мая Михаил был крещен по православному обряду в Крестовоздвиженской церкви (на Подоле, районе Киева) священником о.М.Бутовским. Имя дано в честь хранителя города Киева архангела Михаила. Крестными родителями стали: коллега отца, ординарный профессор Духовной академии Николай Иванович Петров и бабушка Михаила по отцовской линии Олимпиада Ферапонтовна Булгакова (Иванова).
В 1892-1899-х и в 1900-х гг. в поисках лучшего жилья семья меняла квартиры почти ежегодно: жили на Госпитальной ул., 4; в Кудрявском пер., 9 и 10; Прозоровской ул., 10; Ильинской ул., 5/8; в Дионисьевском пер., 4. Разрасталось и количество домочадцев: у Михаила было шесть братьев и сестер – Вера (1892 г.), Надежда (1893 г.), Варвара (1895 г.), Николай (1898 г.), Иван (1900 г.) и Елена (1902 г.) (см. далее соответствующие материалы по детям родителей Булгаковых). Последним городским адресом для полной семьи оказался впоследствии знаменитый – Андреевский спуск, 13 (строение 1, кв. 2, будущий «Дом Турбиных»), а загородным – дача в поселке Буча под Киевом, где семья регулярно проводила летние месяцы. Новое жилье не долго радовало отца и его семью. Осенью 1906 г. смертельно заболел А.И.Булгаков – у него обнаружился нефросклероз. Коллеги Афанасия Ивановича не оставили его в беде. С завидной оперативностью – чтобы успеть по достоинству оценить его заслуги – уже 11 декабря он был удостоен степени доктора богословия. Одновременно Совет Духовной академии возбудил ходатайство перед Священным Синодом о присвоении ему звания ординарного профессора, которое было удовлетворено 8 февраля 1907 г. (понимая, что скоро умрет, Афанасий Иванович таким образом старался, чтобы с его уходом из жизни семья оставалась не менее обеспеченной). На следующий день А.И.Булгаков подал прошение об увольнении со службы по болезни, а 14 марта скончался. Семье была назначена пенсия в 3000 рублей в год. Будучи доцентом, Афанасий Иванович получал 1200 рублей и столько же – в должности цензора Киевского цензурного комитета. После смерти отца положение Булгаковых в материальном отношении даже улучшилось, что, конечно, не могло и в малой степени облегчить боль утраты.
Родительница Михаила, Варвара Михайловна, как и отец, прививала детям трудолюбие и стремление к знаниям. По словам Н.А.Булгаковой-Земской, сестры писателя, он говорила: «Я хочу вам всем дать настоящее образование. Я не могу вам дать приданое или капитал. Но я могу вам дать единственный капитал, который у вас будет, – это образование». Так в 1900 г. (18 августа) Михаил был зачислен в приготовительный класс Киевской Второй гимназии, который закончил «с наградой второй степени». А 22 августа 1901 г. он начинает учебу в знаменитой Первой мужской Александровской гимназии и в мае 1909 г. ее оканчивает, получив аттестат зрелости 8 июня того же года. Гимназия эта имела особый и престижный статус. Император Александр I в 1811 г. даровал ей широкие права. Воспитанников готовили для поступления в университеты. Генерал П.С.Ванновский, ставший в 1901 г. министром народного просвещения и выдвинувший лозунг «сердечного попечения о школе», стремился привлечь для работы в гимназиях университетских преподавателей. В Киеве для такого эксперимента была выбрана Александровская гимназия. Основные курсы в ней вели доценты и профессора Университета и Политехнического института.
Так, профессор Киевского, а в дальнейшем Московского университета, известный философ Г.И.Челпанов читал спецкурсы по философии, логике и психологии. После 1906 г. его сменил доцент университета А.Б.Селиханович, который преподавал еще и литературу. Учителем латинского языка в гимназии был чех А.О.Поспишиль, издатель сочинений Платона и страстный пропагандист античной культуры. Русский язык и словесность до 1903 г. преподавал крестный отец Михаила Н.И.Петров, его сменил доктор Венского университета Ю.А.Яворский, крупный ученый-фольклорист. Следует назвать еще и историка М.И.Тростянского, специалиста по Гоголю, и директора гимназии, математика Е.А.Бессмертного… Хотя Киев был провинциальным городом Российской империи, по уровню преподавания и составу учителей Александровская гимназия не уступала лучшим столичным учебным заведениям. По мнению исследователей, эта гимназия и ее преподаватели для Булгакова сродни Царскосельскому лицею и его учителям для Пушкина.
Каким был гимназист Миша Булгаков? Судя по полученному аттестату зрелости (высших оценок он удостоился только по двум предметам – закону Божьему и географии), Булгаков в гимназии учился далеко не блестяще. Все это не мешало гимназисту Булгакову иметь и иные интересы. В конце весны или начале лета 1908 г. окончивший предпоследний, седьмой класс гимназии Михаил познакомился с пятнадцатилетней Татьяной Лаппа (родные и близкие звали ее Тасей) (см.), дочерью председателя Саратовской Казенной палаты. Она, тоже гимназистка, приехала в Киев к тетке на каникулы. Тетка Таси, Софья Николаевна Давидович, работала во Фребелевском обществе содействия делу воспитания. Туда же после смерти мужа поступила мать Булгакова, и они подружились. Во время одного из визитов к С.Н.Давидович произошло знакомство Михаила с будущей женой. Между ним и Тасей возникли романтические отношения, непростая судьба которых завершилась счастливым браком: венчанье состоялось 26 апреля 1913 г. в Киево-Подольской Добро-Николаевской церкви. Обряд совершил друг семьи Булгаковых о.Александр Глаголев. Поручителями выступили друзья Михаила: Борис Богданов и братья Гдешинские, Платон и Александр, а также его двоюродный брат Константин Булгаков. Молодые жили сначала на Рейтарской ул., 25, потом переехали на Андреевский спуск, 38, вблизи от родительского дома. Михаил был в это время студентом второго курса университета, Татьяна занималась на Высших женских курсах. Супруги Булгаковы прожили вместе 11 лет, Татьяна была с мужем во всех его последующих странствиях в годы Первой мировой и Гражданской войн в Киеве, госпиталях Юго-Западного фронта русской армии, на Смоленщине, на Кавказе и в Москве, где они разошлись в 1924 г.
Окончив гимназию, Михаил Булгаков не особенно колебался в выборе профессии: влияние родственников-врачей, братьев Василия, Николая и Михаила Покровских; близкое присутствие друга их дома, педиатра И.П.Воскресенского, перевесило наследственные корни предков – священнослужителей, да и время, и воспитание было уже совсем другое. 21 августа 1909 года он был зачислен на медицинский факультет Императорского Университета св.Владимира в Киеве. Учеба проходила и в условиях начавшейся тогда войны 1914-1918 гг. Еще до получения официального диплома, лишь с «Временным свидетельством», выданным после успешной сдачи университетских выпускных экзаменов (в феврале-марте 1916 г.) Михаил Булгаков по истечении срока службы на фронте был отозван в тыл, но как военнообязанный (ратник ополчения II разряда) он в 20-х числах сентября зачислен «врачом резерва Московского военно-санитарного управления» для откомандирования в распоряжение смоленского губернатора с целью работы в земствах. Прибыв в середине сентября 1916 г. в Смоленскую врачебную управу, Булгаков получил направление в один из самых глухих уголков Смоленской губернии – в село Никольское Сычевского уезда заведующим 3-м врачебным пунктом.
[600x405]

«Морфий» – рассказ автобиографического героя о жизни в «большом городе» – Вязьме, где «…цивилизация, Вавилон, Невский проспект». Туда Михаил Булгаков был направлен ровно через год его врачебной работы в Никольском: 18 сентября 1917 г. датировано разрешение на переход в Вяземскую городскую земскую больницу заведующим инфекционным и венерологическим отделением; он получает удостоверение Сычевской уездной земской управы о том, что «зарекомендовал себя энергичным и неутомимым работником». Но сам рассказ не об этом: он описывает врача-морфиниста, его страдания и смерть. «Доктор Поляков» – отчасти и сам Булгаков: летом 1917 г. он начал регулярно принимать морфий после того, как вынужден был сделать себе прививку от дефтирита, опасаясь заражения вследствие проведенной трахеотомии у больного ребенка; начавшийся сильный зуд и боли стал заглушать морфием, и в результате употребление наркотика вошло в привычку, избавится от которой (практически чудом, как считают медики-наркологи) он смог лишь через год, в Киеве стараниями его жены Татьяны и врача И.П.Воскресенского, своего отчима.
Неизлечимый тогда морфинизм повредил земской врачебной карьере: в Вяземской больнице Булгаков работал с 20 сентября 1917 г. по 19 февраля 1918 г., когда он был освобожден от военной службы по болезни. 22 февраля было получено от Вяземской уездной земской управы удостоверение о том, что он «выполнил свои обязанности безупречно», и в конце февраля Михаил с женой возвращается в Киев, где они поселяются в почти опустевшем родительском доме (Андреевский спуск, 13, кв. 2). Весной Булгаков избавляется от морфинизма и открывает частную практику как венеролог. Работы хватало: власть в городе постоянно менялась – красные, белые, петлюровцы – на улицах и в пригородах шли бои, накатывали и откатывали толпы военных и невоенных людей, случались аресты и погромы, грабежи и убийства, – словом, весь ужас, хаос и неразбериху Гражданской войны в 1918-1920-хх гг. Булгаков почувствовал на собственной судьбе, пережив, как он вспоминал «10 переворотов лично». События того времени, и, конкретно, защита Киева от петлюровцев и сама петлюровщина в декабре 1918-начале 1919 гг. описаны были им уже в Москве в романе «Белая гвардия». Сам автор, его брат Николай, его сестра Варвара, его зять Леонид Карум, друзья и знакомые Булгакова стали главными персонажами романа и последующей пьесы «Дни Турбиных». Это было в середине 1920-х гг., но свои первые литературные опыты Булгаков начал еще в Вязьме, описывая жизнь земского врача в Сычевском уезде, и продолжил в Киеве прозой: «Недуг», «Зеленый змий», «Первый цвет» (эти произведения не сохранились).
1 февраля 1922 г. на Булгакова обрушилось большое горе, первое после смерти отца. В Киеве умерла его мать, Варвара Михайловна. Михаил и Тася на похороны не поехали. Об обстоятельствах, связанных с этим печальным событием, вспоминала Т.Н.Лаппа-Булгакова: «У нас ни копейки не было… даже разговора не было об этом… Я немножко удивилась, но он как раз в этот день должен быть идти куда-то играть. Он устроился… какая-то бродячая труппа (актеров) была, и мы получили телеграмму. Как раз это вечером было… Откуда мы могли взять деньги?.. Очень трудно было доставать билеты. Он нигде не работал, я нигде не работала, одними вещами (присланными из Киева и подаренными московскими родственниками. – Б.М.) жили, и те уж на исходе были. Бывало так, что у нас ничего не было – ни картошки, ни хлеба, ничего. Михаил бегал голодный». Мать Булгаков любил, хотя нередко и конфликтовал с нею (особенно, когда она стала Воскресенской, подарив своим детям отчима). Ее памяти он посвятил самые добрые слова в романе «Белая гвардия». Да и сама смерть матери, как признавал ее сын, явилась одним из толчков к реализации замысла этого произведения.
[323x400]

Однако самый трудный и тяжелый период жизни Булгакова в Москве близился к завершению. С устройством на работу в конце февраля и марте 1922 г. материальное положение семьи стало постепенно улучшаться, чему способствовали публикации репортажей и статей. Еще 4 февраля в газете «Правда» (!) был напечатан первый московский репортаж Булгакова «Эмигрантская портняжная фабрика», затем репортажи и статьи, очерки, фельетоны и рассказы под разными псевдонимами стали появляться в «Рабочем» («Рабочей газете»), в журнале «Рупор», других московских изданиях. С начала апреля Булгаков поступает литературным обработчиком в газету железнодорожников «Гудок». В его задачу входит придание литературной формы корреспонденциям из провинции, не отличавшимся грамотностью. Параллельно он пишет для «Гудка» репортажи, рассказы и фельетоны (их выявлено около 120), работает там в составе «четвертой полосы», бригаде журналистов с впоследствии громкими литературными именами – В.Катаевым, Ю.Олешей, И.Ильфом, Е.Петровым и другими.
К середине 1920-х гг. у него на творческом счету две повести («Дьяволиада», 1923 г. и «Роковые яйца», 1924 г.), автобиографические «Записки на манжетах», десятки рассказов, очерков, фельетонов, – все это составило три книжки избранной прозы, вышедших в Москве и Ленинграде. В начале 1925 г. написана повесть «Собачье сердце», не разрешенная к печати и увидевшая свет лишь спустя несколько десятилетий… Через одиннадцать лет после создания последней повести он считал, что «повесть грубая». И можно предположить, что и «Роковые яйца», и «Собачье сердце», не говоря уже о «Дьяволиаде». Булгаков рассматривал лишь в качестве подготовительного этапа к осуществлению по-настоящему крупных замыслов. Их реализация уже происходила. Работая ночами, в 1923-1924 гг. он пишет свое главное произведение того времени, роман «Белая гвардия» («Желтый прапор»), биографически соотнесенный с испытанными автором событиями «скоропадчины» и «петлюровщины» в Гражданской войне в Киеве на рубеже 1918-1919 гг. Первые две части романа публикуются в журнале «Россия», третья не вышла из-за закрытия журнала. Полный текст романа был издан в конце 1920-х гг. в Париже и в 1966 г. в Москве. Об этом событии и строки в «Автобиографии» (1924 г.): «Год писал роман «Белая гвардия». Роман этот я люблю больше всех других моих вещей».
Уезжая в конце 1924 г. из дома на Большой Садовой, Булгаков оставлял в прошлом свою трудную жизнь начала этого десятилетия, прежнюю жену и приобретенных к этому времени некоторых московских знакомых – Крешковых, Коморских, Д.Кисельгофа, Ю.Слезкина, нескольких «гудковцев» и «накануневцев». К этому дому и Патриаршим прудам он вернется только в своем творчестве. А пока Булгакову и Белозерской пришлось искать пристанища. До Пречистенки жили в Арбатском переулке, в особняке на Большой Никитской. Наконец поселились в пречистенских переулках: с ноября 1924 г. до июня 1926 г. – в Обуховом пер., 9 (во флигеле арендатора), с июля 1926 г. до июля 1927 г. – в две комнатки особнячка в М.Левшинском пер., 4; а потом – переехали на продолжение Пречистенки, Б.Пироговскую ул., 35а, в снятую у застройщика-архитектора А.Ф.Стуя трехкомнатную квартиру (№6) на первом этаже. Здесь Булгаков оставался до февраля 1934 г. (сначала с Любовью Евгеньевной, потом с третьей женой – Еленой Сергеевной), восстановив в какой-то мере на относительно длительное время важнейший для себя компонент нормальных условий существования.
Обухов или Чистый переулок был уже знаком Булгакову. Здесь (дом 1, кв. 12) жили с 1900-х гг. его любимые «дядьки» – братья-врачи Н.М. и М.М.Покровские, у которых он останавливался во время прежних московских приездов. С Николая Михайловича и его квартиры и окружения списаны черты профессора Филиппа Филипповича Преображенского и его домашней «клиники» в повести «Собачье сердце», которая и была написана в то время и по соседству. Знакомство же с другими профессорами-гуманитариями Пречистенки не заставило себя ждать. Любовь Евгеньевна вспоминала: «Прелесть нашего жилья состояла в том, что все друзья жили в том же районе. Стоило перебежать улицу, пройти по параллельному переулку – и вот мы у Ляминых. Еще ближе – в Мансуровском переулке – Сережа Топленинов, обаятельный и компанейский человек, на все руки мастер, гитарист и знаток старинных романсов. В Померанцевом переулке – Морицы; в нашем М.Левшинском – Владимир Николаевич Долгоруков (Владимиров), наш придворный поэт Вэ Дэ…» Здесь упоминаются новые друзья Булгакова – филолог Н.Н.Лямин, его жена Н.А.Ушакова, художник-иллюстратор и фотограф, театральный художник-макетчик из МХАТа С.С.Топленинов, писатель В.Н.Долгоруков. Скоро их друзьями стали артисты и режиссеры Художественного театра, Театра имени Евг.Вахтангова, Московского Камерного театра, где шли булгаковские пьесы. Дружили они с семьями Понсовых, Стронских, Шервинских… Но главной на Пречистенке для Булгаковых была ГАХН (Государственная академия художественных наук), один из последних оплотов дореволюционной культуры, просуществовавшая под неусыпным большевистским оком с 1921 по 1930 гг., когда была закрыта, а многие ее деятели арестованы. Супруги Н.Н.Лямин и Н.А.Ушакова были членами ГАХН. Булгаков был хорошо знаком и дружен с такими видными деятелями Академии, как ее вице-президент, известный философ Г.Г.Шпет, философ и литературовед П.С.Попов (друг и первый биограф писателя), искусствовед Б.В.Шапошников, театровед В.Э.Мориц, писатель С.С.Заяицкий, искусствовед и художник А.Г.Габричевский, начинающий драматург С.А.Ермолинский и его жена М.А.Чимишкиан… В планах Булгакова зрел соблазнительный замысел написать роман о Пречистенке и ее обитателях, частично осуществленный: на этой улице живут булгаковские профессора: В.И.Персиков («Роковые яйца») и Ф.Ф.Преображенский («Собачье сердце»).
Пречистенское время для Булгакова – это время начала его театрального успеха, начала драматургической деятельности; здесь написаны «Дни Турбиных», «Зойкина квартира», «Багровый остров», московские премьеры которых прошли во второй половине 1920-х гг. «Роман» с Художественным театром (и другими московскими театрами) нашел отражение в прозе писателя 1930-х гг.: это знаменитые «Записки покойника» или «Театральный роман» с автобиографическим героем Максудовым. В действительности же было так: 3 апреля 1925 г. он получает приглашение режиссера МХАТа Б.И.Вершилова придти в театр для разговора, в ходе которого следует предложение написать инсценировку романа «Белая гвардия». Булгаков предчувствовал такой поворот событий: несмотря на то, что вышла из печати только первая часть книги (27 декабря 1924 г.; вторая – в конце апреля 1925 г., а третья не выйдет вовсе из-за закрытия журнала «Россия»), он 19 января начинает первые наброски пьесы по мотивам романа, как и Максудов «играет» в театральную «коробочку». МХАТ откликается положительно: заключает договор с выплатой аванса (на что Булгаков с женой совершает поездку в Крым и гостит у М.А.Волошина в Коктебеле), и уже в июле-августе драматург завершает труд над первой редакцией пьесы «Белая гвардия» и сдает ее театру. Начинается более чем годовая работа режиссеров и артистов Художественного театра над репетициями спектакля, получившего название «Дни Турбиных». Премьера состоялась 5 октября 1926 г. составом «нового поколения» «мхатчиков». Спектакль, ставший символом обновленного МХАТа, стал идти с громадным успехом и практически через день: в октябре «Дни Турбиных» прошли 13 раз, в ноябре и декабре по 14 раз, а уже 14 января 1927 г. состоялся его 50-й, «юбилейный» показ.
Органы секретных служб продолжали настойчиво проявлять свой интерес к личности Булгакова. 22 сентября и 18 ноября 1926 г. писатель вызывался в ОГПУ на допросы. Там он, в частности, показал: «На крестьянские темы я писать не могу потому, что деревню не люблю. Она представляется мне гораздо более кулацкой, чем это принято думать. Из рабочего быта мне писать трудно. Я быт рабочих представляю себе хотя и гораздо лучше, нежели крестьянский, но все-таки знаю его не очень хорошо. Да и интересуюсь я им мало и вот по какой причине: я занят. Я очень интересуюсь бытом интеллигенции русской, люблю ее, считаю хотя и слабым, но очень важным слоем в стране. Судьбы ее мне близки, переживания дороги. Значит, я могу писать только из жизни интеллигенции в советской стране. Но склад моего ума сатирический. Из-под пера выходят вещи, которые, порою, по-видимому, остро задевают общественно-коммунистические круги. Я всегда пишу по чистой совести и так, как вижу. Отрицательные явления жизни в советской стране привлекают мое пристальное внимание, потому что в них я инстинктивно вижу большую пищу для себя (я – сатирик)». Приблизительно так он писал в «Письме Правительству СССР» через четыре года.
Вопрос о «литераторе Булгакове» обсуждался на заседании Политбюро и был решен положительно: 18 апреля ему позвонил Сталин. Состоялся примечательный и теперь уже легендарный диалог, свою позицию в котором писатель впоследствии оценивал как одну из пяти главных ошибок в жизни:
Сталин: Мы ваше письмо получили. Читали с товарищами. Вы будете по нему благоприятный ответ иметь. А может быть, правда – вы проситесь за границу? Что, мы вам очень надоели?
Булгаков: Я очень много думал в последнее время – может ли русский писатель жить вне родины. И мне кажется, что не может.
Сталин: Вы правы. Я тоже так думаю. Вы где хотите работать? В Художественном театре?
Булгаков: Да, я хотел. Но я говорил об этом, и мне отказали.
Сталин: А вы подайте заявление туда. Мне кажется, что они согласятся…
Завершая разговор, собеседники договорились о личной встрече (она так и не состоялась). А в Художественный театр Булгаков и обратиться не успел: оттуда позвонили и пригласили. Уже в мае 1930 г. он был принят на должность режиссера и приступил к инсценировке «Мертвых душ» Н.В.Гоголя; в январе-марте 1932 г.во МХАТе были возобновлены «Дни Турбиных» и начались репетиции «Кабалы святош» («Мольера»). Жизнь начала улучшаться.
Рубеж 1929 г. – начала 1930-х гг. был насыщен для Булгакова драматическими событиями не только сугубо творческого характера. Назревали новые серьезные перемены в его личной жизни. Л.Е.Белозерская отметила в своих мемуарах: «По мере того, как росла популярность М.А. как писателя, возрастало внимание к нему со стороны женщин, многие из которых… проявляли уж черезчур большую настойчивость…» Тогда же, 28 февраля 1929 г., как вспоминала Любовь Евгеньевна, у Михаила Афанасьевича произошло знакомство с будущей третьей женой: «…Мы с М.А. поехали как-то в гости к его старым знакомым, мужу и жене Моисеенко (жили они в доме Нирензее в Гнездниковском переулке). За столом сидела хорошо причесанная дама – Елена Сергеевна Нюренберг (см.), по мужу Шиловская. Она вскоре стала моей приятельницей и начала запросто и часто бывать у нас в доме».
Не менее дружеские чувства к Е.С.Шиловской испытывал на первых порах и Булгаков, но скоро они поняли, что любят друг друга. Елена Сергеевна происходила из интеллигентной рижской семьи Нюренбергов. Отец, адвокат, С.М.Нюренберг (см.) – перешедший в православие потомок многодетной еврейской семьи из г.Бердичева, мать – Александра Александровна (в девичестве Горская) (см.) была дочерью православного священника Псковской губернии. Получив в Риге гимназическое образование и оказавшись с родителями в Москве, она начинает свою службу в РОСТА, затем работает в секретариате газеты «Известия». Первое ее замужество – с офицером Г.М.Нееловым – было кратковременным, осенью 1921 г. она выходит замуж за сослуживца Неелова, командарма Е.А.Шиловского (см.), в браке с которым у нее рождаются двое сыновей, Евгений и Сергей. Отношения с Е.С.Шиловской приобрели новый поворот и во многом изменили жизнь Булгакова.
М.П.Смирнова не ошибалась, описывая Булгакова в спортивном костюме: в то время он увлекался мотоциклом, предоставленном ему одним из видных деятелей МХАТа. Л.Е.Белозерская увлекалась конной ездой и автомобилем. Интересы супругов были разнообразны, и Любовь Евгеньевна, очевидно, до последнего момента не рассматривала связь мужа с Е.С.Шиловской серьезно, отнеся ее к числу тех многочисленных мимолетных увлечений, какое было, в частности, у Булгакова с М.П.Смирновой. Но с Еленой Сергеевной получилось иначе. Сама она рассказывала о дальнейшем так: «… Все-таки это была судьба. Потому что, когда я в первый раз (после возвращения домой из Лебедяни в середине августа 1932 г. – Б.М.) вышла на улицу, то встретила его; и первой фразой, которую он сказал, было: «Я не могу без тебя жить». И я ответила: «И я тоже». И мы решили соединиться, несмотря ни на что». На последнем листе парижского издания «Белой гвардии» Булгаков записал: «А решили пожениться в начале сентября 1932 года. 6.IX.1932 г.» Теперь Шиловский поступил действительно как благородный человек и дворянин. Сохранился отрывок письма к нему от Булгакова, датированный тоже 6 сентября 1932 г.: «Дорогой Евгений Александрович, я виделся с Еленой Сергеевной по ее вызову, и мы объяснились с нею. Мы любим друг друга так же, как любили раньше. И мы хотим пожениться…»
3 октября 1932 г. Шиловские были разведены, а 4 октября зарегистрирован брак между Еленой Сергеевной и Булгаковым.
Разрыв с Белозерской не привел, как раньше, к большим переменам в жизни Булгакова: и Б.Пироговская улица и Нащокинский переулок также относились к «влиянию» Пречистенки, были, так сказать, в «пречистенском регионе». Сестры в Москве и братья в Париже встретили с пониманием изменения в судьбе брата. Не было больших перемен в друзьях, знакомых, в круге общения Булгакова. И с Любовью Евгеньевной и с Михаилом Афанасьевичем сохранили отношения и дружили с Еленой Сергеевной Павел Сергеевич Попов и его жена Анна Ильинична, внучка Л.Н.Толстого, Н.Н.Лямин и Н.А.Ушакова, С.А.Ермолинский и М.А.Чимишкиан, многие другие. Елена Сергеевна описывала их самых близких друзей, многие из которых приятельствовали и с Белозерской: «У нас был небольшой круг друзей, были художники – Дмитриев Владимир Владимирович, Вильямс Петр Владимирович, Эрдман Борис Робертович (брат драматурга. – Б.М.). Это был дирижер Большого театра Мелик-Пашаев, это был Яков Леонтьевич Леонтьев, директор Большого театра. Все они с семьями, конечно, с женами. И моя сестра Ольга Сергеевна Бокшанская, секретарь Художественного театра, со своим мужем Калужским, несколько артистов Художественного театра: Конский, Яншин, Раевский, Пилявская. Это был небольшой кружок для такого человека, как Михаил Афанасьевич, но они у нас собирались почти каждый день…»
В марте 1930 г. первая редакция будущего «Мастера и Маргариты» (вместе с «черновиком романа о театре» и «черновиком комедии») была Булгаковым уничтожена (сохранена лишь часть черновиков). С начала этих лет писатель и драматург оказался буквально завален работой. Сталинский звонок, о котором говорила вся литературная и театральная Москва, а главное – конкретные действия власть предержащих в отношении Булгакова возымели свой положительный результат. С апреля 1930 г. он работает в Театре рабочей молодежи (ТРАМе) консультантом, с 10 мая – во МХАТе режиссером-ассистентом. В ТРАМе приходилось рецензировать потоком поступавшие туда пьесы молодых авторов, радости не доставлявшие, и почти через год (15.III.31 г.) Булгаков оттуда уходит. Во МХАТе же новый режиссер сразу был назначен в планировавшуюся постановку гоголевских «Мертвых душ», и ему заново пришлось писать текст инсценировки (премьера состоялась 28 ноября 1932 г.). Были и другие работы, и не всегда с удачным финалом. Булгаков сотрудничает с Московским передвижным санитарно-просветительным театром Института санитарной культуры, пишет инсценировку «Войны и мира» (по роману Л.Н.Толстого) для Большого драматического театра в Ленинграде и для Ленинградского Красного театра фантастическую пьесу о будущей войне – «Адам и Ева». Последней пьесой заинтересовался и Московский театр им.Евг.Вахтангова: осенью 1931 г. драматург читает ее в театре. Присутствовавший на чтении глава Военно-воздушных сил Красной армии Я.И.Алкнис заявил, что пьесу нельзя ставить, так как по ходу действия гибнет Ленинград. Театры отказались от постановки «Адама и Евы».
Неблагоприятная ситуация продолжалась и позднее: в июле-ноябре 1932 г. Булгаков сочиняет для Театра-студии Ю.А.Завадского пьесу «Полоумный Журден» по известным комедиям Ж.-Б.Мольера, тогда же по договору с издательством «Жургаз» пишет биографию этого драматурга для серии «Жизнь замечательных людей», в 1933-1934 гг. работает над новой редакцией пьесы «Бег» для МХАТа, пишет комедию «Блаженство, или Сон инженера Рейна» для Ленинградского мюзик-холла и Московского театра сатиры. Все эти проекты не получили практического завершения: книга была отклонена, пьесы не поставлены. Несмотря на временные неудачи, Булгаков не прекращает работу над романом «Мастер и Маргарита», личные обстоятельства жизни только благоприятствуют творческому процессу. В конце 1933 г. он на практике использует и свои актерские данные: профессия актера еще с юношеских дачных спектаклей привлекала писателя и драматурга – Михаил Афанасьевич был подлинным человеком театра. 9 декабря Булгаков исполняет роль Судьи на просмотре во МХАТе первых шести картин инсценировки Н.А.Венкстерн «Записок Пиквикского клуба» Ч.Диккенса. В дальнейшем в 1934-1935 гг. Булгаков играл в театре эту роль регулярно, а также принимал участие в радио-спектакле «Пиквикский клуб» во главе бригады коллег-актеров. Опубликованы воспоминания гримера МХАТа в 1931-1936 гг. В.Г.Павлова, который сообщал как он гримировал Булгакова-артиста для этой роли, рассказывал об его участии в массовых сценах спектаклей «Дни Турбиных» и «Реклама».
Главной же для Булгакова в начале и середине 1930-х гг., без сомнения, стала пьеса о Мольере – «Кабала святош». Начатая еще в октябре 1929 г. (в декабре закончена ее первая рукописная редакция), то разрешаемая Главреперткомом (3.X.31 г.), то запрещаемая, она готовилась к постановке сразу в двух театрах. Название «Кабала святош» цензуре не понравилось, и было снято, видимо, чтобы не порождать ненужных аллюзий. 12 октября 1931 г. Булгаков заключил договор о постановке пьесы с Ленинградским БДТ, а 15 октября – с МХАТом. Однако выход «Мольера» в Ленинграде сорвал рядом критических статей в местной прессе драматург Всеволод Вишневский, видевший в Булгакове не только идейного противника, но и опасного конкурента. Во МХАТе судьба пьесы тоже сложилась не очень благополучно. Репетиции затянулись на пять лет, превратившись для актеров и режиссеров (Н.Горчаков и сам Булгаков) в изнурительный марафон. 5 марта 1935 г. спектакль был, наконец, показан К.С.Станиславскому. Ему постановка не понравилась, но основные претензии основатель Художественного театра предъявил не к режиссуре или актерской игре, а к булгаковскому тексту. «Гениальный старик» словно чувствовал цензурную неприемлемость той главной идеи, которая была у Булгакова – трагическая зависимость великого комедиографа от ничтожной власти – напыщенного и пустого Людовика и окружающей его «кабалы святош». Потому-то Станиславский стремился несколько сместить акценты, перенести конфликт в план противостояния гения и не понявшей его толпы. Когда же это не удалось, Станиславский отказался от репетиций. За постановку взялся его сподвижник Вл.И.Немирович-Данченко. 5 февраля 1936 г. прошла первая генеральная репетиция, с публикой, а 16 февраля состоялась премьера «Мольера».
Сталин предложение председателя Комитета по делам искусств одобрил, другие члены Политбюро – естественно тоже. Было решено напечатать а центральных газетах статью по материалам Керженцева с осуждением «Мольера». Предвидя такой поворот событий, Булгаков дал мхатовской многотиражке «Горьковец» интервью «Он был велик и неудачлив», где утверждал: «Меня привлекла личность учителя многих поколений драматургов, – комедианта на сцене, неудачника, меланхолика и трагичного человека в личной жизни… Я писал романтическую драму, а не историческую хронику. В романтической драме невозможна и не нужна полная биографическая точность…» (При этом следует отметить, что слова о великом комедиографе из булгаковского интервью оказались вполне применимы и в наше время к характеристике создателя «Кабалы святош», ведь Булгакова вплоть до сегодняшнего дня многие «доброжелатели», совсем как когда-то Мольера, пытаются сохранить в виде мумии или иконы, выступая против предания гласности ряда фактов его личной жизни).
Главный удар по спектаклю «Мольер» был нанесен 9 марта 1936 г., когда в газете «Правда» (главном государственном официозе) появилась инспирированная Политбюро и Керженцевым редакционная статья «Внешний блеск и фальшивое содержание», повторяющая основные тезисы председателя Комитета по делам искусств. «Мольер» в ней назван «реакционной» и «фальшивой» пьесой, Булгаков же обвинен в «извращении» и «опошлении» жизни французского комедиографа, а МХАТу вменялось в вину «прикрытие недостатков пьесы блеском дорогой парчи, бархата и всякими побрякушками». Руководители театра сами отказались от продолжения представлений. Пьеса успела пройти только семь раз. Повторилась история десятилетней давности, но теперь время было другое: Станиславский уже не мог пригрозить уходом из театра, как ради постановки в 1926 г. «Дней Турбиных», а сам вместе с Немировичем-Данченко снял спектакль. В кампании против «Мольера» принял постыдное участие и М.М.Яншин, один из ближайших друзей Булгакова, блестящий исполнитель ролей в его пьесах (Лариосика в «Днях Турбиных» и Бутона, слуги Мольера). 17 марта в газете «Советское искусство» появилась его статья «Поучительная неудача», где утверждалось, что «на основе ошибочного, искажающего историческую действительность текста поставлен махрово-натуралистический спектакль». Как ни оправдывался потом Яншин, как ни открещивался от статьи, утверждая, что репортер газеты, записывающий эту статью-беседу злонамеренно исказил его мысли (и это, наверняка, было сущей правдой), Булгаков навсегда разорвал дружбу с Михаилом Михайловичем. Мхатовцы (режиссер Н.Горчаков и другие) просили драматурга написать «оправдательное письмо», покаяться, переделать и изменить сюжет «Мольера», но Булгаков отказался: «Запятой не переставлю». В своем дневнике 9 сентября 1936 г. Елена Сергеевна отметила: «Из МХАТа М.А. хочет уходить. После гибели «Мольера» М.А. там тяжело: – Кладбище моих пьес». Его пригласили на работу в Большой театр «консультантом-либреттистом». В письме к писателю В.В.Вересаеву (Смидовичу) 2 октября Булгаков так излагал обстоятельства, приведшие его в Большой театр: «Из Художественного театра я ушел. Мне тяжело работать там, где погубили «Мольера». Тесно мне стало в проезде Художественного театра, довольно фокусничали со мной. Теперь я буду заниматься сочинением оперных либретто. Что ж, либретто так либретто!» Свой «роман» с МХАТом, и счастливый, и драматический, писатель изобразил в знаменитых «Записках покойника» («Театральном романе»), оставшимися незаконченными ни на страницах рукописи, ни в жизни…
Булгаков не любил поэзию и стихи (кроме, как он признавался, пушкинских: «Пушкин – не стихи»), однако, признавал талант выдающихся современников-поэтов. Дружил и встречался с А.А.Ахматовой, уважал Б.Л.Пастернака. Однажды на именинах у жены драматурга Тренева, его соседа по писательскому дому, Булгаков и Пастернак оказались за одним столом. Пастернак с особенным каким-то придыханием читал свои переводные стихи с грузинского. После первого тоста за хозяйку Пастернак объявил: «Я хочу выпить за Булгакова!» В ответ на возражение именинницы-хозяйки: «Нет, нет! Сейчас мы выпьем за Викентия Викентьевича, а потом за Булгакова!» – Пастернак воскликнул: «Нет, я хочу за Булгакова! Вересаев, конечно, очень большой человек, но он – законное явление. А Булгаков – незаконное!» Вспоминая о встречах с писателем, завлитчастью МХАТа В.Я.Виленкин отмечал: «Какой был Булгаков человек? На это можно ответить сразу. Бесстрашный – всегда и во всем. Ранимый, но сильный. Доверчивый, но не прощающий никакого обмана, никакого предательства. Воплощенная совесть. Неподкупная честь. Все остальное в нем, даже и очень значительное, – уже вторично, зависимо от этого главного, привлекающего к себе как магнит». Сохранились и другие воспоминания о писателе хорошо знавших его людей, друзей и знакомых. Приведем фрагменты некоторых из них.
Середина 1930-х была для Булгакова и временем обращения к творчеству своего обожаемого Гоголя, и к биографии Пушкина: в январе 1937 г. широко отмечалась круглая траурная дата – сто лет со дня гибели поэта. Булгаковская инсценировка «Мертвых душ» с успехом шла в Художественном театре. В 1934 г. началась работа над киносценарием по поэме Гоголя – «Похождения Чичикова», совместно с кинорежиссером И.А.Пырьевым. Одновременно Булгаков заключает договор с киевской киностудией «Украинфильм» о создании киносценария «Ревизора» совместно с режиссером М.С.Каростиным. Продолжалось сотрудничество и с московскими театрами: для Театра сатиры он перерабатывал принятую уже пьесу «Блаженство» в другую пьесу, впоследствии получившую название «Иван Васильевич». А для Театра им.Евг.Вахтангова Булгаков начинает работу над пьесой о Пушкине, и позже, в 1938-1939 гг., пишет для этого театра инсценировку «Дон Кихота» по роману М.Сервантеса.
Основания к такому пессимизму у писателя были. Издатели отложили его биографию Мольера, неудачными стали и его попытки участвовать в создании кинофильмов. Пырьеву расхотелось снимать «Мертвые души», Каростин хотя и начал снимать «Ревизора», но успел сделать лишь пару эпизодов. В феврале 1936 г. эти фрагменты были подвергнуты критике за «формализм» со стороны директора «Украинфильма» кинорежиссера А.П.Довженко и начальника Главного управления кинематографии Б.З.Шумяцкого. Съемки были прекращены. Как показывают тексты сценариев, у Булгакова были задатки вал вернуться к работе над оперой, однако Булгаков был уже болен и от новой переделки «Рашели» отказался.
24 июня 1937 г. Булгаков получил письмо от художественного руководителя вахтанговского театра В.В.Кузы с предложением инсценировать «Дон Кихота». Драматург долго колебался, браться ли за это: судьба предыдущих пьес оптимизма не добавляла. Наконец, решился, и летом 1938 г. первый вариант пьесы был написан. Это произошло в Лебедяни, маленьком городке в верховьях Дона. Булгаков туда приехал на отдых, к Елене Сергеевне, бывшей там со своими детьми; после напряженнейшей работы над машинописной редакцией «Мастера и Маргариты», текст который под диктовку виртуозно печатала сестра его жены Ольга Сергеевна Бокшанская (см. Нюренберг О.С.).
Последней пьесой Булгакова стал «Батум» («Пастырь»), о молодых годах Генерального секретаря. Писатель так излагал историю создания пьесы сестре Наде: «1. «Солнечная жизнь». 2. Образ вождя. Романтический и живой… Юноша…» Н.А.Земская (Булгакова) по-своему предавала собственные слова брата: «А знаешь как я хотел себе строить солнечную жизнь?» Впервые о том, чтобы построить себе «солнечную жизнь» посредством написания пьесы о Сталине, драматург стал думать после генеральной репетиции «Мольера».
Вскоре, 17 августа 1939 г. к нему на квартиру пришли руководящие деятели МХАТа В.Г.Сахновский и В.Я.Виленкин. Согласно записи Е.С.Булгаковой, Сахновский заявил, что «театр выполнит все свои обещания, то есть – о квартире, и выплатит все по договору». Дело в том, что МХАТ, агитируя Булгакова писать пьесу о Сталине, прельстил его обещанием добиться лучшей квартиры – «квартирный вопрос» волновал писателя до конца жизни. Выполнить это обещание театр не успел, а деньги по договору честно выплатил. Сахновский также сообщил: «Пьеса получила наверху резко отрицательный отзыв: нельзя такое лицо как И.В.Сталин, делать романтическим героем, нельзя ставить его в выдуманные положения и вкладывать в его уста выдуманные слова. Пьесу нельзя ни ставить, ни публиковать… Наверху посмотрели на представление этой пьесы Булгаковым, как на желание перебросить мост и наладить отношение к себе».
Власти и лично Сталин попали в точку, отчасти сказанное было сущей правдой. Булгаков, отвергая утверждение о «мосте», доказывал, что пьесу о Сталине он задумал в начале 1936 г., когда только что вышел «Мольер» и вот-вот должен был появиться на сцене «Иван Васильевич». Однако объективного значения «Батума» как попытки найти компромисс с властью этот факт принципиально не менял. Позднее, 10 октября, Сталин, разговаривая во МХАТе с Немировичем-Данченко, сказал, как записала в дневнике Елена Сергеевна: что «пьесу «Батум» он считает очень хорошей, но что ее нельзя ставить». Передавали и более пространный сталинский отзыв: «Все дети и все молодые люди одинаковы. Не надо ставить пьесу о молодом Сталине». Очевидно, вождь по каким-то причинам не желал видеть на сцене себя молодого. Для мифа требовался образ уже умудренного жизнью человека, лидера великой страны. Для этой цели лучше всего годилась фигура Сталина конца 20-х – начала 30-х годов, когда он уже достиг «высшей власти». Молодой Иосиф Джугашвили в этом качестве для мифа не годился.
Немного оправившись от несостоявшейся поездки в Грузию по поводу «Батума», 10 сентября 1939 г. Булгаковы поехали отдохнуть в Ленинград. Здесь писатель вновь почувствовал внезапную потерю зрения. Вернулись в Москву, где врачи установили острый гипертонический нефросклероз.
Булгаков, как сам врач, и вспомнив смертельную болезнь отца, сразу осознал безнадежность своего положения. Власти проявили к больному определенное внимание: 11 ноября, явно после указания свыше, его посетил глава советских писателей А.А.Фадеев. С 18 ноября по 18 декабря Булгаков находился в правительственном санатории в Барвихе, где его состояние временно улучшилось. Драматург даже попытался вернуться к задуманной еще в мае 1939 г. пьесе «Ласточкино гнездо» – тематическое продолжение «Батума», которое могло бы составить с ним дилогию о Сталине. В задуманном драматургическом действии главными героями должны были стать затравленный опальный писатель, пытающийся с помощью конъюнктурной пьесы добиться, чтобы его впустили в «версальские залы», и соблазняющий его всесильный чин НКВД Ричард Ричардович. Но это герою «Ласточкиного гнезда» не удавалось: всесильный Ричард, в конце концов, кончал с собой, разоблаченный «человеком с трубкой» – Сталиным, а писатель оставался у разбитого корыта.
Конец 1939-го – начало 1940-го гг. для Булгакова были и творческими, несмотря на прогрессирующую болезнь. В Ленинграде в составе 3 тома собрания сочинений Мольера вышла пьеса «Скупой» в булгаковском переводе. В это же время происходит усиленная правка («авторская корректура») машинописного варианта романа «Мастер и Маргарита», выполненного летом 1938 г. Хотя из него вычеркивались старые и вписывались новые сюжеты и отдельные сцены, сам роман пробрел уже известную теперь завершенность и фабульную структуру. Исчезли прежние названия начала-середины 1930-х гг. – «Консультант с копытом», «Великий канцлер», «Князь тьмы», – утвердилось окончательное заглавие – «Мастер и Маргарита». Внесение поправок умирающей писатель делал до 13 февраля 1940 г. – всего лишь за месяц до своей кончины (когда окончательно ослеп) он продолжал диктовать Елене Сергеевне. Правка остановилась на словах Маргариты: «Так это, стало быть, литераторы за гробом идут?» Скоро эта фраза осуществилась, увы, буквально.
8 февраля ведущие артисты МХАТа В.И.Качалов, А.К.Тарасова, Н.П.Хмелев обратились с письмом к Сталину через А.Н.Поскребышева. Они сообщили сталинскому секретарю о тяжелой болезни Булгакова и резком ухудшении его состояния: «Трагической развязки можно ожидать буквально со дня на день. Медицина оказывается явно бессильной, и лечащие врачи не скрывают этого от семьи. Единственное, что, по их мнению, могло бы дать надежду на спасение Булгакова, – это сильнейшее радостное потрясение, которое дало бы ему новые силы для борьбы с болезнью, вернее – заставило бы его захотеть жить, – чтобы работать, творить, увидеть свои будущие произведения на сцене. Булгаков часто говорил, как бесконечно он обязан Иосифу Виссарионовичу, его необычной чуткости к нему, его поддержке. Часто с сердечной благодарностью вспоминал о разговоре с ним Иосифа Виссарионовича по телефону десять лет тому назад, о разговоре, вдохнувшем тогда в него новые силы. Видя его умирающим, мы – друзья Булгакова – не можем не рассказать Вам, Александр Николаевич, о положении его, в надежде, что Вы найдете возможным сообщить об этом Иосифу Виссарионовичу».
Явным следствием данного обращения стал визит к Булгакову Фадеева 15 февраля. Елена Сергеевна записала в дневнике: «Разговор вели на две темы: о романе и о поездке Миши на юг Италии, для выздоровления». Похоже, давнишняя и нереализованная мечта о заграничной поездке теперь могла бы стать действительностью, но больному писателю уже не суждено было ее осуществить… Булгаков умирал долго и мучительно. 4 марта 1940 г. Елена Сергеевна зафиксировала в дневнике одно из последних его высказываний: «Я хотел служить народу… Я хотел жить в своем углу… Я никому не делал зла…» Е.С.Булгакова вспоминала и самые последние слова мужа: «…Он дал мне понять, что ему что-то нужно, что он чего-то хочет от меня. Я предлагала ему лекарство, питье – лимонный сок, но поняла ясно, что не в этом дело. Тогда я догадалась и спросила: «Твои вещи?» Он кивнул с таким видом, что и «да» и «нет». Я сказала: «Мастер и Маргарита»? Он, страшно обрадованный, сделал мне знак головой, что «да, это». И выдавил из себя два слова: «Чтобы знали, чтобы знали».
[300x400]

Умер Булгаков 10 марта 1940 г. в 16 ч. 39 мин.
Через 20 лет Елена Сергеевна писала Н.А.Булгакову о Михаиле Афанасьевиче: «Он умирал так же мужественно, как и жил… не всякий выбрал бы такой путь. Он мог бы, со своим невероятным талантом, жить абсолютно легкой жизнью, заслужить общее признание. Пользоваться всеми благами жизни. Но он был настоящий художник – правдивый, честный. Писать он мог только о том, что знал, во что верил. Уважение к нему всех знавших его или хотя бы только его творчество – безмерно. Для многих он был совестью. Утрата его для каждого, кто соприкасался с ним, – невозвратима».
Михаил Афанасьевич Булгаков дорог всем читателям как писатель с большой буквы и интересен как человек, воплотивший в своей судьбе достоинство и мужество художника.
БОРИС МЯГКОВ.

Источник
Фото с сайта
Место на карте