Ведь я придумал тебя...
25-02-2008 18:58
к комментариям - к полной версии
- понравилось!
Настроение сейчас - Легкая грусть и ностальгия по неизвестному.
Эх, к сожалению, я пообещал выставить свою графомань, и я ее выставлю. Не судите строго, это всего лишь еще одна бредовая запись моего дневника)
Я шел по улице, не замечая ливня. Холодные капли били по лицу, текли за шиворот, но мне было плевать. Зонт я давно потерял где-то по дороге, и теперь нарочно медленно направлялся домой, громко шлепая тяжелыми ботинками по лужам. Что меня ждало в однокомнатной квартире-мансарде? Да ничего, кроме того же дождя: крыша начала протекать еще с осени, но починить я ее не мог, а может, и не хотел. В любом случае, домой возвращаться не стремился: там было сыро и холодно, а главное, одиноко.
Я придумал тебя, придумал тебя,
От нечего делать, во время дождя.
Петь до утра в ожиданьи рассвета — какая тоска!
Я зажмурил глаза и придумал тебя.
Так я впервые увидел тебя.
Ты сидела у подъезда, пытаясь спрятаться под козырьком парадного от непогоды. Зябко ежилась, пытаясь унять дрожь, и дышала на окоченевшие пальцы, по-прежнему пыталась улыбнуться. Я не знаю, что заставило меня тогда остановиться, наверное, это упрямое подобие улыбки на твоих потрескавшихся губах. Ты не теряла веры, а глаза по-прежнему излучали тепло. Взглянув в них, я понял наконец, что мне действительно прохладно в тонком белом плаще. А потом пришла другая мысль: как же ты, должно быть, замерзла в летнем, когда-то клетчатом, а теперь серо-бурым от пятен и изношенности, платье!
Ты дрожала, но улыбалась и все так же пыталась согреться. Я не мог пройти мимо, и потом никогда не жалел о совершенном поступке.
- Пошли со мной.
Белый плащ лег на твои острые плечи. Ты, опустив голову, покорно поднялась с бетонных ступеней и поплелась за мной, держащим твою тонкую руку (тогда мне казалось, что, сожми я чуть сильнее, и она бы переломилась пополам), в мансарду.
Ты стоишь у порога в белом плаще,
С черных волос на паркет стекает вода.
Слишком поздно пытаться тебя придумать назад:
Твои тонкие пальцы лежат на кнопке звонка.
- Это твой звонок?
Так я впервые услышал твой голос, который показался мне самым прекрасным из слышанных когда-либо. Он напоминал журчание тонкого ручейка, первого проснувшегося с приходом весны. Пока что маленького, но упорного, он очень скоро превратился бы полноводный ручей, а может, и в реку. Так и ты: через пару лет должна была расцвести красотой, а пока была угловата и нескладна, сера и незаметна, но только не для меня. К чему краски и яркость, если душа видна и так? Сильная и легкая одновременно, почти невесомая.
Так я впервые смутился оттого, что вместо дверного звонка у меня была сквозная дыра в стене, сквозь которую просматривалось убогое, но такое родное убранство жилища. Раньше меня как-то не волновало отсутствие сигнала о пришедших: за последних несколько лет, что я жил в этом городишке, гостей у меня не появлялось.
- Ты проходи, раздевайся…
Я вновь пошел красными пятнами. Каков дурак! Ведь ты могла обо мне плохо подумать, решив, что это был какой-то пошлый намек. Но нет, я просто не знал, каково это: у тебя дома кто-то чужой. С каждой секундой страх сказать или сделать что-то постепенно уменьшался, потому что откуда-то появилось и крепло ощущение: ты не чужая, ты – своя.
Моя.
- Пира, конечно, устроить не могу, но к чаю чего-нибудь да найдется… - бормотал я, роясь в кухонном шкафчике. Ты, аккуратно положив мой плащ на тумбу, сидела у плиты и любовалась струями дождя за окном и разводами на потолке. Но я больше не стеснялся, заметив, каким восторгом сияют твои глаза от обычной чашки, на которой изображены подсолнухи. Ты давно не пила чай из посуды, я был уверен в этом, поэтому первым делом поставил чайник на плиту и с третьей попытки зажег спичкой гас конфорки. Все же волнение никуда не делось, зато по телу разливалось какое-то странное тепло и легкость.
- Спасибо, - только и сказала ты.
Что мне делать с тобой, что нам делать теперь?
Ты войдешь в этот дом и останешься в нем.
У тебя больше нет никого,
Кроме того, кто придумал тебя.
Мы сидели на кухне, пили горячий чай без сахара, жевали немного черствые бублики с маком, смотрели на стекающие по стеклу окна капли. И молчали. А зачем говорить? Нам и так было хорошо и уютно вдвоем, нет, втроем: ты, я и дождь. Он напевал незатейливые мелодии, обретя в лице нас благодарных и внимательных слушателей. Ты думала о том, что скоро уйдешь, а я мечтал, чтобы этот вечер не заканчивался никогда. Так хорошо, именно хорошо, по-другому тогдашнее состояние и назвать нельзя, мне не было давно.
- Оставайся, - только и сказал я. Ты ответила легкой и одновременно нежной полуулыбкой, которая значила: «Прости».
А я не смог.
Моя жизнь как вокзал: этот хлам на полу —
Память о тех, кто ждал свои поезда.
А тебе больше некуда ехать — на, выпей вина...
Как жестоко с моей стороны придумать тебя!
Даже тогда, когда ты сопела у меня под мышкой, свернувшись калачиком и накрывшись одеялом так, что выглядывал только кончик носа и копна еще недавно грязных, а теперь свежевымытых и пахнущих алоэ волос, я не мог простить. Смириться с тем, что утром ты уйдешь, оставив после себя ощущение безграничного счастья и легкой грусти. А позже – тоску по чудесным мгновениям и горечь от прощания.
- Прости за то, что не могу отпустить.
Я поднялся с дивана и, бросив взгляд на часы, поплелся в ванную. Сейчас было раннее утро, всего шесть часов, но солнце уже встало и светило прямо в незашторенное окно. Долго смотрел на бегущую из-под крана воду и не думал ни о чем. Говорят, человек бесконечно может смотреть только на три вещи: огонь, воду и… Вода плескалась в умывальнике, огонь вчера разгорелся в моей душе, а ты… ты обещала уйти с рассветом. Но по-прежнему спишь на моем диване, по-детски сжимая кулачки и что-то бормоча.
Я не знаю, сколько времени простоял так. Но вернул меня в реальность звук закрываемой двери. Пришлось выскочить из ванной, завернувшись в полотенце, и опрометью броситься проверить страшную догадку. Постель еще хранила тепло твоего тела, но его обладательницы уже покинула его. На кровати лежал помятый листок, вырванный из моего конспекта, с корявой надписью простым карандашом: «Прости за то, что не осталась».
Я бросился к двери и распахнул ее на всю ширь, чуть не сорвав с петель. Все еще не верил, что ты ушла.
Ты стояла и выводила красным мелом на стене у входа в мансарду: «Я вернусь». Заметив мое присутствие, повернулась и улыбнулась. И растаяла утренним туманом, как будто и не бло никого со мной рядом.
Потому что не было, нет и не будет… Ведь я придумал тебя.
Я же знал, что любовь — это игры с огнем!
...Я придумал тебя, придумал тебя.
Но как жить без огня, если дождь за окном?
...Я зажмурил глаза и придумал тебя...
Ты войдешь в этот дом и останешься в нем,
...Что мне делать с тобой?
Ты уйдешь вместе с тем, кто придумал тебя.
вверх^
к полной версии
понравилось!
в evernote
Настроение сейчас - Легкая грусть и ностальгия по неизвестному.
Эх, к сожалению, я пообещал выставить свою графомань, и я ее выставлю. Не судите строго, это всего лишь еще одна бредовая запись моего дневника)
Я шел по улице, не замечая ливня. Холодные капли били по лицу, текли за шиворот, но мне было плевать. Зонт я давно потерял где-то по дороге, и теперь нарочно медленно направлялся домой, громко шлепая тяжелыми ботинками по лужам. Что меня ждало в однокомнатной квартире-мансарде? Да ничего, кроме того же дождя: крыша начала протекать еще с осени, но починить я ее не мог, а может, и не хотел. В любом случае, домой возвращаться не стремился: там было сыро и холодно, а главное, одиноко.
Я придумал тебя, придумал тебя,
От нечего делать, во время дождя.
Петь до утра в ожиданьи рассвета — какая тоска!
Я зажмурил глаза и придумал тебя.
Так я впервые увидел тебя.
Ты сидела у подъезда, пытаясь спрятаться под козырьком парадного от непогоды. Зябко ежилась, пытаясь унять дрожь, и дышала на окоченевшие пальцы, по-прежнему пыталась улыбнуться. Я не знаю, что заставило меня тогда остановиться, наверное, это упрямое подобие улыбки на твоих потрескавшихся губах. Ты не теряла веры, а глаза по-прежнему излучали тепло. Взглянув в них, я понял наконец, что мне действительно прохладно в тонком белом плаще. А потом пришла другая мысль: как же ты, должно быть, замерзла в летнем, когда-то клетчатом, а теперь серо-бурым от пятен и изношенности, платье!
Ты дрожала, но улыбалась и все так же пыталась согреться. Я не мог пройти мимо, и потом никогда не жалел о совершенном поступке.
- Пошли со мной.
Белый плащ лег на твои острые плечи. Ты, опустив голову, покорно поднялась с бетонных ступеней и поплелась за мной, держащим твою тонкую руку (тогда мне казалось, что, сожми я чуть сильнее, и она бы переломилась пополам), в мансарду.
Ты стоишь у порога в белом плаще,
С черных волос на паркет стекает вода.
Слишком поздно пытаться тебя придумать назад:
Твои тонкие пальцы лежат на кнопке звонка.
- Это твой звонок?
Так я впервые услышал твой голос, который показался мне самым прекрасным из слышанных когда-либо. Он напоминал журчание тонкого ручейка, первого проснувшегося с приходом весны. Пока что маленького, но упорного, он очень скоро превратился бы полноводный ручей, а может, и в реку. Так и ты: через пару лет должна была расцвести красотой, а пока была угловата и нескладна, сера и незаметна, но только не для меня. К чему краски и яркость, если душа видна и так? Сильная и легкая одновременно, почти невесомая.
Так я впервые смутился оттого, что вместо дверного звонка у меня была сквозная дыра в стене, сквозь которую просматривалось убогое, но такое родное убранство жилища. Раньше меня как-то не волновало отсутствие сигнала о пришедших: за последних несколько лет, что я жил в этом городишке, гостей у меня не появлялось.
- Ты проходи, раздевайся…
Я вновь пошел красными пятнами. Каков дурак! Ведь ты могла обо мне плохо подумать, решив, что это был какой-то пошлый намек. Но нет, я просто не знал, каково это: у тебя дома кто-то чужой. С каждой секундой страх сказать или сделать что-то постепенно уменьшался, потому что откуда-то появилось и крепло ощущение: ты не чужая, ты – своя.
Моя.
- Пира, конечно, устроить не могу, но к чаю чего-нибудь да найдется… - бормотал я, роясь в кухонном шкафчике. Ты, аккуратно положив мой плащ на тумбу, сидела у плиты и любовалась струями дождя за окном и разводами на потолке. Но я больше не стеснялся, заметив, каким восторгом сияют твои глаза от обычной чашки, на которой изображены подсолнухи. Ты давно не пила чай из посуды, я был уверен в этом, поэтому первым делом поставил чайник на плиту и с третьей попытки зажег спичкой гас конфорки. Все же волнение никуда не делось, зато по телу разливалось какое-то странное тепло и легкость.
- Спасибо, - только и сказала ты.
Что мне делать с тобой, что нам делать теперь?
Ты войдешь в этот дом и останешься в нем.
У тебя больше нет никого,
Кроме того, кто придумал тебя.
Мы сидели на кухне, пили горячий чай без сахара, жевали немного черствые бублики с маком, смотрели на стекающие по стеклу окна капли. И молчали. А зачем говорить? Нам и так было хорошо и уютно вдвоем, нет, втроем: ты, я и дождь. Он напевал незатейливые мелодии, обретя в лице нас благодарных и внимательных слушателей. Ты думала о том, что скоро уйдешь, а я мечтал, чтобы этот вечер не заканчивался никогда. Так хорошо, именно хорошо, по-другому тогдашнее состояние и назвать нельзя, мне не было давно.
- Оставайся, - только и сказал я. Ты ответила легкой и одновременно нежной полуулыбкой, которая значила: «Прости».
А я не смог.
Моя жизнь как вокзал: этот хлам на полу —
Память о тех, кто ждал свои поезда.
А тебе больше некуда ехать — на, выпей вина...
Как жестоко с моей стороны придумать тебя!
Даже тогда, когда ты сопела у меня под мышкой, свернувшись калачиком и накрывшись одеялом так, что выглядывал только кончик носа и копна еще недавно грязных, а теперь свежевымытых и пахнущих алоэ волос, я не мог простить. Смириться с тем, что утром ты уйдешь, оставив после себя ощущение безграничного счастья и легкой грусти. А позже – тоску по чудесным мгновениям и горечь от прощания.
- Прости за то, что не могу отпустить.
Я поднялся с дивана и, бросив взгляд на часы, поплелся в ванную. Сейчас было раннее утро, всего шесть часов, но солнце уже встало и светило прямо в незашторенное окно. Долго смотрел на бегущую из-под крана воду и не думал ни о чем. Говорят, человек бесконечно может смотреть только на три вещи: огонь, воду и… Вода плескалась в умывальнике, огонь вчера разгорелся в моей душе, а ты… ты обещала уйти с рассветом. Но по-прежнему спишь на моем диване, по-детски сжимая кулачки и что-то бормоча.
Я не знаю, сколько времени простоял так. Но вернул меня в реальность звук закрываемой двери. Пришлось выскочить из ванной, завернувшись в полотенце, и опрометью броситься проверить страшную догадку. Постель еще хранила тепло твоего тела, но его обладательницы уже покинула его. На кровати лежал помятый листок, вырванный из моего конспекта, с корявой надписью простым карандашом: «Прости за то, что не осталась».
Я бросился к двери и распахнул ее на всю ширь, чуть не сорвав с петель. Все еще не верил, что ты ушла.
Ты стояла и выводила красным мелом на стене у входа в мансарду: «Я вернусь». Заметив мое присутствие, повернулась и улыбнулась. И растаяла утренним туманом, как будто и не бло никого со мной рядом.
Потому что не было, нет и не будет… Ведь я придумал тебя.
Я же знал, что любовь — это игры с огнем!
...Я придумал тебя, придумал тебя.
Но как жить без огня, если дождь за окном?
...Я зажмурил глаза и придумал тебя...
Ты войдешь в этот дом и останешься в нем,
...Что мне делать с тобой?
Ты уйдешь вместе с тем, кто придумал тебя.
Комментарии (2):
Ну а общее впечатление, если не секрет?)
great-hearted
28-02-2008-15:13
удалить
ой как много написано! у тя рука не болит?))
---Valeria---
15-03-2008-12:16
удалить
ммм... красиво.трогает за душу.мне понравилось.ставлю 5. с малюююсеньким минусиком(это чисто из вредности)
Комментарии (2):
вверх^
Вы сейчас не можете прокомментировать это сообщение.
Дневник Ведь я придумал тебя... | Нэмина - Стучим дождем по стеклу в ритме радуги. |
Лента друзей Нэмина
/ Полная версия
Добавить в друзья
Страницы:
раньше»