Предисловие. Без коррекции последний абзац.

Маленькие ножки, тихие шаги, в огромном темном коридоре, казавшемся бесконечным, зловещим, молчаливым, затаившим в себе множество страшилок и пугалок, всяких пакостей, ловушек. Всего лишь коридор из детства. Далекого и светлого, наполненного играми и тайнами, тогда такой далекой простой и не обременительной жизни.

«Воспоминание то самое, что нас отворяет, память, от нее не убежишь, не скроешься, она всегда с тобой словно кровь в венах и без нее ты не ты».
- Я не я. Или я это я.

Широко раскрытые голубые глаза неотрывно смотрели в темное оконное стекло. Собственный голос казался ему чужим. Тихим, приглушенным, измятым каким то. Словно не живым, механическим. Похожим на тот, которым объявляются остановки в метро.
- Искусственный… Искусственный я… Искусственный голос…

«Детство, оно было таким легким и где оно? Оно испуганное убежало. Впрочем вместе с тем страшным коридором»

Темная зимняя ночь мерцала за белоснежным не загаженным машинными колесами снегом. Небо святилось алмазной россыпью звезд. Прекрасный пейзаж простирался до горизонта. Земля уходило в небо, снег обращался в звезды, а холодный полумесяц царственно взирал на королевство льда. Плыл не первый месяц в ледяном холоде и порой голоде, одиночестве и пустоте. Дни сливались в недели, недели в месяцы. Здесь исчезали секунды и минуты, они обращались в часы, а часы уже давно встали. И не ясно было толи в них села батарейка, толи сломался механизм. Они стояли не первую и не вторую ночь. Часы на его руке.
Словно в другой жизни привезли его в эту ледяную сказку, замотанного в одно одеяло, в огромном кузове фуры, одним каким то далеким утром из другой жизни.

В то утро едва брезжил рассвет, золотистыми лучиками согревая бесконечную даль.
Прощаний не было и не с кем было прощаться, чужой не знакомый человек ударил по газам лишь только Он спрыгнул с фургона. Он помнил, что мужчина был не молод, не красив, в мятой одежде, серый и безликий. Лишь несколько раз за все дорогу он видел этого мужчина а в остальном ему представлялись широчайшие возможности для разгула юношеской фантазии. Воображение красочно рисовало и жизнь водителя и то что привело его на отдаленный пустырь на окраине города и мозг порой лихорадочно просчитывал оплату полученную им за доставку ценного груза или прикидывал была ли она вообще эта оплата?
Он долго смотрел в след грузовозу удаляющемуся в рассвет, не осознавая происходящего, не чувствуя реальности, тогда все было словно во сне. Ночной звонок, быстро-быстро подхваченные вещи, побег. Побег в никуда и он не понимал от чего. Но знал, просто знал, что надо бежать и он должен сбежать. Скрыться, раствориться, уйти не замеченным, уйти в никуда.

Тогда он поднялся этажом выше, даже не запирая двери квартиры с длинным темным коридором из детства, прислушавшись, ткнул лифтовую кнопку и тогда, лишь тогда расслышал тихий щелчок. Руки дрожали, лихорадочно тряслись, озноб пробрал с макушки до пяток ног, ноги стали ватными, не послушными ходулями, перед глазами поплыло, а он смотрел в закрытые двери лифта, тихие шаги раздавались на лестнице, молчаливые, тяжелые, но тихие шаги, ему они казались тяжелыми, тяжелой поступью, по лестнице поднималась его смерть. Уже позже, прогоняя в памяти воспоминания эпизода, он начал осознавать, ведь возможно, что не убивать его пришли, а лишь забрать, забрать заложником, увезти и спрятать, но он помнил «заложники выживают редко, заложников возвращают редко, даже при выплаченном выкупе их чаще находят по частям».
Он дернулся, сердце долбилось в груди как не нормальное готовое выскочить наружу, ему казалось это конец, долго не думая и не понимая зачем, он ткнул пальцем звонок двери, из-за которой плыли мелодичные звуки какого то телевизионного шоу. Звонок показался оглушительным, он дрожал всем телом, прислушиваясь, ожидая, ожидая действий смерти, и смерть замерла. Шаги затихли, лишь скрежетал подъемный механизм лифтовой шахты многоэтажки. Он стоял посередине площадки, у двери зашаркали шаги и в отчаянье его губы изогнулись, раскрылись, крик, молчаливый крик безысходности застыл в его горле. А из-за двери громко спросили: «Кто там?» Светившаяся в глазке точка света исчезла. На него смотрели, а он не знал слышала ли смерть это «кто там». Он тихо ответил: «Это я». И спасительные двери кабины раскрылись, он метнулся словно испуганный заяц, вдавливая кнопку первого этажа, внизу на лестнице смерть, громко выругавшись, рванулась вперед, тяжелой поступью, но двери сомкнулись и лифт понес его в низ. А он не знал, кто же успеет первым смерть или мотор.

Прыжки и шаги какое то время доносились до него и замирая, он вжимался в стены кабины, словно они могли поглотить его, спрятать, скрыть от глаз и даже если бы смерть догнала его, она бы попросту не заметила.
Створки раскрылись на первом этаже…

Он метнулся прочь, не прислушиваясь, поглощенный паникой и страхом, из подъездного тамбура, по ступенькам, не многочисленным ступенькам, вперед к двери, к двери из подъезда, к двери на улицу и возможному спасению.
Он слетел к ней и с размаху, всем телом вминаясь в металлическую обшивку, пальцы рефлекторно нащупывали кнопку для разблокировке магнитного замка, и тут он услышал этот звук. Тихий, но такой отчетливый и ясный, смерть настигла его. Настигла коротким, тихим звуком, этим "банк".
Лишь глазами он отметил глубоко промявшийся ровный и округлый провал в дверном косяке, и тут же распахнувшаяся под весом его тела дверь, вывалила подростка наружу. На освещенный отдаленными фонарями двор, с легкими порывами шаловливого осеннего ветерка и он рванул прочь. Бегом проносясь мимо припаркованных у дома машин, наискосок, через низенький забор и по газонным насаждениям клумб. Он мчался, мчался к спасению.
Бежал по кустам и под балконными дорожками, вперед со всех ног, ведомый лишь многолетними играми в этих дворах, а следом гудел мотор и то и дело раздавался этот звук "банк, банк"…
Очередной резкий заворот, камень и падение, он рухнул в кусты внезапно и не запланировано, рухнул в высокую не стриженую траву, и так и замер ошарашенный и словно утративший всю ту силу с которой он только что рвался к спасению, он лежал лишь ожидая приближения конца, а вокруг все громче и громче наступала ночь.
Он молился, хотя и ни когда не думал что верит в бога, и хотел лишь что бы больно не было, что бы смерть если и настала, то он ее и не заметил. Что бы лишь услышать это краткое «банк» а потом темно как во сне и спишь, и только на время, а завтра будет новое солнце и новый день и новая жизнь, а это «банк» приснилось. Пусть жизнь будет другой не этой, лишь бы больно не было, он думал, а по щекам текли слезы, слезы оканчивающегося детства горькие слезы безысходности.
Минуты ползли лениво и размеренно, и не хотя он начал вслушиваться, приходя в себя после приступа паники. Щека чесались от слез и налипшей к ним травы, приподняв голову, едва-едва он стер тыльной стороной руки влагу со щеки. Прислушался. Его окружала тишина. Ни гудения мотора, ни шелеста шагов он не услышал. Ночная темная улица спального района. Лишь мальчишкам известный заворот хитро выстроенного дома, где там в глубине в стенах имелся просвет и мелкие подростки вполне могли в него проскочить, в то время как взрослый человек обязательно бы застрял. Но когда он бежал, ему почему то не вспомнился этот проход.
Он приподнял голову, старательно и тихо, лишь выглянув из травы, словно пугливый заяц и тут же нырнул обратно под ее опеку.
"Вроде ни кого"
Еще раз трусливый заяц высунулся из своего укрытия и уже более внимательным взглядом изучил скрывший его поворот и окрестности попадающие в небольшое поле зрения.
Было темно, но глаза уже привыкли, и видел он пусть и не далеко, но достаточно отчетливо.
В паре метров проходила проезжая часть обрамленная пешеходными дорожками с двух сторон, она вела на выезд из дворовой части и вела к главной дороге одной из центральных улиц города, по ней то и пронеслась бешенная тачка гнавшая далеко не на законных 20км/ч в жилой зоне, вдол всей этой дороге богато выселся густой кустарник, высокий и пушистый и именно туда он собирался дергать от железного преследователя, но какой то булыжник нарушил его планы чем и спас жизнь.
поразмыслив немного, он все же решил, что долго оставаться на месте было бы глупо. "а вдруг железный конь и тараканы в нем поймут, что заяц где то запропал и решат вернуться" и тогда вновь смерть ведушая этот отряд будет счелкать свои семечки, металической шелухой сыплющейся на землю.