Мысль, которую Обама высказывал, начиная со своей известной речи 2004 года, и постоянно переносит из речи в речь, — это его отказ непременно занять враждебную позицию по отношению к республиканской партии. «Когда я наблюдал яростную борьбу между демократом Клинтоном и республиканцем Гингричем, — пишет он, — это выглядело для меня, как стычка студенческих клубов на университетском кампусе в 1960-х годах, только вынесенная на общенациональную сцену. „Бэби бумерс“ внесли в наше общество, в 1960-х годах, много плодотворных перемен, но они утратили важнейшее свойство — делить ответственность за судьбу страны с членами другой партии. Они утратили способность к чувству товарищества, к осознанию общей для обеих партий цели — то есть, к тому, что и делает нас всех (республиканцев и демократов) одним народом — американцами».

«Наши лидеры в Вашингтоне не способны к сотрудничеству на основе здравого смысла», — заявил Обама в видеообращении, выложенном на его сайте. — Политика стала такой ожесточенной и пристрастной, настолько пропитанной деньгами и влиянием, что мы не можем заняться серьезными проблемами, требующими решения. И это первое, что требуется изменить«.

Подобные высказывания — это визитная карточка начинающего политика. Обама уникален в своей идее неконкурентной борьбы, а совместных усилий двух партий Америки, на существенное улучшение жизни граждан.

Его высказывание о главных проблемах США — войне в Ираке, и усилении роли церкви, разумны и не агрессивны.

«Демократическая партия, — пишет Барак Обама в своей книге „Смелость надежды“, — превратилась в партию преувеличенных реакций: возражая против бессмысленной войны в Ираке, мы уже с подозрением относимся к любым военным акциям. Будучи против тех, кто представляет рынок единственным решением любых экономических проблем, мы начинаем мешать применению рыночных принципов и там, где это необходимо. Сопротивляясь усилению церкви, мы приравняли терпимость к почти полному исключению религии из жизни общества».

Курс нынешней администрации США в отношении Ирака Обама назвал «катастрофой внешней политики».